Страница 7 из 19
– Сандро не трогай, – сказал Дайрес таким тоном, будто мог как-то помешать, если вдруг Дер'Итиль вздумает поквитаться с полумертвым за его обман.
– Своего спасителя? К чему мне это? – голосом мастерски изображая удивление, воскликнул Сиквойя, а потом изменил своему спокойствию и гаркнул: – Давай флакон! Сколько я могу ждать?
Дайрес дрожащей рукой протянул эликсир. Как только флакон оказался в костяной ладони Дер'Итиля, лич откупорил пробку и без остатка выпил свою свободу.
– Наконец-то, – протянул он, и глаза его стали голубыми из зеленых, что могло означать только одно: Сиквойя перестал повиноваться повелителю с темно-зелеными зрачками – перестал повиноваться Сандро.
– Что ты сотворил?! Теперь Двуликий почувствует, что не управляет тобой.
– Был бы он полноценным личем – почувствовал бы. А так – ничего не узнает, пока я сам того не захочу.
– Но ты обещал…
– Обещал! И даже не соврал. А теперь пшел вон отсюда, никчемный предатель! И не попадайся мне на глаза, иначе я могу передумать и все рассказать о тебе полуживому. Пшел вон, крыса!
Мысленно обвиняя себя во всех смертных грехах, Дайрес вышел из генеральского шатра и тут же услышал сигнал к наступлению.
Глава 2
Кровь младенца
Вера в ведовство проявляется сама по себе, внезапно и вне зависимости от какой-либо хронологической закономерности, она не является следствием длительных и постоянных преследований.
Подобное проявление не свидетельствует о чрезмерных религиозных предрассудках или полном отрицании разумного начала – они являются, как и иные формы паники, следствием того, что общественное мнение находится в смятении. Потому они происходят одновременно или непосредственно следуют за кризисами, происходящими в политической или религиозной сферах.
Пятый день Анет жила в преисподней. Мгновения для нее превратились в вечность, а вечность – в муки. Ее сжигала лихорадка, жуткая слабость растекалась по телу, сковывая крепкими цепями. Не в силах сдерживать себя, Анэт опустошала желудок прямо на шею коня, падала на животное и несколько часов проводила в беспамятстве. На время превращения в вампира она перестала существовать. Единственной мыслью, приходящей в редкие минуты просветления, была мечта о смерти, но юная жрица даже не догадывалась, насколько близко она подошла к той черте, за которой заканчивается жизнь и начинается вампирская вечность.
Изредка пробуждаясь от ирреального бреда, Анэт рыдала, от боли рвала ногтями собственную плоть и молила:
– Убей меня! Прекрати эти муки! Умоляю!
– Ты должна жить, – говорил Батури. – От твоей жизни зависит слишком много…
– Убей! – не слушала Анэт и чувствовала… чувствовала, как жажда порождает в ней ненависть, злобу, отчаяние. – Убей…
Клавдий был глух к мольбам девушки. Он с бесстрастным видом ехал впереди, одной рукой прижимая к себе укутанного в пеленки младенца, другой – держа поводья. Жеребец, на котором безвольно валялась Анэт, плелся позади, привязанный к седлу вампира.
Когда процесс перевоплощения Анэт был на ранней стадии и солнечный свет не причинял девушке вреда, двигались беспрерывно: и день, и ночь. Местность вокруг была безлюдной, но временами попадались небольшие, в два-три дома, деревеньки. Там Батури добывал молоко для ребенка и живую пищу для своей спутницы.
Анэт отказывалась убивать, но Клавдий не спрашивал: гипнотизировал жрицу, быстро теряющую человеческую сущность, и силой магии заставлял пить кровь. Она пила. Избавляясь от транса и приходя в сознание, проклинала себя и вампира. Бесновалась. Впадала в беспамятство. Успокаивалась, теряя последние силы. Потом ее рвало. Организм ее отчаянно не хотел перестраиваться, привыкать к новой пище. Батури был молчалив, угрюм и взволнован: обычно перевоплощение проходило за день, в худшем случае – за два. Какие опыты Каэль ставил над девушкой в подземельях своего замка, Клавдий предпочитал не знать, но точно понимал: если мутация вскоре не завершится, то Анэт навсегда останется в промежуточной между человеком и вампиром стадии. Тогда ее гибель будет неминуема.
