Страница 3 из 12
Таежная дева
фрагмент романа «Стерегущие золото грифы»
Снаружи послышались оживленные голоса, и Ойгор[2] выглянул из своего небольшого, крытого корой аила, скорее напоминавшего шалаш. Охотники толпились на улице, обступив кого-то. Ойгору отсюда не было видно, что их так заинтересовало. Охваченный любопытством, он вышел из аила и поковылял к сборищу так быстро, как только позволяли его непослушные, неестественно выгнутые ноги. Сегодня болели они нестерпимо – на смену погоды.
Еще в раннем детстве Ойгор переболел кочевой болезнью[3] и чудом остался жив. Вот только ноги его не выросли до нормальной длины. Кости на них стали толстыми, узловатыми, а суставы – вывернутыми. Несмотря на такое увечье, роста Ойгор был среднего. Ходил мужчина с трудом, а доставшуюся от отца лошадь приучил опускаться перед хозяином на колени, иначе Ойгору просто не удалось бы сесть верхом.
Охотничье зимовье представляло собой единственную улицу, с одной стороны которой неровной линией пристроились разномастные аилы, а с другой тянулись жерди коновязи. Одним концом стойбище почти тонуло в Тайге, за другим раскинулось небольшое заснеженное поле, летом пораставшее травой и цветами высотой по пояс взрослому мужчине. С этого края и жил Ойгор. В полупустом стойбище селились те охотники, что не уходили в Тайгу на всю зиму. Те, кого не влекло одинокое существование и полное единение с природой. Но даже живущие здесь порой пропадали на промысле по нескольку дней.
Пока Ойгор доковылял до толпы, тут собрались уже все мужчины, кто не ушел сегодня в Тайгу. Они смеялись, показывали на что-то пальцами и отпускали грязные шутки.
Рядом с одним из охотников стояла босиком незнакомая молодая девушка, кутавшаяся в его огромную бурую шубу, отороченную дорогим собольим мехом. Это был лучший охотник на всем Пазырыке и полная противоположность Ойгору: высокий, сильный и невероятно удачливый. Его плечи, руки и грудь сплошь покрывали рисунки, изображающие самых разных хищников, терзающих добычу. То была его суть.
Ярко-рыжие волосы незнакомки висели грязными нечесаными прядями. Она пугливо, подобно дикому зверьку, оглядывала собравшихся и, кажется, дала бы деру, если бы Охотник не сжимал ее плечо капканной хваткой.
– Вот так дичь! – потешались охотники. – Это в каких же краях такие водятся? Видать, не те мы места выбираем…
– А много ли меху с нее будет?
Последний вопрос вызвал очередной раскат дружного гогота.
– А что, пусть девчонка с нами жить остается, – многозначительно, но осторожно предложил один из мужчин. – Поделишься?
– Нет, – отрезал Охотник, улыбаясь ровными белыми зубами. – Женщинам тут нечего делать. Перессоримся только.
– Верно, – поддакнул один из бывалых стариков. – Тайга нам мать и жена, да и семьи всех в стане ждут. Куда же денем ее? Нездешняя она. Говорить-то умеет?
– Умеет, наверное, – ответил Охотник. – Но вряд ли по-нашему. Меня не понимает, а сама все молчит. Хочу вот каану подарить диковинку, когда в стан вернемся.
Он хитро обвел острым взглядом толпу.
– Разве что выкупит ее кто у меня… Только чтоб потом дома в стане оставлять. Сюда, на зимовье, не таскать.
– Сколько просишь?
– Торг, – сказал Охотник.
Торговались вяло, нехотя. Почти все были люди женатые и куда девать девчонку – не могли придумать. Не к жене и ребятишкам же привести. Таежная дева осмелела и смотрела увереннее. Глаза ее отливали то хвойной зеленью, то скорлупой кедрового ореха.
– Я! – выкрикнул тут Ойгор, стоящий позади всех. – Я ее куплю.
Мужчины захохотали пуще прежнего.
– Ты-то что с ней делать станешь?
– Гляди – тихоня, а все туда же.
– Шшш, – оборвал их Охотник. – Мне больше интересно, чем он станет платить.
Ойгор прибился к охотникам только потому, что отец его был из них. Он сызмальства брал увечного мальчика зимовать с собой в Тайгу, когда по снегам пушной зверь надевает свои лучшие шубы. А потом сгинул отец. Тайга взяла его. И Ойгор не стал искать себе другого дела. Он тогда был застенчив и не мог попросить чужих людей обучить его какому-нибудь ремеслу, что давалось бы легче охоты. Поэтому он взял отцовы снегоступы, лук, силки и лошадь и на следующую зиму присоединился к остальным охотникам.
