Кузня Крови

У меня метки нет, но даже текущей во мне крохи хватило, чтобы тени пришли за мной.

Сейчас я забыл о том, что они спасли меня в подземелье. Сейчас я думал лишь о том, что даже спустя тысячу лет одного только подозрения хватило, чтобы верный отцу Флайм схватился за кинжал. Я, наверное, в сотый раз повторил про себя: «Проклятая кровь Безымянного, как бы я хотел выжечь её из себя!»

Глеболу не было дела до одного занятого проклятиями ученика, он пророкотал:

— Кто-то решил, будто я шучу. Кто-то даже не понял, к чему я веду речь. Не страшно, я привык. Кузне Крови уже тысяча лет, она пережила уже девятьсот девяносто волн таких птенцов, как вы. Хотя уверен, те, кто пришёл сюда в первые годы, не смеялись, слыша слова о тенях, — Глебол пожал плечами. — Впрочем, это неважно. Я служу королю и королевству в роли старшего наставника Кузни уже семнадцать лет. Я точно знаю, что вечером я не увижу ни одного улыбающегося лица. Боль, ненависть, отчаяние, слёзы. Вот что я увижу перед собой вечером.

Кто-то прошептал:

— Не дождёшься.

Глебол словно услышал, подначил:

— А кто-то и вовсе будет требовать встречи с его светлостью Суавом, владетелем Великого дома Верде. Предупреждаю — сегодня любой желающий получит шанс покинуть стены Кузни. Но не сможет вернуться. Вам даётся лишь один шанс на обучение и то, что вы его упустите из-за минутной слабости, будет лишь вашей виной, — помедлив, Глебол дополнил. — И уж, конечно, вы не получите назад платы за обучение. Она станет наказанием за вашу слабость.

Сказав это, Глебол хлопнул в ладоши:

— Всё! Разговоры окончены. Сложить под ноги мечи, кинжалы и ножи. Считаю до двадцати, и вы должны остаться безоружными.

Помедлив, я расстегнул пряжку ремня, аккуратно устроил на вытоптанной земле меч. Я думал, что мне было легче, чем остальным, ведь десять дней назад я уже снимал его. Да и слуг моего Дома здесь нет и быть не может.

Но нет. Оглядевшись, я понял, что даже не стал первым, кто сбросил меч. Хмыкнул своим мыслям. Не наследники. Они никогда и не связывали свою жизнь с мечом и его путём.

Через двадцать вдохов ослушавшихся не нашлось.

Спустя двадцать вдохов Глебол снова хлопнул в ладоши, а между нашими рядами скользнули, проверяя нас, фигуры, облачённые в шёлк.

Сам Глебол предупредил:

— Все наставники Кузни не меньше, чем Возвышенные мечники. И все вы, оказавшись в стенах Кузни, согласились принять наши правила. Или же отцы решили за вас. Если вы думаете, что, получив по заднице пинок, пострадает ваша честь и десятки поколений предков, то вы можете вечером на этой же площадке бросить вызов ударившему вас. В этих стенах эдиктом короля вы приравнены к прошедшим посвящение.

Я не удержался и хмыкнул. Вызов Возвышенному мечнику? Бессмысленно. Разница в силе слишком велика. Это друг другу мы ещё можем бросать вызовы, всё же разница между нами лишь в том, насколько сильна в нас кровь предков. Но даже мне, наследнику Денудо, за спиной которого пятьдесят поколений, нечего и думать выйти победителем из схватки против Возвышенного мечника. Так что, придётся терпеть и пинки, если они будут. Хотя бы до тех пор, пока не случится посвящение.

Может, к чему-то подобному и готовил меня Флайм?

Я не удержал вздоха. Кто знает?

Двинулся вслед за Глеболом, постепенно переходя на бег. Поглядим, как будет выглядеть встреча этих драугров грудью селян.

Глава 14

Невдалеке кто-то полным ярости голосом прошипел:

— Это переходит все границы. Мой род насчитывает сорок пять поколений, а я должен надеть на себя это вонючее дерьмо?

Я оглянулся. В трёх шагах от меня высокий, широкоплечий парень с отвращением, на вытянутой руке держал перед собой дерюгу, которой побрезговал бы и последний крестьянин нашего бедного баронства. И охарактеризовал он её метко. Вонючее дерьмо.

Не знаю, где они её хранили всё это время, возникало ощущение, что закопанной в землю, так, как это делают с добычей медведи. И дерюги эти точно так же, как и эта добыча — протухли там.

