Страница 2 из 21
– Это я! – радостно рявкнула она, тыкая мясистым пальцем в экран.
Паваротти в наушниках, не допев «Вернись в Сорренто», странно икнул и умолк, сосед «котика» с другой стороны, юноша весьма тщедушного вида, от неожиданности выронил из рук книгу, а над спинкой впереди стоящего кресла появилась взлохмаченная голова особи неопределенного пола с открытым ртом и круглыми от удивления глазами. Все с неподдельным интересом воззрились на того, кто смог перекричать рев двигателя идущего на взлет авиалайнера.
– Извините, – Евгения как можно деликатнее постаралась отстранить от себя планшет, который был готов вот-вот расплющить ей нос, – это все очень интересно, но мне через несколько часов выходить на работу, и я б хотела немного поспать. Она лукавила, на работу ей было через три дня, но на
какие ухищрения ни пойдешь во имя собственного спасения.
– Напрасно вы отказываетесь, – обиженно пророкотала «котик» и, перейдя на интимный (по ее мнению) шепот, то есть снизив тональность на пару децибелов и активно брызгая слюной, добавила: – А вдруг что случится? А вдруг мы – бац! И все! Конец!
Сосед справа вновь выронил книгу и с явным испугом стал оглядываться по сторонам, а над спинкой впереди стоящего кресла вновь появилась взлохмаченная голова, только глаза у непонятной особи были уже не круглыми, а квадратными.
– Никакого «бац» не будет! – яростно прошипела Евгения, чувствуя, что ее хорошие манеры, так же как и хорошее настроение, исчезли быстрее, чем огни Симферопольского аэропорта в ночном иллюминаторе.
Дама, что-то недовольно фырча себе под нос, вновь углубилась в недра своей сумки, и результатом ее поисков оказались огромный лаваш и массивное кольцо копченой колбасы.
– Будешь? – протягивая свой «сухой паек» и внезапно перейдя на «ты», обратилась она к Евгении таким тоном, который (даже если бы та умирала с голоду) заранее предопределял отрицательный ответ, и та не обманула ее ожиданий, категорически покачав головой. – И напрасно, – заулыбалась во весь рот «котик», – я, когда нервничаю, всегда много ем.
Судя по ее габаритам, она живет в состоянии хронического гиперстресса. Евгении очень хотелось озвучить свою мысль, но благоразумие взяло вверх, и, промолчав, она закрыла глаза, а чтобы заглушить чавканье соседки, сделала музыку погромче. В принципе она ничего не имела против чрезмерно толстых, так же как и чрезмерно худых, ни лиц другого вероисповедания, половой ориентации, и так далее и тому подобное. Немалый жизненный опыт научил ее не то чтобы толерантности, а скорее знанию того, что среди любой категории гомо сапиенс и не совсем гомо, а тем более сапиенс можно встретить как необыкновенно порядочных людей, так и отъявленных мерзавцев. Женя старалась никого не осуждать, но если в человеке присутствовала черта, противоречащая ее восприятию мира, а тем более моральным устоям, она не старалась это понять и принять. Как бы ни было выгодно подобное знакомство, расставание становилось неизбежным, и она уходила, уходила как сухой песок сквозь пальцы, который, как бы крепко ни зажимали в кулаке, удержать невозможно. Часто плата за это была высокой, даже чрезмерно… Не закончив мысль, она уснула под Джеймса Ласта.
Глаза открылись сами собой, когда шасси лайнера мягко коснулись посадочной полосы. Женя сладко потянулась в кресле и активно подвигала конечностями.
Рядом, заглушая все – затихающий шум двигателей, ор детей, переговоры в голос пассажиров, призывы стюардесс оставаться всем на своих местах, – громко стенала о своей нелегкой доле «знойная женщина, мечта поэта». Естественно, она встала первой и, подхватив свой баул, как не знающий преград флагманский авианосец, двинулась к выходу. По дороге она весьма нелицеприятно комментировала полет, одновременно обсыпая всех, кого встречала на своем пути, огромным количеством разного рода крошек, скопившихся на ее необъятных животе и груди.
