Страница 2 из 14
В 2003 г. ежегодное число детей, отобранных у родителей в связи с лишением их родительских прав, составило 60 тыс. В 2002 г. было совершено 140 тыс. преступлений несовершеннолетними (делинквентность) из общего числа в 2,5 млн преступлений. В 2003 г. общая численность детей-сирот составила 700 тыс. (2,6 % от всех несовершеннолетних детей), половина из них находится под опекой и попечительством, 20 % усыновлены, остальные 30 % содержатся в государственных домах ребенка, детских домах, школах-интернатах. В 2004 г. количество беспризорных детей выросло до 700 тысяч.
В парадигме исторического упадка семьи с несколькими детьми и демографической деградации из-за сверхнизкой рождаемости считается, что все эти факты свидетельствуют об институциональном кризисе семьи и общества. С другой стороны, наши оппоненты заявляют, что это свидетельство перемен «прогрессивного» перехода от «патриархальной» семьи к семье «современной, равноправной, эгалитарной», которая присуща странам с высоким уровнем экономического развития. Отсюда делается вывод, что, например, в нашей стране, по мере повышения качества жизни деструктивные параметры семьи и брака будут устраняться сами собой, поэтому требуется время для того, чтобы проявилась прямая связь и «старое» («плохое») состояние семьи было заменено «новым» и «хорошим».
Однако результаты социологических исследований, проведенных в 70–90-х гг. и в 2000-2020 годы, свидетельствуют о девальвации семейных ценностей и ролей, ослаблении установок и мотивов семейного поведения, снижении потребности в семье и детях, подмене их потребностями в успехе на профессиональном поприще, в престижном времяпрепровождении и потреблении разного рода благ, и т. п.[4] В конце 60-х гг. в нашей стране сформировались массовый отказ от пожизненного брака, низкая потребность в двух детях, которая реализовалась не полностью, а частично, вынужденное профессиональной занятостью женщин совмещение семейного воспитания детей с общественным в детских садах и школах. В итоге мы пришли ныне к низкому суммарному коэффициенту рождаемости – 1,5 ребенка на одну женщину репродуктивного возраста, т. е. к депопуляционному типу репродуктивного поведения семьи и личности.
Это число детей является интегральным выражением всего образа жизни семьи и личности, показателем снижения социального и воспитательного потенциала семьи. Величина коэффициента символизирует собой социальный отказ даже семейного населения от родительства с несколькими детьми в пользу родительства с одним ребенком, в браке или вне брака. Подобный факт стоит в одном ряду с отказом от ответственного отношения к воспитанию детей, от родительской ответственности за нравственное формирование детей, что проявляется не только в уклонении от родительского долга, в предоставлении моделей или образцов подобающего поведения, но также в отказе от новорожденных, в депривации родителей от детей, в побегах детей из дому, в физическом насилии над детьми и т. д.
Возникновение нового типа бедности двухзарплатных семей, когда профессионально занятые отец и мать не могут поддержать на уровне прожиточного минимума даже одного ребенка, является лишь фоном, а не причиной ухудшения семейного воспитания. Именно снижение ценности семейного образа жизни, массовый социальный отказ от воспитания нескольких (3–4) детей в семье оказались фактором социального отчуждения родителей от детей и тем самым социального сиротства детей при наличии живых родителей. Формальное отношение к воспитанию, имитация семейного воспитания посредством престижного потребительства, «охалтуривание» родительства – неизбежные спутники ослабления ценности семьи и детей, преобладания кризисной семьи – преимущественно малодетной и многоразводной.
