Страница 7 из 13
– Свечу передай, – повернулся я к стражнику, и тот с дико недовольным видом исполнил мою просьбу.
Вытянув перед собой руку с источником света, я смог разглядеть всю убогость обстановки в этой каморке: два ведра, от которых несло дерьмом, куча прелой соломы на полу и вбитые в стену цепи с кандалами. Повернувшись, сумел разглядеть в углу тюфяк, на котором лежал человек. Боярич оказался очень похож на отца: такое же благородное узкое лицо с узким же носом и высокий рост. Только вместо чуба обычная короткая стрижка, вроде той, что я сам носил.
– Ты поаккуратнее, он злющий, кинуться может, – услышал я из-за спины предупреждение тюремщика.
Но к каким-либо активным действиям лежащий на тюфяке человек, был явно неспособен. Глаза его оказались закрыты, а тело сотрясала мелкая дрожь. В свете огонька свечи кожа парня выглядела неестественно бледной, и по ней катились крупные бисерины пота.
И тут я почувствовал, что меня начинает разбирать какая-то странная злость. У этих ублюдков еще хватает совести обвинять кого-то в жестокости! Сами держат парня, пусть и преступника, в таких условиях, где и пару дней протянуть – великое чудо.
– Это что такое? – зарычал я, повернувшись к тюремщику.
– Боярич Никита Лукич, – ответил тот, почему-то сделав шаг назад.
– Я вижу, кто это. Почему он в таком состоянии? – я наклонился и дотронулся ладонью до лба пленника. Кожа его оказалась обжигающе горячей. – Он у вас помрет со дня на день, если ничего не сделать.
– Ну, помрет и помрет, – пожал плечами стражник. – Его все равно пообещали через месяц повесить, если его отец не придет и не сдастся.
– Идиот! – заорал я. – Ты хоть представляешь, что сделает боярин Лука, если узнает, что его сына в темнице сгноили?! Иди лекаря сюда зови, сейчас же!
– Да много чести еще, лечить его, – заартачился тот.
И тогда я не выдержал. Схватившись за рукоять меча, наполовину выдернул его из ножен и заорал:
– Это боярич, ты, смерд! Он благородной крови, одна ее капля больше стоит, чем вся твоя жизнь! Бегом за лекарем! – я сделал шаг вперед, полностью освобождая лезвие меча.
В тот момент я искренне верил, что если, тюремщик не исполнит моего приказа, то я зарублю его. Но тот похоже проникся, развернулся и медленно потрусил куда-то прочь из подземелья, даже свечу не прихватив. На секунду я забеспокоился: вдруг он кликнет товарищей, и стражники сообща зажмут меня в этой камере.
Но на помощь он вроде не звал, поэтому я решил, что суетиться нет смысла. Лучше уж заняться тем, зачем я сюда пришел: попытаться переговорить с бояричем, раз уж нас так любезно оставили наедине.
Я спрятал клинок, подошел к валяющемуся на тюфяке парню, пытаясь хотя бы прикинуть, что тут могу сделать. Пришло время вспоминать уроки матери, что она там рассказывала про лихорадку?
Понятное дело, что для нормального лечения нужно перенести парня в теплое и сухое помещение, полноценно кормить, да и лекарственные настойки и припарки лишними не будут. Но что можно сделать просто, чтобы привести его в чувство и поговорить?
Не придумав ничего лучше, я оторвал от когда-то нарядной суконной рубахи боярича длинную полосу ткани, подошел к ведрам. Насчет их назначения я угадал правильно: одно было для нужды, а во втором, похоже, приносили воду. Вода была мутной и затхлой, но по крайней мере, холодной.
Смочив в ней тряпицу, я сложил ее в несколько раз и положил парню на лоб: прохлада должна была принести ему облегчение. Тогда я схватил его за плечо и потряс, пытаясь привести в чувство.
– Давай, боярич, приходи в себя, – позвал я, вспомнив, как мать рассказывала, что с больным всегда нужно разговаривать.
Парень открыл глаза и посмотрел на меня более-менее осмысленным взглядом. Я сделал шаг назад, он попытался сесть, но не смог, и тут же закашлялся, сухо и тяжело. Благородное и по-своему красивое лицо тут же перекосилось в маске ненависти.
– Живой? – спросил я.
– Похоже, что ненадолго вам, сукам, на радость, – ответил тот и откинулся обратно на тюфяк. – А ты кто такой, чтоб тебя Красный Телец рогом драл?