Субтильный, постоянно роняющий книгу юноша, который являлся до этого единственной и весьма эфемерной преградой между дамой и проходом, едва уловив малейшее движение с ее стороны, тут же растворился в неизвестном направлении, будто его и вовсе не существовало в природе. Ни стюардессы, ни пассажиры бизнес-класса – никто не посмел оспорить ее лидерство и встать на ее пути к двери выхода, единственные, кого она все же пропустила, были члены экипажа, которые, стараясь максимально сохранить лицо, с трудом протиснулись между ней и стенкой коридорчика и первыми покинули корабль.
Получение багажа не заняло много времени. Как всегда, и это уже по давно сложившейся традиции, на ее видавшие виды дорожную сумку навалился чемодан, причем самый огромный из всего потока багажа, движущегося на ленточном транспортере. Наверное, косметичка моей «крошки-соседки», беззлобно подумала Евгения. С трудом, со второй попытки ей все же удалось вырвать свой раритет из-под комодообразного пластикового чудовища и вздохнуть с явным облегчением (ее вещи не улетели другим рейсом и нигде не затерялись – это раз; сумка не развалилась на части в момент ее надрывного извлечения – это два; вещи на руках, так что, считай, ты уже дома – это три; и впереди еще три дня отпуска – это четыре). Так что жизнь удалась, похвалила она себя.
Среди небольшого количества своих достоинств (и прилагающихся к ним несметного количества недостатков) самым замечательным было то, что она умела искренне радоваться мелочам, изначально исходя из того, что все могло быть значительно хуже, но не случилось же, и это уже здорово! Иногда это начинало граничить с идиотизмом, а может, она была излишне строга к себе? Может, если не это качество – умение ценить эти самые мелочи, она бы уже давно находилась в состоянии стойкой депрессии со склонностью к суициду.
– Женя! Женька!! Женечка!!! – неожиданным баском завопила модельной внешности длинноногая блондинка в возрасте от двадцати восьми до сорока лет в зависимости от освещения, макияжа и настроения. Сейчас ей было сорок, и она, с выражением лица утопающего, стремящегося к единственному в радиусе ста километров спасательному кругу, активно расталкивая всех локтями, прорвалась через толпу встречающих и повисла на ее шее. – Женька!!!
– Даша?! Что ты здесь делаешь?! – прохрипела та, безуспешно стараясь вырваться из цепких, накачанных в тренажерных залах рук подруги и поняв, что еще немного, и ей сейчас понадобится специализированная помощь реаниматолога, из последних сил выдавила: – Да пусти же! Задушишь!
Высвободившись и пройдя этапы радостных возгласов и поцелуев, Евгения с удивлением смотрела, как всего за две недели изменилась ее лучшая подруга. Они дружили страшное количество лет. В свое время делили игрушки в песочнице, затем школьную парту и студенческую скамью, и никогда не было ничего подобного.
– Даша, ты здесь откуда? – осторожно поинтересовалась Женя. – У нас все нормально? Все живы?
– Ну ты скажешь! С ума сошла! – с преувеличенной бодростью произнесла та и странно хлюпнула носом.
– У тебя сейчас глаза косят, как у булгаковской секретарши.
– Ой, да ладно, – Дарья демонстративно свела глаза к переносице и скорчила уморительную рожицу, – у тебя покурить есть?
– Сама не курю и вам не советую, – процитировала рекламный слоган Евгения, которой от гримас подруги стало не то что не смешно и даже не тревожно, а по-настоящему страшно, – ты бросила почти год назад, чего опять-то? Ты вспомни, какая гадость потом во рту. Никакая жвачка не помогает, которая, кстати говоря, тоже гадость.
– Если это запить водочкой и заесть салом с чесноком, то будет все равно, – авторитетно заявила Дарья, отводя взгляд куда-то в сторону, и вдруг без передышки выпалила: – Меня Макс бросил. Ушел к двадцатилетней или восемнадцатилетней, точно не знаю. Она то ли модель, то ли актриса, одна из тех, кто всегда востребован мужским полом. Ну, короче, к какой-то очередной восходящей «звезде». И у них там, кажется, то ли любовь, то ли чувство долга… Я не очень поняла. Он что-то там говорил, но я не запомнила. Женя поверила сразу. Внутри все сжалось и заледенело. Дашка с Максом были потрясающей парой, оба высокие и красивые, сильные и остроумные. Вокруг них всегда бурлила жизнь. Пять лет вместе не разлей вода до брака, десять в браке. Всегда и везде вместе… И вдруг… В один миг…