Тем не менее, социальный потенциал семьи даже в условиях затяжного кризиса института семьи, деградации семейного образа жизни в обществе, пока еще остается поддающимся воздействиям, направленным на самотрансценденцию членов семьи, на упрочение семейности не только в материальном отношении, но и с точки зрения роста безусловной ценности семьи в глазах личности, поворота в сторону семьецентризма различных социальных общностей и организаций, всего общества в целом. Семья как таковая с ее опытом самоограничения интересов личности во имя благополучия отдельных Я через посредство упрочения единства общесемейного МЫ в процессах совместной деятельности родителей и детей в контексте труда, образования, отдыха и рекреации способна стать основой преобразования социума (вовлеченного в гонку за прибылью, престижным статусом и успехом). Новая модель семьи в состоянии противостоять одномерным антиподам семейности в качестве мощного фактора сплочения и совместимости разных Я в едином семейном МЫ. Именно семья как основа гуманизма и фамилистической цивилизации остается важнейшей молекулой современного общества, вступившего на скользкий путь бессемейности и одиночно – холостяцкого существования эгоцентристов.
Даже в условиях пандемии коронаровируса возможно расширение социального потенциала семьи и реализации его ресурсов. Длительная изоляция от мест приложения труда и образования, активизация дистанционного обучения детей на дому, вынужденное ограничение непосредственных контактов людей в сфере производства, в торговых и культурных центрах, на транспорте способствует локализации совместной деятельности родителей и детей в циклах труда и отдыха, домашнего обучения родителями своих детей. Светлая утопия А. Тоффлера о семьецентризме «третьей волны» и перемещении многих сфер деятельности в лоно семьи, о превращении семьи в офис, колледж, дом культуры и быта, т. е. в притягательный сплав социальной активности, неожиданно обернулась сумерками «удалёнки» в эру локдауна всего мира.
Социологические исследования призваны снабжать общественное мнение эмпирическими данными о происходящих процессах, в том числе связанных с формированием общесемейных установок, проявлениями совместимости как феномена системности семьи, а также со сложным взаимодействием диспозиций всех видов семейного поведения и прежде всего репродуктивного поведения личностного Я и семейного МЫ. Цифровой тезаурус настоящего межрегионального исследования, следует трактовать в широком социальном контексте, поскольку социальные нормы, установки и ориентации оказываются противоречивым итогом взаимодействия семьи со всеми внесемейными институтами современного социума.
Данную книгу целесообразно рассматривать как своеобразное продолжение и обобщение итогов исследований 1976 – 200 – 2014 – 2016 гг., представленных в предшествующих публикациях авторов, и прежде всего в монографиях «Семья, дети – жизненные ценности и установки: итоги социологического опроса населения в регионах России» (2015), «Семьецентризм: миф или реальность?» (2016) и «Семейно-детный образ жизни: результаты социолого-демографического исследования» (2018), где подробно обсуждаются основные положения и термины теории кризисной трансформации института семьи, концепция и программа межрегиональных исследований.
Авторский коллектив выражает благодарность соисполнителям в регионах за их вклад в осуществление выборочного опроса и процедуры одновременного анкетирования супружеских пар, научным сотрудникам Уральского федерального университета имени Б.Н. Ельцина, Башкирского филиала социологического центра РАН, Вологодского научного центра РАН, Курского государственного медицинского университета за помощь в организации трудоемкого этапа исследования по сбору эмпирических данных. Авторы благодарят наших добровольных помощников – студентов МГУ и других вузов за помощь в сборе социологической информации.
Особая признательность авторского коллектива – главным героям межрегионального исследования – самоотверженным матерям и отцам, респонсивным мужьям и женам, решившимся рассказать о себе и о семье, тем, кто ради науки пожертвовал своим свободным временем при заполнении многостраничной анкеты.
4
См.: Борисов В.А. Демографическая дезорганизация России:1897-2007. М. 2007; Антонов А.И., Борисов В.А. Динамика населения России в XXI веке и приоритеты демографической политики. М. 2006; Архангельский В.Н. Факторы рождаемости. М. ТЕИС. 2006; Демографические исследования. М. КДУ. 2009; Новое в зарубежной демографии (Демографические исследования. Вып.24.) МГУ. 2015; Региональные особенности демографического развития России в XXI веке. М. 2019; Журавлева Е.К., Копцева О.А. Трансформация семьи и демографическая политика России. М. 2017.