– Полегче, – ответил я, подошел к двери и, убедившись, что там все еще никого нет, ответил. – Я друг твоего отца.
– Так я тебе, выродок, и поверил, – прошептал он. – А ты один что ли? Эх, было бы у меня сил побольше, я бы тебе шею сломал, и на волю.
– Далеко все равно не ушел бы, там снаружи стражников куча, да и в самом подземелье еще есть, – пожал я плечами. – Ну, раз мне не веришь, может тебя ночная кукушка убедит? Она, сам знаешь, дневную всегда перекукует.
– Вот как? – прищурился Никита. – Значит, и правда от отца?
– Да, – кивнул я. – Я попытаюсь тебя вытащить, только ты и вправду не помри. Договорились?
– Постараюсь, – он явно расслабился, черты его лица разгладились. – Как они там, живы?
– Когда в последний раз виделись, был цел и здоров, – кивнул я. – Вот что, сейчас лекарь придет, ты лучше сделай вид, что все еще спишь. Попытаюсь добиться, чтобы тебя куда-нибудь в сухое и теплое место перенесли.
Он согласно кивнул, снова зашелся в тяжелом кашле, а потом прикрыл глаза.
Присесть в камере было негде: единственным предметом мебели оказался тюфяк, а переворачивать ведро и усаживаться на него, как поступил бы на моем месте любой простолюдин, я не стал. Нужно было работать на образ. Поэтому я отыскал относительно чистый участок стены, прислонился к нему спиной, прикрыл глаза и принялся ждать.
Ждать пришлось долго. Не знаю, сколько прошло времени, до того, как из коридора послышались голоса, но боярич к тому времени совершенно точно уснул и задышал более-менее ровно.
В дверном проеме появился тот самый стражник, которого я пугал мечом, а за ним в камеру вошел и Борис Русланович. Но судя по тяжелому дыханию и звукам шагов, шли они отнюдь не вдвоем. Однако, оружия у них в руках не было, из чего я сделал вывод, что мне ничего не угрожает и клинка обнажать не стал.
– Почему людей моих мечом пугаешь, Олег? – проговорил начальник стражи, посмотрев мне в глаза тяжелым взглядом. – Мы тебя достойно приняли, к пленному проводили, а ты с нами так?
– А как я допрашивать боярича должен в таком состоянии? – кивнул я на лежащего на топчане парня. – Он у вас тут помрет со дня на день, в жаре бьется, на кашель исходит. Даже если в себя придет, то рассказать толком ничего не сможет, лихорадка ему не даст.
– Тебе-то откуда знать? – прищурился великан, из-за чего его глаза стали еще хуже, чем обычно, превратились в маленькие щелочки.
– Не в обиду тебе сказано, Борис Русланович, но неужели ты думаешь, что боярин Сергей какого-то неуча с таким важным делом пошлет? – я заложил руки за спину, расправил плечи и поднял подбородок, пытаясь принять горделивый и независимый вид. – Чтобы ты знал, чтобы стать его доверенным лицом, три года я постигал такие науки как медицину, экономику и психологию.
Слова, почерпнутые из умных книг вспомнились как нельзя кстати. Теперь оставалось надеяться, что на него они произведут такое же впечатление, как на меня, когда я впервые прочитал их и узнал значение.
– И что же, ты уверен, что боярич при смерти? – даже если мои слова и возымели какое-то действие на собеседника, то он не показал виду.
– Чтобы это понять, лекарем быть не нужно, – пожал я плечами. – Дышит часто и едва-едва, пульс частит, если руку поднести, от него жаром пышет, как от печки, а еще потом исходит.
– А с чего бы ты так его судьбой заинтересовался, Олег? – продолжал спрашивать начальник стражи. – Умрет, и поделом ему. У него ведь руки по локоть в крови. Говорят, что он дружинников княжьих, которых ватаге их захватить удавалось, лично казнил. И не по-людски казнил, кишки выпускал и к дереву привязанными оставлял.
Такого о боярском сыне я еще не слышал. Однако, не факт, что это было правдой, народ склонен преувеличивать зверства тех, кого не любит, а тут еще и в интересах наместника было распускать такие слухи. Характер у Лукича, конечно, был не сахар, это точно, но вот чтобы кишки выпускать, да к деревьям привязанных бросать…