Страница 9 из 14
Проблема заключалась в том, что поступила команда ускорить военную реформу. А что это означало на практике? Что тут такого плохого?
Сразу пошёл на слом план реформы. Им было продумано в срок такой-то сделать определённые дела. Сначала одно, затем другое, потом следующее. Почти всегда одно вытекало из другого. Это очень важно! Но сроки изменили, и пришлось делать многое параллельно. Особенно это было наглядно на примере отмены приёма в военные вузы. На смену плановой работе пришла импровизация, т. е. полное отсутствие расчётов и слом научного подхода. Импровизация – страшное слово для военного дела вообще и для военной реформы в частности. Всё дело в этой импровизации гражданского военного министра, включая его окружение, не только баб, но и представителей соседнего ведомства.
Роль представителей этого ведомства мужского пола очень сильно недооценена в нашей публицистике на тему «сердюковских реформ». Но правда есть правда.
Один из них личность очень одиозная, но предельно тихая, как у них и положено. Пришёл он при министре С. Иванове. Сначала занимал незаметные должности. Потом занял должность одного из заместителей министра. И ещё не при Сердюкове занялся тем, что под видом передислокации в Кострому объединил на базе Костромского высшего военного командного училища химической защиты две военные академии. Да какие! Знаменитейшая Военная инженерная академия потом практически создавалась заново, а Военная академия войск РХБЗ – с ней вышло лучше, но все знаменитые учёные остались в Москве и устроились в гражданские вузы. Понравилось. Продолжили. Роль этой личности невозможно переоценить во многих вопросах. Правда, не всегда и не во всём его дела были плохими, было и хорошее, но меньше. Так часто бывает. Мало абсолютных злодеев. Однако этот человек молниеносно достиг звания генерала армии (это сильно нас обижало), и с ним никто не связывался. А если честно – все его боялись. Но в определённый момент он стал проявлять недовольство министром. Совсем не всегда мы с этим его несогласием были согласны. Звучит путано, но военная реформа – дело непростое.
Ну а сколько представителей соседнего ведомства занимало должности менее заметные или должности советников и помощников – трудно сказать. Одним словом – много. Но, несмотря на эту «незаметность», роль этих людей очень недооценена, ведь за многими одиозными решениями гражданского министра стояли именно они, а не бабы тупорылые.
Вот тут и слились эти два фактора. Импровизация + кадры. Но было и ещё одно слагаемое.
В то время НГШ не хотел или не мог донести нашу точку зрения до руководства страны. Дополнением к этому стало то, что наш генералитет к тому времени был полностью сломлен или подавлен методом увольнения, перемещения и полнейшей кадровой чехарды. Тут надо сказать, что многие кадровые решения были более чем оправданны. Более того, по многим и многим генералам министерства (не путать с Генштабом) плакала тюрьма, а их просто и тихо увольняли, что тоже вызывало недовольство и озлобление в Генштабе. С другой стороны, стирали в порошок тех генералов, кто имел своё мнение и высказывал его. Показательно была унижена и с треском изгнана большая группа генералов и полковников ГОУ и в целом Генштаба. К издевательству над ними подключались пресса и ТВ в лице мракобесных пропагандистов. Но особенно гадко было слушать так называемых военных «экспертов». Вот где люди без позвоночника и с наколенниками! Скажу прямо. После этих акций в Генштабе я не знал людей, которые продолжали бы смотреть ТВ. Сам я отвернулся от него уже давно. Опять же, меня это совсем не радовало, так как я считал, что ТВ – важнейший ресурс для формирования в стране патриотического, здорового и сильного гражданского общества. А там одно враньё осталось, не вынесли уроков из советского опыта, повторяем худшее, а не лучшее. Но самое главное, что после этого мы, полковники и генералы ГОУ, стали бояться проявлять инициативу, более того, боялись высказать своё мнение, даже когда его спрашивали. Отвечали во многих случаях (но не во всех) так, чтобы угодить. Вот это уже было страшно и для армии, и для страны. Старожилы ГОУ нам говорили, что такого не было даже при советской власти, при всех этих политорганах. Так сильно на нас подействовало увольнение этих самых умных и знающих генералов и полковников, причём абсолютно честных, не запятнанных никаким баблом (Генштаб к нему не имеет ни малейшего отношения, про деньги – это в министерство). С другой стороны, увеличился вес таких, как я, хотя меня это не радовало совершенно. Я понимал, что слишком многое ещё не знаю и мне надо учиться, учиться и учиться.