Но я подозревал, что и выбора у нас нет. Не после речи Глебола, не после его недвусмысленного приказа.

Вздохнув, я стянул с себя шёлковое одеяние идара с пламенем на плече, следом снял и штаны, аккуратно сложил всё прямо на землю. А затем ухватил верхнюю дерюгу и потянул на себя. Отсыревшая холстина едва не выскользнула из рук. Штаны. Я встряхнул их, скривился и принялся их натягивать.

Когда я, задержав дыхание, проскользнул головой в дыру грубого балахона, кое-кто вокруг уже последовал моему примеру. Я словно стронул лавину.

Глядя на соседей, перетянулся верёвкой, чтобы балахон не мешался. Ещё одной, чтобы не падали штаны.

Вздохнув ещё раз, шагнул к следующей куче вонючего дерьма и принялся менять свои сапоги на какие-то заскорузлые обмотки.

Тот парень всё продолжал поминать Безымянного, но накликал лишь Глебола. И голос его сочился нескрываемым ядом:

— Я бы повторил, что ворота Кузни открыты для всех, кто желает её покинуть, да вот беда, мы сейчас и вовсе в лесу, вне её стен. Вам, достопочтенный Камиз, только и нужно — громко заявите, что покидаете нас и уже сегодня вы будете ночевать в лучшей гостинице Верде, как и положено отпрыску столь древнего рода.

Невольно я оглянулся.

Парень стоял с белым от ярости лицом и прожигал взглядом Глебола. Из-за моего плеча раздался шёпот Браура:

— Сейчас пошлёт.

Мне тоже так казалось. И мы не ошиблись. Спустя пару ударов сердца парня затрусило, он швырнул тряпьё себе под ноги и принялся яростно топтать его:

— Ни за что! Ни за что! Ни за что я, идар с сорока пятью поколениями предков за спиной не одену это! Идите к Безымянному со своей Кузней! Недаром о вас мало кто слышал, пусть вообще память о вас сотрётся из памяти людской!

Глебол спокойно выслушал эти вопли. Едва они стихли, указал рукой в сторону:

— Достопочтенный, вы сделали свой выбор, отойдите, — обведя взглядом нас, замерших и настороженно глядящих в его сторону, спросил. — Кто ещё из вас хочет вернуться в Верде, а затем и домой? Сообщить весть отцу, что деньги на перековку потрачены зря?

Раздался срывающийся от злости голос:

— Нечего тыкать этими деньгами, наш Дом не настолько беден, чтобы выслушивать подобное.

Парень, который уже одел балахон, сорвал его с себя, подхватил с земли свой шёлковый халат и в два шага оказался у края поляны.

Глебол подождал, но все остальные молчали. Больше того, продолжали переодеваться в тряпье. Он кивнул и приказал:

— Визир, сопроводи этих двух в Верде.

Мы молча проводили их взглядом. Но на этом издевательства не закончились. А я окончательно уверился, что всё это устроено нарочно. Эта вонючая одежда, насмешки наставников, их предложения вернуться в город. Кажется, они проделывали всё это с удовольствием.

Теперь перед нами лежало то, что должно было стать нашим оружием.

Послышался знакомый голос:

— И ради этого я впервые за пять лет оставил родовой меч? Ради этого?

Слайд. Тот самый парень с белыми волосами и чёрными когтями на кончиках пальцев. Тот, кто встретил меня в первый день в коридоре Корпуса и испытал крепость моих кулаков.

Сейчас он сжимал в руках трезубые вилы, которыми крестьяне ворошат солому. И не просто сжимал, а тыкал ими в сторону ближайшего наставника. Кривые деревянные зубы вил едва не касались груди наставника.

Тот же лишь безразлично пожал плечами:

— Если не нравится, догоняй тех двоих, а лучше молча возьми косу.

Кстати, я так и поступил. Она, переставленная для использования в качестве оружия, сейчас больше напоминала кривоватое копьё. И была хотя бы железная. Правда, совет Слайду запоздал, кос оказалось мало и их уже всех разобрали, пока он там возмущался.

Слайд поворошил ногой кучу оставшегося дреколья, не нашёл ничего лучше своих вил и выругался.

Бихо положил ему руку на плечо и что-то негромко сказал. Я хмыкнул и отвернулся. Вскинув косу на плечо, шагнул ближе к Хасоку и Брауру, Трейду и ещё двум парням, имена которых я ещё не знал, но не сомневался, что они с севера.