Журнал «Юность» №06/2021

– Да я ее на руках перенесу. Не намокнет.

– Кать, не придумывай, – отрезала мама и скрылась за дверным косяком.

Но Катька уже поставила ведро и встала на пороге, упершись кулаками в бока.

– Ир Станиславовна, пустите! Лелька тундру не видела настоящую.

– Посмотрит еще, – ответила мама из глубины коридора.

– Когда? Сами говорите, закрываемся в сентябре. Увезете ее – так и не увидит.

Этого мы не обсуждали. Ни словечком об этом не обменивались. За бесконечным полярным днем зияла кромешная пустота. Ничего. Пусть бабуля и начала уже собирать вещи по мешкам. Аккуратные стопки белья, кофточек, свитеров и теплых колготок. Но мы старательно делали вид, что ничего не происходит. Наверное, боялись разрушить притворный покой последних месяцев. А Катьке страшно не было. Она просто сказала и осталась стоять, ожидая ответа.

Мама потопталась в коридоре. Я ее не видела. Только бабулю вполоборота. Мочка уха у нее стала красная. Она отжала тряпку и повесила ее на край ведра.

Теперь бабуля ходила туда ночь через сутки, сторожила от мародеров. А под подушкой у нее лежал пистолет. Игрушечный, конечно, но издалека не отличить.

– Ну чего? Отпустите? – переспросила Катька. Мама откашлялась. Потом еще раз.

– Ладно, – наконец ответила она хрипло. – Сходите до речки. За сопку нельзя.

Я вскочила на ноги. Сонная скука исчезла сама собой. Даже комары перестали липнуть к лицу. И кромешная пустота, ожидающая меня в окончании лета, отступила.

– Сапоги резиновые надевай, пока не передумали, – шепнула мне Катька.

Она улыбалась. Ее плоское и круглое лицо стало совсем широким. И потрескавшиеся губы растянулись так, что корочка лопнула и выступила кровь. Я с разбегу облапила ее, но тут же оттолкнула и побежала за сапогами.

– Господи, Ира, куда ты их пускаешь, – всполошилась бабуля.

– Лелька тундры настоящей еще не видела, – тихо сказала ей мама, помогая мне натягивать сапоги. – А скоро сентябрь.

Бабуля перестала спорить и пошла резать нам в дорогу бутерброды.

– Может, с нами пойдете? – предложила Катька, пока я уткнулась в мамин халат на прощание.

– Ко мне ученики через полчаса придут, – вздохнула мама. – Ничего, я на тундру еще налюбуюсь. И тихонько оттолкнула меня. Халат на ней был домашним, пах котлетами, которые мама жарила на обед. Бутерброды тоже оказались с котлетами, тонко порезанными вдоль. Мы достали их, когда завернули за дом, и Катька спрыгнула с велосипеда.

– Давай пожуем сначала, – предложила она. – А потом поедем.

Зачем есть на ходу, если можно было пообедать дома, я не поняла, но спорить не стала. Жевать хлеб с маслом и вчерашней котлетой на улице оказалось куда вкуснее, чем сидеть за столом и есть с тарелки.

– Всухомятку всегда лучше, – пробурчала Катька, а изо рта у нее посыпались крошки.

Я засмеялась. И она тоже. Курносое лицо ее сморщилось. И я подумала тогда: какая же Катька странная. Не такая, как моя сестрица, хоть и учились они в одном классе, под маминым руководством. Надежда мазала лицо толстым слоем тонального крема, чтобы скрыть свои веснушки. А у Катьки лицо было все в точках, как речная галька. Надежда красила ресницы и губы, мазалась мамиными румянами. И вопила, если кто-нибудь дотрагивался до ее лица. Боялась смазать наведенную красоту. А Катька, раскрасневшаяся от ветра в тундре, спокойно терла щеки грязной ладонью. И волосы у нее становились все короче, и правая бровь была перебита шрамом. А уж от оспины на губе сестрица и вовсе бы сошла с ума, а Катька про это даже не думала.

– Чего смотришь? – спросила она, засовывая пакет от бутербродов в карман. – Поехали давай, а то Ир Станиславовна изведется.

Подняла велосипед, усадила меня на багажник, оттолкнулась от короба – и мы помчались к сопке, подскакивая на камнях. Пустые дома быстро закончились. Остались только горелые срубы. Чем ближе мы были к тундре, тем меньше Поселок походил на место, где жили люди. Скорее на заброшенный рудник, в котором ни одно чудище не найдет золота, только золу и искореженные пепелища.

– Кто их жжет? – спросила я, перекрикивая ветер.

– Да мало ли алкашни тут по ночам греется. Расскажи лучше, чего там Надежда? Звонит?

Я покрепче прижалась к Катьке. Под гладкой тканью спортивной куртки расходился жар от ее спины.

– Звонит.

– Устроилась уже?

– Устроилась.

– А с кем в одной комнате поселили?

Спина под курткой напряглась.

– С Ленкой Кравцовой.

Катька дернула плечом, велосипед начал заваливаться в сторону, но быстро выровнялся.

– Ленка храпит и воздух портит.

Я хихикнула.

– А ты откуда знаешь?

– Мы в седьмом классе в одной палате лежали.

Мимо пронеслось пустое здание общежития. Там должны были обитать старатели, но рудник загнулся раньше, чем привезли новую смену. Теперь бабуля ходила туда ночь через сутки, сторожила от мародеров. А под подушкой у нее лежал пистолет. Игрушечный, конечно, но издалека не отличить. Бабуля любила про него вспоминать и смеялась, а мама тут же затихала, только откашливалась в кулак.

Мы проехали мимо последнего работающего магазина. По средам там можно было купить свежий хлеб, но такой невкусный, что мама давно научилась печь сама. Катька спросила:

– Небось скучаешь по сестре?

Я не скучала. Надежда уехала в колледж за три часа по бездорожью и увезла с собой вечную ругань с мамой, злое подметание полов и громкую музыку за закрытой дверью комнаты, в которую мне ни в коем случае нельзя было заходить. Теперь сестрица если и приезжала домой, то набирала еды, жаловалась на соседок и укатывала обратно. Но сказать об этом Катьке я не могла. В хороших семьях все обязательно любят друг друга. А человека ближе, чем сестра, в жизни не найдешь. Бабуля повторяла это после каждой нашей ссоры. Правда, своей сестре она звонила раз в год – на день смерти моей прабабушки.

– Скучаю, – соврала я.

– Еще бы! – подхватила Катька и снова вильнула рулем. – Тебе вон как с сестрой повезло!

– Как?

Мы с Надеждой не дружили. Я дружила с мамой и бабушкой, с Димкой, пока он не уехал, с Мальчиком, пока его не застрелили, с Лоткой, если она обращала на меня внимание, и с кошкой Груней, пока ее от меня не увезли. С сестрицей мы просто жили в одном доме. А теперь перестали жить.

– Ну как? Она вон какая…

– Какая?

Сестра была чуть выше мамы, умела жарить пирожки из твердой американской картошки и запекать куриные окорочка Буша так, что их можно было прожевать. Она мастерски пылесосила ковер и красила ногти, а еще два часа стригла Лотку, превращая ее в подобие пушистого шара. И могла громко ругаться, а потом плакать злыми слезами.

– Умная, – сказала Катька, сворачивая с последней дорожки Поселка. – Учится на пятерки. Лучше всех английский знает.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «