Страница 25 из 42
Май стремительно израсходовал весь запас дней. На его исходе Кирилл вполне успешно закончил первый класс. Желая отметить это событие, Марина устроила детский праздник. Было приглашено несколько школьных друзей сына. Я предложил добавить к ним Василия. Все-таки родственник. Марина согласилась, и Настя не отказалась. В ближайшее воскресенье приехала с сыном. И пока дети развлекались в большой комнате, мы, взрослые, вели разговоры в кухне, выпивая и закусывая.
Настя была какой-то заторможенной, задумчивой. В разговоре принимала участие, но весьма сдержанно. Оживилась лишь после того, как Марина и теща стали обсуждать с ней тему школы – Василию в сентябре предстояло идти в первый класс. Тут уж я предпочел не лезть со своими советами.
Кирилл то и дело прибегал за очередной бутылкой пепси-колы, Толя, мой водитель, очень кстати закупил их накануне в большом количестве.
– По-моему, ты к ней неравнодушен, – добродушно проговорила Марина, едва мы проводили Настю и Василия.
– Она – жена моего брата, – сухо напомнил я.
– Я не о том.
– А я о том.
Больше мы к этой теме не возвращались.
В начале июня Конституционное совещание впервые собралось в полном составе. Работы моей группе только прибавилось: надо было готовить протоколы ежедневных заседаний Общественной палаты. Конечно, все делали стенографистки и машинистки, но на мне лежала ответственность за точность приведенных решений и формулировок. Поэтому Ира с Валей прилежно фиксировали все, что происходило на заседаниях, а вечером мы сверяли их записи с расшифровками. И лишь после этого я передавал протоколы в ту группу особо доверенных юристов, которая на исходе дня собиралась под руководством Филонова.
Большинство членов Общественной палаты с невероятным энтузиазмом включились в работу. Крупный бизнесмен, создавший политическую партию, известный композитор, сценарист, руководитель солидного Союза промышленников и предпринимателей, заслуженный кинорежиссер, автор любимых с советских времен кинокартин, член католической молодежной организации, успешный мэр небольшого города и другие члены палаты неустанно предлагали и уточняли формулировки различных глав, стараясь внести в будущую конституцию самое сокровенное, воплощающее чаяния народа, не выговоренные, но четко угадываемые теми, кто собирался в просторном зале бывшего кремлевского театра, давно переоборудованного для проведения многолюдных заседаний. Спорили до одури из-за каждой мелочи, вовсе не считая ее таковой, понимая значение каждой запятой, не то что слова. И это были в массе своей люди, не имеющие юридического образования. Но ситуация заставляла их вести себя так, будто они были знакомы с юриспруденцией.
Владимир Дашкевич, немолодой, статный человек, но при этом весьма энергичный, председатель Союза композиторов, говорил с прямо-таки юношеским воодушевлением:
– Нам повезло. Уникальная ситуация – писать основной закон страны, по которому потом жить будем. Да мы просто обязаны выложиться по полной. Надо еще пройтись по тексту, и не один раз.
Дашкевича я уже знал до этого – он был активным членом демократического движения, участвовал во многих наших мероприятиях, любил готовить документы: резолюции, заявления. Он был известен как автор прекрасной музыки ко многим кинофильмам, но до того, как стать композитором, успел поработать инженером и сохранил четкость мышления технаря.
То, что творилось на заседаниях палаты, захватывало. Была во всем этом какая-то добрая, созидательная энергия. Работа на далекое будущее. Зато вечером, на заседаниях под руководством Филонова, царила иная, дотошно деловая обстановка. Здесь опытные юристы совсем по-иному взвешивали формулировки – более отстраненно, прагматически. Они тоже думали о будущем, но совсем близком, в перспективе на пять, максимум десять лет: как избежать тех проблем, с которыми страна и, прежде всего, власть столкнулись в последние два года. И потому эти знатоки-профессионалы умеривали, окорачивали чересчур свободный полет коллективной мысли.
Первый этап Конституционного совещания завершился через неделю подписанием всеми участниками проекта конституции. Но у меня работы не убавилось. По-прежнему приходилось отвечать на письма на имя президента, сочинять записки, готовить встречи. В какой-то момент я почувствовал: надо оттянуться, на время забыть обо всем.
Марина с Кириллом уехали под Калугу на дачу к ее тетке. Так что в субботу во второй половине дня я со спокойной душой отправился в Переделкино к Мише Манцеву. Разумеется, привез бутылку водки, закуску. Миша был один – его мать и дочь находились в Москве. Нам ничто не помешало выпить. После первого стакана я принялся рассказывать про свое житье-бытье. Через некоторое время он спросил с озадаченным видом:
– Зачем ты тратишь на это время?
– Пытаюсь что-то сделать для того, чтобы мы жили в нормальной стране, – уверенно прозвучал мой ответ.
– А что такое «нормальная страна»?
Я выразительно пожал плечами – как объяснить очевидные вещи? Но я постарался:
– Демократическая, с развитой рыночной экономикой.
– Ты думаешь, это подходит для России?
– А почему нет? Англии подходит, Германии подходит, Франции подходит, а нам – нет?
Он выразительно вздохнул.
– Мы не Англия, и не Германия, и даже не Франция. Мы – Россия.
– И что нам надо?
– Монархию. Не такую, как в Англии или Швеции, а настоящую.
Миша взялся за бутылку, наполнил наши стаканы. Мы чокнулись и выпили, просто так, ни за что. Хотя, быть может, он выпил за будущую монархическую Россию. Захотелось ему возразить:
– В чем разница между настоящей и ненастоящей? По-моему, нет принципиальной разницы. К примеру, я – чиновник, ты – фотограф. Каждый чем-то занят. Есть принципиальная разница?
Он глянул на меня с легкой иронией.
– Я – фотограф. Это творческая работа. Хорошее фото – искусство. Я полезным делом занимаюсь. А ты время зря тратишь.
– Возможно, – легкомысленно выдохнул я. – Будущее покажет.
Конечно, бутылки нам не хватило. Мы сходили еще за одной в ближайший магазинчик. Позже к нам присоединился Лесин – приехал на такси, привез несколько бутылок водки и уйму еды. Большего выпивоху следовало поискать. Мы изрядно набрались в субботу. Утром, едва проснувшись, продолжили.
Саша Лесин был весьма любопытной личностью. Он появился в нашей литературной студии лет десять лет назад, при Андропове. Как только занятие закончилось, пошел выпить с нами в Цветной зал. Бойко рассуждал о поп-музыке – в ней он разбирался превосходно. Потом заплатил за всех, а когда расходились, увязался за мной. Предложил еще выпить. Мы купили бутылку вина, расположились на скамейке Бульварного кольца. И тут он, попивая винцо, принялся ругать КПСС и Ленина. Первой моей мыслью было: «Провокатор?» Я не стал высказывать свое мнение по поводу «чести и совести» страны и ее гениального основателя, а он им и не интересовался. «Не хочет спешить. Пытается втереться в доверие», – таково было мое объяснение. Позже выяснилось – никакой не провокатор. Фарцовщик, живший, и весьма неплохо, продажей винила – иностранных, прежде всего американских и английских пластинок. При этом увлекшийся литературным творчеством – он писал рассказы и небольшие повести. На длинные произведения у него не хватало усидчивости. В конце восьмидесятых, когда это стало возможным, Лесин создал кооператив, превратившись в законного и весьма успешного предпринимателя, по-прежнему тратившего свободное время на выпивку и писанину.
Хорошая пьянка вовсе не сводится лишь к беспрерывному употреблению алкоголя. Прежде всего, это разговоры о самом важном – о литературе и писателях; о стране, ее прошлом, настоящем и будущем; о людях, ее населяющих; о Сталине, Ленине, Троцком, Берии; о смысле жизни. Какие серьезные мысли порой рождались в пьяных спорах…
Я уехал от Александра и Михаила поздним вечером в воскресенье. Надо было прийти в себя – утром следовало появиться на работе. А мои друзья продолжили плодотворное общение. На Александра трудился небольшой коллектив, и он мог оставить его на время без внимания, а Михаил вообще был сам себе хозяин. Они угомонились только во вторник утром, о чем с удовольствием известили меня по телефону. Я посмеялся и забыл об этом, придавленный грузом текущих дел, которые непрестанно сыпались на меня, словно по чьему-то коварному умыслу.