Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 31 из 42

Владимир Бушин «КОГДА ПОГРЕБАЮТ ЭПОХУ…»

Случилось так, что моя жизненная стезя не раз соприкасалась и даже пересекалась со стезёй новопреставленного. Ещё в январе 1945 года мы были недалеко друг от друга: 48-я армия 1-го Белорусского фронта, в которой служил он, вторглась в Восточную Пруссия из района Цеханув с юга, а моя 50-я 2-го Белорусского — из района Августов-Осовец с юго-востока. И с тех пор до дней нынешних… Мой путь на дачу — как раз через Троице-Лыково, еду и всегда думаю: здесь за воротами дома 2/2 по 1-й Лыковской улице на пяти гектарах лесисто-болотистой местности, окруженных спиралью Бруно, обитает Апостол…

Когда он в 1962 году появился в "Новом мире" со своим "Одним днём Ивана Денисовича", его по-доброму, даже восторженно встретили многие известные писатели. Помимо главного редактора журнала Твардовского, одобрительно писали о повести Симонов в "Известиях", потом — Маршак в "Правде", Бакланов — в "Литгазете"… А Шолохов даже просил Твардовского поцеловать от его имени успешного дебютанта. И я со статьёй в ленинградской "Неве" оказался в этом ряду. Позднее уже не только об "Одном дне", а обо всём, что к тому времени Апостол напечатал в "НМ", вышла моя статья в воронежском "Подъёме". С этого завязалась переписка.

Вроде бы ничто не предвещало того, что разразилось позже. В самом деле, судите сами, если 22 марта 1963 года В.Лебедев докладывал своему шефу Хрущёву: "После встречи руководителей партии и правительства с творческой интеллигенцией в Кремле (7-8 марта) и после Вашей речи, Никита Сергеевич, мне позвонил по телефону писатель А.И.Солженицын и сказал следующее (судя по всему, это было записано на ленту. — В.Б.):

— Я глубоко взволнован речью Никиты Сергеевича и приношу ему глубокую благодарность за исключительно доброе отношение к нам, писателям, и ко мне лично, за высокую оценку моего скромного труда. Мой звонок Вам объясняется следующим: Никита Сергеевич сказал, что если наши литераторы и деятели искусства будут увлекаться лагерной тематикой, то это даст материал для наших недругов, и на такие материалы, как на падаль, полетят огромные, жирные мухи.

Пользуясь знакомством с Вами, я прошу у Вас доброго совета, товарищеского совета коммуниста. Девять лет тому назад я написал пьесу "Олень и шалашовка"… Мой "литературный отец" А.Т. Твардовский не рекомендует передавать её театру. Однако мы с ним несколько разошлись во мнениях. И я дал её для прочтения в театр-студию "Современник" О.Н.Ефремову, главному режиссёру.

Теперь меня мучают сомнения, учитывая то особое внимание и предупреждение, которое было высказано Никитой Сергеевичем в его речи, и, сознавая всю свою ответственность, я хотел бы по советоваться с Вами — стоит ли мне и театру дальше работать над этой пьесой.

Я хочу ещё раз проверить себя: прав ли я или Александр Трифонович. Если Вы скажете то же, что А.Т.Твардовский, я немедленно забираю пьесу из театра… Мне будет очень больно, если я в чем-либо поступлю не так, как этого требуют от нас, литераторов, партия и очень дорогой для меня Никита Сергеевич".

И Лебедев заключал: "Прочитав пьесу, я сообщил тов.Солженицыну, что по моему глубокому убеждению пьеса в теперешнем виде для постановки не подходит. Автор пьесы и режиссёр согласились и сказали, что не будут готовить пьесу к постановке" (Кремлёвский самосуд. М. 1994. С.5-7).

Вот и подумайте, какого бунта можно было ожидать от писателя, который, ну, просто мысленно лобзает Генсека за отеческую заботу и божится, что ему будет очень больно, он терзается при мысли, что вдруг не оправдает доверие партии. А главное, ещё и мнение хрущёвского секретаря о художественном произведении в его глазах решительно перевешивало мнение большого писателя и даже "литературного отца"! И в письмах его ко мне — никакой "падали" и "жирных мух". Наоборот! Апостол писал: "Нам необходимо учиться видеть красоту обыденного". Какого "обыденного"? Да, конечно же, советского, иного не было.

Но вот произошли два события: из Кремля намахали Хрущёва и Комитет по Ленинским премиям прокатил на вороных Солженицына, уже проткнувшего дырочку в пиджаке для драгоценной медали… В своё время кто-то сказал: если бы в надлежащий час генералу Дудаеву нацепили на погоны к одной звезде вторую, то никакой чеченской войны не было бы. Не знаю… Но Солженицын с его уверенность в себе как в "мече Божьем" забыть и простить такой конфуз просто был не способен. Во всяком случае именно с той поры всё и началось и переменилось…

16 ноября 1966 года на обсуждении в Союзе писателей "Ракового корпуса" мы познакомились лично. Встречались и позже, когда Апостол уже ходил в дефицитной пыжиковой шапке и отливавших перламутром штанах. А в мае 1967 года он прислал мне с назидательной припиской, что неслед, мол, отсиживаться, и свою известную экстремальную цидулку Четвертому съезду писателей СССР. Дня за два до съезда ко мне в "Дружбу народов", где я тогда работал, как шестикрылый серафим, явился, словно только что кем-то помятый, Наум Коржавин. Он предложил подписать коллективное письмо членов Союза писателей с просьбой к съезду дать слово жертве культа. Почему не дать жертве? Я всегда был демократ. Подписал.

Да, встретили Исаича, не подозревая, что это Апостол и есть, с распростёртыми объятьями. Но время шло, и многие вчерашние хвалители — учитывая момент, скажем так, — отшатнулись, отвернулись от него. Не только Симонов, решительно отвергший роман "В круге первом" ("слепая злоба"), а потом и его вздорный вымысел о Фёдоре Крюкове как об авторе "Тихого Дона"; не только Г.Бакланов и я, но и Владимир Лакшин, особенно нахваливавший и защищавший питомца "Нового мира". Теперь он писал, в частности: "В христианство его я не верю, потому что нельзя быть христианином с такой мизантропической наклонностью ума и таким самообожанием". И сам Твардовский бросал ему в глаза: "Если бы печатание "Ракового корпуса зависело только от меня, я бы не напечатал"… "Если бы "Олень и шалашовка" была напечатана, я написал бы против неё статью. Да и запретил бы даже"… "У вас нет ничего святого"… Как раньше особенно бурно приветствовал, так теперь резче всех и отвернулся Шолохов: "Болезненное бесстыдство!".