Конечно, он не мог охотиться так много, как прочие, да и удача с ним рядом не шагала. Поэтому и задал Охотник такой вопрос, зная, как беден Ойгор.
– У меня есть шкурка серебряной лисы, – несмело ответил Ойгор.
Охотники восторженно ахнули.
– Да ну! Врешь? – Охотник удивленно поднял бровь. – Ушли они из этих краев. За всю зиму ни одной никто не добыл, а у тебя есть?
– Была бы, так похвастался, – крикнули из толпы.
– Я никогда добычей не хвалюсь, – просто сказал Ойгор.
– Принеси, покажи, – настаивал Охотник, обняв свой товар за плечи. – Небось, дохлую подобрал? Девушка злобно зашипела, пытаясь отстраниться от своего захватчика.
– Пойдем вместе. Заберешь плату и оставишь мне девчонку, – попросил Ойгор. – Ты же знаешь, мне трудно ходить.
– Я товар предлагаю, – ухмыльнулся Охотник. – За платой бегать – поищи кого другого. А у меня покупатель найдется.
Ойгор волновался. Ему показалось, что путь до аила и обратно отнял больше времени, чем должен был. Вдруг Охотник передумает? Но все ждали его. Очень уж хотели посмотреть, чем дело кончится.
К его возвращению зубоскалы уже нашли себе новую забаву. Кто-нибудь протягивал к девушке руку, будто намереваясь схватить, а она рычала, иногда даже клацала зубами, едва не вонзая их в плоть обидчиков. У Ойгора больно кольнуло в груди. Как можно так потешаться над живым человеком, словно это зверь какой?
Он кашлянул, привлекая к себе внимание, и развернул блестящую серебристую шкурку. Мужчины завистливо ахнули, кто и присвистнул. Мех был хорош – густой и мягкий. Отлично выделанный, он играл и переливался на солнце. Что-что, а выделывать меха у Ойгора всегда получалось.
Охотник пощупал шкурку, даже понюхал ее, сосредоточенно сведя брови.
– Дело, – наконец сказал он. – Забирай дичь. Да только шуба-то на ней моя. Пусть снимает.
Он практически вытряхнул девушку из теплой шубы, и она едва не потеряла равновесие. Ойгор и до этого обратил внимание на ее голые по колено ноги, но и подумать не мог, что под одеждой с чужого плеча она полностью обнаженная. Он отвел взгляд, быстро скинул свою собственную залатанную шубенку и протянул девушке. Неизвестно, что сегодня взбудоражило народ больше: вид редкого драгоценного меха или этой странной чужеземки.
Раньше он понятия не имел, зачем сохранил один из нарядов умершей матери, когда уходящим на небесные пастбища принято отдавать с собой абсолютно все их добро. А вещи эти Ойгор возил на зимовье как память о матери. И не оставлять же их гнить в сыром промерзшем аиле, где очаг умирал на зиму, потому что некому было его накормить.
Ойгор поманил девушку движением руки, не пытаясь схватить.
– К коновязи ее привяжи на ночь, не то сбежит, – насмешливо посоветовал Охотник.
Отсмеявшись вдогонку удаляющейся странной паре, все начали расходиться. Девушка шла чуть впереди Ойгора. Она не пробовала сбежать, лишь изредка оборачивалась, будто взглядом спрашивая дорогу. Мужчина же почти жалел о своем безрассудном поступке и не понимал, что его на такое подвигло. Он собирался обменять лисью шкурку очень выгодно. За нее могли дать приличный пучок стрел с железными наконечниками. Или целую охапку обычных деревянных. А на них Ойгор постепенно выменивал бы все, что понадобится для жизни. Он бы все лето прожил на одну такую шкурку – много ли ему, одинокому, надо? А теперь почти нечего будет продать в стане. Вот глупец!
Ойгор окликнул девушку, указывая рукой на свой аил. Она покорно вошла, тут же замерев на входе и восторженно оглядывая тесное жилище.
2
Ойгор – мудрый (южноалт.).
3
Доказано, что алтайские кочевники страдали различными заболеваниями опорно-двигательного аппарата, причиной которых являлись суровый климат, тяжелые условия жизни и постоянное нахождение в мягком седле без стремян.
Здесь: остеомиелит – инфекционное воспаление всех составляющих частей костной ткани, вызванное чаще всего стафилококком. Среди последствий – дефекты и деформации костей, неподвижность суставов.