В целом, Генштаб стал по многим вопросам бессилен. Спасало ситуацию то, что не по всем. За многие чисто военные вопросы стратегического характера не посмели они брать ответственность на себя. Делать всё нашими руками тоже не вышло – тут мы устояли под их агрессивным нажимом и запугиванием. Да, с нами всё или почти всё согласовывали, но в большинстве случаев это была формальность. И всё-таки мы возражали часто – чисто по военным вопросам, однако споров на совещаниях уже не было. Там, где это было не крайне принципиально: «Есть!», «Так точно!», «Согласовано». Изредка даже министру очень осторожно возражали, высказывали иное мнение. НГШ, зачастую несмотря на наше мнение, визировал документы – согласовывал. Иногда придёшь к нему – обоснуешь своё мнение. Кажется, нет у него ни одной возможности возразить. Промолчит или всё же что-то возразит, так что понимаешь бессмысленность дальнейших пояснений. Всё было бесполезно.
Иной раз жертвуешь чем-то ради более важного. Например, без всяких возражений ставишь свою визу на проекте решения о продаже каких-нибудь гарнизонных домов офицеров. Безропотно. Почему?
Видишь, что к проекту решения приложены многочисленные материалы. Смотришь на социологические исследования населения военных городков и понимаешь, чего люди хотят: им нужны бассейны, секции, рестораны, современные кинотеатры, современные магазины и так далее. Это не была социология, проведённая по заказу нашего министерства. Всё было гораздо глубже – там даже были социологические исследования торговых сетей, иные исследования по заказу губернаторов, например. Что тут возразить?! Что я могу сказать по поводу того, как этот ГДО влияет на боевую подготовку войск и особенно на оперативную подготовку штабов? Если честно, никак он не влияет. Ведь, по сути дела, эти ГДО в наше время превратились в залы для собраний – не более того. А в городах и для этих целей редко служили.
Вместо этого начинаешь возражать насчёт сокращения военных представительств, насчёт полного их «переформатирования» (извиняюсь за выражение). А тут есть что возразить. Пишешь, что надо немедленно забрать у них функцию контроля формирования цен на продукцию военного назначения. Заранее знаешь, что это просто вызов всей гражданской части министерства, в особенности представителям соседнего ведомства. Отлично понимаешь, что это просто идти в лобовую с министром. И всё равно гнёшь свою линию: пишешь о необходимости того, чтобы старший военпред предприятия оставался военнослужащим, и его полной независимости от всех, кроме нашего министерства, и что он должен заниматься ТОЛЬКО контролем технологии и качества продукции. Знаешь, что «на урну», но продолжаешь гнуть свою линию в надежде, что «ну раз мы согласились по этим ГДО, например, то, может, в этом вопросе вы нас услышите».
Иногда и по мелочи удавалось хоть что-то сделать. Но в основном это бесполезно потраченное время, а иной раз и гнев.
Однажды министр на меня наорал, но не оскорбил, удержался в духе: «Товарищ полковник!» Я собрал волю в кулак и промолчал, плебейски снёс это.
Тут уже наша военная психология. Умом всё понимаешь. Если бы министром был генерал, т. е. наш армейский человек, конечно, я бы отнёсся к этому как к вполне рабочему моменту. А тут видишь перед собой гражданского и воспринимаешь в штыки. Всё равно в сознании сидит вопрос: «Ты кто такой, что ты вообще о нашем деле знаешь и что ты прошёл, чтобы тут со мной так разговаривать?» То, что он министр обороны, сознание не воспринимает, хоть умри!