Страница 18 из 21
– Соседка. То ли Мария Петровна, то ли Мария Ивановна… Точно не помню. Она в соседней квартире живет. Марина ей платила, а та присматривала за Ниной Федоровной, а иногда и за Мишкой. Хотя Мишка чаще со мной был… А мужа… Мужа у нее действительно не было…
Все это Женя рассказывала сутулой, серой своей обыденностью, спине.
– Не надрывайся так, – притормозила ее Дашка, – он уже все для себя решил.
Евгения, замолчав, согласно кивнула. Да, действительно, депрессия – очень удобный повод для самоубийства, и у Марины были для этого все основания: одинокая, с маленьким ребенком на руках, только что лишилась работы, а дома еще ждет парализованная мать. Очень удобная версия. Осталось только дождаться экспертизы, а там точно проблем не будет – кому нужна лишняя головная боль, и все, дело закрыто.
– У меня есть одна интересная мысль. Да не беги ты за ним так, – Дашка сильно дернула Евгению за руку. – Все равно без нас никуда не уедут. Помнишь утром этих двух «каскадеров», что останавливали нас на трассе? А один потом нас еще к Ленке отвез?
– Ну, помню, – замедлила свой бодрый бег Женя, – и что?
– У тебя его номер с собой? Он же сказал, что работает в каких-то там структурах. Может, он сможет повлиять на этого Пинкертона, чтобы он дело не замял?
– Даша, как ты себе это представляешь? Я звоню и представляюсь. Господин хороший, вы помните тех двух сумасшедших дамочек без тормозов, которые сегодня превратили задний бампер вашего нового джипа в мечту сборщика металлолома. Так вот, этот «счастливый» для вас день еще не закончился. У одной из этих не первой свежести дам убили родственницу, с которой она была, прямо скажем, в не самых прекрасных отношениях, и если
вам сейчас нечем заняться, то можете поучаствовать в расследовании этого
дела.
– Женька! Как ты красиво излагаешь, – восхитилась Дарья. – Вот
почти так, но несколько мягче. Сохраняй интригу. Заинтересуй. Добавь интимности в голосе.
– Может, сразу предложить переспать?
– Не будем сразу пугать клиента. Сначала используем в корыстных целях.
– Даша, я понимаю, что сегодня для всех нас очень тяжелый день. Плюс наверняка какие-нибудь магнитные бури, потому что накрыло меня, тебя, Ленку. Короче, всех и сразу. Но ты, по-моему, пострадала больше всех.
– Злая ты, Евгения. Не добрая. Я к тебе с чистой душой, открытым сердцем и распахнутыми объятиями, а ты…
– Все, не плачь, сейчас сядем в машину, и буду искать. Можно подумать, я помню, куда дела визитку этого «высокого образца мужского совершенства».
– Обожаю твой ядовитый сарказм. Но ты же не можешь не согласиться, что в плане поступков он действительно «совершенство», – задумчиво произнесла Дарья, – правда, насчет внешности – это спорный вопрос.
В полицейской машине они сидели на заднем сиденье, и как только машина тронулась, Евгения с головой закопалась в таинственное и загадочное место, носящее название «дамская сумочка». Надежда разыскать клочок белого картона, небрежно брошенного туда несколько часов назад, была призрачной, но все же была.
– Ты уже знаешь, что и как будешь говорить тете Нине?..
– Даша, ты угомонишься сегодня? У меня и так в голове Йеллоустонский вулкан вот-вот рванет, тогда всем конец, и мне в первую очередь… Все. Нашла.
Евгения с гордостью показала несколько потрепанного вида визитку – у хорошей хозяйки все на месте. Теперь о тете Нине… Даша, я не знаю, как ей обо всем сказать… И еще, я не знаю, как жить дальше. О том, чтобы ее отправить в дом инвалидов, а Мишку – в детский дом, не может быть и речи… Есть только один путь, но мне почему-то сейчас начинает казаться,
что для меня он будет последним…
– Женька, перестань. У нас всегда так. Плохо, плохо, а потом – бац…
– …и еще хуже, – закончила за нее Евгения. – О, смотри, это не Степанида там у подъезда тоскует?