Будто бы девушке было недостаточно создаваемых перевоплощением проблем, так она еще несколько раз пыталась наложить на себя руки: на привалах методично резала, рвала, разгрызала зубами собственные запястья. Батури не мешал, молча следил за беснованиями спутницы и в нужный момент магией останавливал пущенную кровь. Сегодня вечером, перед отправлением, решив раз и навсегда устранить угрозу, он укусил Анэт и проник в ее сознание. Будучи непревзойденным мастером магнетизма, без труда подчинил волю девушки, сломал ее, как куклу, и сделал своей. Это помогло. Как оказалось позже – сняло все проблемы одним махом. Анэт пошла на поправку, организм ее быстро перестраивался. Глядя на нее, вампир отмечал для себя: еще день и мутация закончится.
Когда они дневали, скрывшись от солнечных лучей, столь сейчас опасных для нежной кожи Анэт, случилась дикая, грозная метель, которая замела следы и уничтожила запахи. Преследовавшие их вампиры отстали, но теперь Клавдию и жрице приходилось пробираться через снежные завалы и сугробы, отчего двигались они довольно медленно.
Батури натянул поводья и принюхался. Со стороны севера, где высокие скалы рвали островерхими вершинами белые кучевые облака, чувствовался запах человеческого поселения – достаточно крупного, если сравнивать с теми, которые встречались в последнее время. Здесь можно было задержаться.
Продолжив путь, вампир заметил небольшую тропинку. Вытоптали ее, вероятно, дровосеки: вела она от скал к далекому, широко раскинувшемуся лесному массиву. Батури свернул, обходя тропку стороной и поднимаясь в горы. Повел коней по покатому склону, обогнул горную вершину, увенчанную короной из стройных елей, и увидел то самое поселение, которое почуял еще на равнине. Спешившись, он примотал поводья к стволу дерева и, не выпуская младенца из рук, отправился на поиски пещеры, которая могла бы послужить временным пристанищем. На удивление подходящее место, в виде большой каверны, разыскалось довольно быстро. Здесь было пыльно, но сухо. Пористый гипсовый минерал образовал стены и свод, надежно защищавший от солнечного света; под ногами хрустели мелкая крошка гравия и белый песок.
Уложив у стены Долорис, уже проснувшуюся и заведшую свою привычную душераздирающую песню, Батури вернулся к коням и, взяв их под уздцы, отвел в пещеру. За это время Анэт, все еще пребывавшая в беспамятстве, так и не пришла в сознание. Но даже в забытье девушку бил озноб, и кожа на ее лице была мертвецки бледной.
Расчистив небольшую площадку от гравия, Клавдий осторожно снял Анэт с седла, уложил на попону и укрыл своим плащом. Девушка судорожно встрепенулась. Замерев на миг, открыла глаза, бессознательно взглянула на вампира и задрожала с прежней силой. Батури знал не понаслышке: от этого холода невозможно избавиться, от него не спасет тепло камина, не обогреет натопленная баня – он исходит изнутри, он вечен, как и жизнь бессмертного.
– Мне надо уйти, – тихо, чтобы не потревожить обострившийся слух девушки, сказал Батури. – Долорис плачет – требует молока.
– Иди, – проскрежетала Анэт сквозь зубы, вдруг напряглась, изогнулась в приступе боли и потеряла сознание.
Превратившись в кожана, Клавдий выпорхнул из пещеры. Настал час охоты.
Анэт проснулась в ужасном угаре. Лихорадка пожирала ее тело, желудок скручивали одновременно и голод, и жажда. Неведомо откуда, но Анэт знала наверняка: если она насытится, ее мучительное состояние пройдет, и наступит блаженство, равное которому еще не испытывал ни один из смертных.
Откуда-то, усиленный многократным эхом, доносился страшный, разрывающий барабанные перепонки плач. Анэт стонала в унисон этому плачу, пронзающему всё тело ядом боли и беспомощности. Перебарывая слабость во всех мышцах и ломоту в суставах, она встала на четвереньки и, подволакивая ноги, на трясущихся руках подползла к источнику звука – к Долорис. Размотав пеленки, Анэт скривилась от противного запаха испражнений и с трудом удержалась, чтобы не опорожнить желудок. Увидев рыдающего, кричащего ребенка, который стал причиной болезненной агонии, жрица с каким-то остервенением, забыв о том, что всем сердцем любила детей и даже мечтала о двойне, подумала, как славно было бы свернуть девочке шею. Но подумав о шее, Анэт вспомнила о жажде и новым взглядом посмотрела на Долорис.