Страница 31 из 426
Не спрашивая разрешения, я подсел к нему и начал без предисловий:
– Давненько не виделись, Фил.
– Возможно, – согласился он, нимало не удивившись, – а как давно это было?
– Семь лет назад, Фил. Генералы даже в маршальском звании никогда не забывают тех, кто когда-то отдавал им приказы.
Коффи посмотрел на меня, пристально так посмотрел и сказал задумчиво:
– Одного я помню. Мир его праху.
Я улыбнулся:
– Ты, наверное, вспомнил и газетную заметку годичной давности об автомобильной катастрофе в итальянских Альпах, в которой погиб некий Хуан Термигло, предмет безуспешных поисков международной полиции. Погибшего удалось опознать только по водительским правам и счетам фирмы Кристиан Диор на имя Хуана Термигло по его местожительству в Марселе, Франция.
– А потом он воскрес в новом облике? – усмехнулся Коффи.
– Пластическая операция в Брюсселе, сделанная руками великого косметолога Пфердмана, – сказал я.
– И под другим именем?
– Конечно. Сначала, в период первоначального накопления, человеком без определённых занятий по кличке Гвоздь, а теперь, когда накопление закончилось, богатым негоциантом из Мехико по имени Педро Монтец.
Коффи дожевал котлетку, прополоскал горло глотком виши и спросил, не торопясь:
– Ну и что же от меня хочет богатый негоциант Педро Монтец?
– Для начала один вопрос. Как поступил бы Филиппо Коффи, если б главой его организации вместо Джакомо Спинелли стал Педро Монтец?
Я посмотрел: хитрюга Коффи даже не удивился. Только глаза выдали: заинтересован.
– Разговор, надеюсь, серьёзный? – только спросил он.
А я в ответ:
– Мы все дела делали серьёзно, старый дружище.
И он серьёзно:
– Тогда я говорю: пас.
– Это почему? – спрашиваю я.
– Подожду, пока сыграют основные партнёры, у них и раскладка покрупнее. А кроме того, есть ещё двое.
– Кто?
– Красс и Звездич.
Я, конечно, отмахиваюсь: Звездич не помеха, с ним поладим, а Красс уже в райских кущах. Объясняю, мол, что лежит застреленный у «ведьмина столба» на Леймонтском шоссе.
– Из пистолета-автомата системы «Кольт», калибр девять и три десятых? – спрашивает старик, даже не улыбнувшись – только в глазах смех.
– Петерсену бы твою память, Фил, – говорю я.
– Моя меня тоже не обременяет, – говорит, – я и Кэпа с Гориллой помню, и последовавший затем дворцовый переворот. Только новый переворот должен быть проведён в рамках строгой законности. Времена другие, сынок. Прежде чем последовать за Крассом, Джакомо придётся оставить завещание, засвидетельствованное двумя не запятнанными ничем гражданами Леймонта и передающее все его капиталы и хозяйство троим преемникам. Не кривись, милый, – троим. Двух ты знаешь. Это господа Педро Монтец и Яков Стон, компаньон Джакомо по делам бриллиантовой монополии, а третий – ваш покорный слуга Филиппе Коффи. Устраивает?
Наверняка играет старик. Без проигрыша. Ну, а мне выбирать не приходится. Пожимаю плечами.
– Допустим, – соглашаюсь я без особого удовольствия, но он ещё не кончил.
– Имеются и другие, – говорит он, – они могут, но не должны помешать. Интересуешься кто? Прежде всего банкир Плучек, член совета директоров бриллиантовой монополии. Имеют значение также генеральный прокурор Флаймер и начальник полиции Петерсен.
Я подумал немножко, посчитал: всё равно останется больше, чем уплатим, – и предложил такой вариант:
– С Плучеком сторгуется Стон, а ты займись Петерсеном и Флаймером. Петерсен на жалованье у Джакомо, а Флаймер, говорят, берёт крупно через подставных лиц. Тебе лучше знать, как и через кого. Кстати, пусть Петерсен прекратит поиски жёлтого «форда» с номером «Д 77–90».
Коффи щурится, думает, долго вытирая бумажной салфеткой губы.
– Сейчас без десяти три, – говорит он, не отвечая прямо.
– По моим сведениям, в это время Спинелли можно найти у Тони в баре «Аполло».
– Тогда читай утренние газеты, Фил, – заключаю я и держу путь к площади Кальвина.
У аптеки на улице Жёлтых Роз останавливаюсь, но захожу не в аптеку, а в писчебумажный магазин напротив, где покупаю лист гербовой бумаги для деловых документов. Всё как полагается. Тут же замечаю «хвост», отрываюсь от него в проходном дворе одного из примыкающих к площади переулков и выезжаю прямо к «Аполло». Бар закрыт, но это меня не смущает; я знаю привычки Джакомо. Открываю дверь одним из десяти известных мне способов и вхожу с автоматом наизготовку.
В баре полутемно. Стон с Джакомо тихо беседуют, Тони дремлет за электроплитой у стойки. Далее всё идёт, как в моём пророческом «сне». Я командую, они повинуются, и начинается разговор. Он не совсем тот, что во «сне», но похожий. Стон делает намёк на возможность мирных переговоров. Джакомо трусливо шепчет: «Термигло… Не может быть!» Руки его дрожат.
Я достаю из кармана гербовый лист и говорю:
– Меня ты знаешь, Джакомо, слов зря не бросаю. Хочешь жить – подпиши на этом листе внизу свои полностью имя и фамилию, а господин Стон и Тони распишутся как свидетели. Тони, бери перо и выползай из-под стойки.
– Зач-чем? – еле выдавливает из себя Спинелли.
– А над подписью я впишу обязательство о том, сколько ты мне должен и когда собираешься расплатиться.
Джакомо смотрит на гипнотизирующее его дуло кольта, потом на лист гербовой бумаги на столе и дрожащей рукой выводит свою подпись. Тут же расписываются Стон и Тони. А я слежу за ними, готовый к моментальной реакции, если кто-нибудь схватится за оружие.
Но всё сходит благополучно. Я беру подписанный лист, складываю и опускаю его левой рукой в карман. Правая по-прежнему опирается с автоматом на стол. Потом делаю знак Тони, чтобы отошёл обратно за стойку, усмехаюсь и говорю:
– Отодвиньтесь-ка подальше, Стон. Вот так.
Я один лицом к лицу с Джакомо Спинелли. Почти всё, как во «сне». «Сон» в руку. Мне очень хочется сказать Джакомо, что я обманул его, обман, так сказать, за обман. Словом, квиты. Но язык что-то не поворачивается, и я молча нажимаю на спусковой крючок.
Неподслушанные разговоры
Разные лица
Бар «Аполло», Ещё день.