Действительно, это была она, Степа, во всей своей красе. Бросив на скамейку огромную гобеленовую сумку, где на бежевом фоне красовалась площадь Гроте Маркт в Антверпене, глубоко засунув руки в карманы белой, из тонкой шерсти кофты, надетой поверх цветастого сарафана, она нервно кружила вокруг этой самой скамейки. Выражение ее лица, состоящее из смеси тревожной решительности и совершенно не свойственной ей растерянности, никак не укреплял и так основательно подорванный дух обеих подруг.
Степанида Матвеевна, увидев, с каким трудом те, цепляясь друг за друга, выбираются из полицейской машины и как обе старательно, будто сговорившись, отводят в сторону глаза, чтобы случайно не встретиться с ней взглядом, а главное, их иссине-зеленые от расстройства лица, поняла: весь удар ей придется принять на себя. И мужичок, что был рядом с ними, тоже не вызвал у нее оптимизма, он хоть и в гражданской одежде, но, видать, из полицейских, и уж больно какой-то корявенький – похоже ни рыба ни мясо. Расправив плечи и сделав глубокий, полной грудью вдох, Степанида направилась к ним навстречу и тут же «взяла быка за рога»:
– Евгения Павловна, вы с Дарьей Александровной меня представите этой тете Нине, а потом уходите. Я, как все закончу, вас позову, вы только телефон не занимайте – вдруг скорая понадобится.
– Ступицын я, – вдруг заговорил упорно молчавший до этого корявенький. – Юрий Иванович. Следователь.
– И шо? – удивлению Степаниды Матвеевны не было предела. – Хочешь сам с парализованной жинкой говораты?
Следователь промычал что-то нечленораздельное, и в этом мычании
звучали ноты, явно не одобряющие поступившее предложение. При этом он едва склонил голову на бок и через хитрый прищур чуть раскосых глаз внимательно рассматривал эту яркую женщину, которой даже не нужно было надевать «вышиванку», чтобы обозначить свою национальность.
Пока они поднимались в лифте, Степанида Матвеевна, крепко прижав сумку к пышной груди, рассказала следователю о себе. Это было представлено в очень урезанном виде – кто она, что она и откуда. Ступицын так глубоко ушел в себя, что, казалось, ничего не слышал и ничего не видел. Вид у него был отсутствующий, и когда лифт остановился на нужном этаже, от щелчка открывающейся двери следователь нервно вздрогнул и огляделся, видимо, не сразу вспомнив, где он находится и что это за люди с ним рядом.
Соседка была дома. Открыв дверь и увидев Евгению и незнакомых людей за ее спиной, чтобы не закричать от испуга, прикрыла рот рукой.
– С Мариночкой что-то случилось? Женя, ты чего молчишь?
– Марина погибла, – ели выдавила из себя Евгения. – Нам нужно поговорить с тетей Ниной…
– Конечно, – тут же засуетилась Мария Ивановна, маленькая, сухонькая старушка, потерявшая счет годам, после того как в незапамятные времена отметила свое восьмидесятилетие. – Я ей недавно лекарство дала, покормила, подгузник поменяла… Она придремала, а я к себе на минуточку зашла и уже снова к ней собиралась. Ой, а как же она теперь? А с Мишей же что будет?
– Вы, моя дорогая, – Степанида Матвеевна тут же перешла на чистый русский язык, – не нагнетайте обстановку, а открывайте дверь. Дальнейшее уже не ваша забота.
У Ступицына едва дрогнула бровь. Он поймал момент и оценил произошедшие перемены в «хохлушке». Мария Ивановна, горестно причитая, мешала в одну кучу: жалобы на свою горькую долю и сетование на несчастную судьбинушку Марины, Ниночки и сиротинушки Мишеньки, а заодно призывы к помощи всех святых, чьи имена в этот момент пришли ей в голову. Она долго трясущейся рукой тыкала ключом в замок и никак не могла в него попасть. Степанида не выдержала первая и, решительно отобрав у соседки ключ,
открыла дверь.
– Марина, ты?
Женский голос, звучавший из комнаты, сразу прервался. Зеркала в небольшой прихожей и в комнате, где лежала Нина Федоровна, были расположены таким образом, чтобы она могла видеть, кто пришел и что там в коридоре происходит.
– Это я, Женя, – прекрасно понимая, что тетка ее видит, излишне громко проговорила Евгения. – Мы тут с Дашкой и ее родственницей проходили мимо…