Любимая игрушка Зверя

Я никогда таких драк не видела. Чтоб сразу семеро на одного бросались, а после сгинули разом, как срубленные деревья рухнули наземь.

Страшно. И завораживающе. Триумф грубой животной силы. Торжество самца. Победа дикого и свирепого варвара.

Это только начало. Разминка.

– Вставайте, – глухо бормочет Гурам, пятится назад. – Нечего тут валяться. Вставайте, придурки. Я вам за что бабло плачу? Эй, вы… ну же!

Взвизгивает под конец, потому как спиной в стену упирается. Аж подпрыгивает от неожиданности. Мелко подрагивает.

– Я… я… – заикается. – Знаешь, кому я брат? Слушай, не понимаю, откуда ты такой лихой взялся, но связываться со мной не советую. Тебя найдут и прикопают. Усек?

Зверь приближается. Молча. Неспешно. Надвигается необратимо и неотвратимо, как сама судьба. Шаг за шагом.

– Я… я денег дам! – восклицает Гурам. – Много денег. Сколько хочешь? Скажи. Да кто ты?! Чего тебе надо?

Удар. В челюсть. Настолько жесткий, что даже я вздрагиваю. Приглушенный скулеж. Кипучая боль не позволяет заорать, разрешает лишь униженно стенать.

Удар. Еще и еще. Градом. Сбивая с ног. Вгоняя в пол. Обращая в кровавое месиво. В кашу из плоти и костей. Медленно. Размеренно. Методично.

Удар. Месть. Безжалостная.

– Нет, – шепчу я, поднимаюсь. – Пожалуйста, нет.

Неровной походкой подступаю ближе, обнимаю себя руками, стараясь унять лихорадку внутри.

– Хватит, – прошу. – Н-не н-надо.

Он как машина. Робот. Не реагирует, не отзывается. Программа запущена. Активирован четкий алгоритм действий. Ощущение, будто до разума не достучаться. Не добраться.

Кулаки работают. Трудятся, не ведая слова «стоп». Молотят и дубасят, ходят точно железные поршни.

Боже. Господи.

– Никита, – говорю я. – Ник. Пожалуйста, остановись. Ник.

Застывает. На долю секунды. Смотрит на меня.

Проклятье.

Эти глаза. Как ножи впиваются, под кожу вонзаются и вспарывают, разрезают на куски, кромсают в клочья. Больно от них. И сладко. До дрожи, до судорог, до одури.

– Пойдем, – холодно произносит он, отрывается от своего чудовищного занятия, отходит по направлению к выходу.

Гурам хрипит. Даже не скулит и не стонет. А вдруг у него ребра сломаны? Нужно врача вызвать. Смотрю на своего несостоявшегося мучителя и содрогаюсь. Ужасное зрелище. Нельзя так человека избивать, неправильно это, преступно, незаконно.

– Можно я «скорую» вызову? – спрашиваю тихо.

– Что? – резко бросает Зверь, оборачивается и будто взглядом насквозь продирает. – Ты о чем?

– Доктор, – запинаюсь, однако продолжаю: – Тут помощь доктора необходима.

– Я сам вызову, – хмыкает и ледяным тоном прибавляет: – Идем.

Больше не задаю вопросов, послушно ступаю за ним. Покинув контейнер, замечаю поблизости несколько стонущих охранников. Они ворочаются, тщетно пытаясь приподняться. Трое крупных мужчин. Нет, четверо. И еще один вдалеке.

Зверя не остановить. Не стоит даже рисковать. Пробовать опасно.

Куда он ведет меня? Зачем?

Минуем опустевшие ряды, проходим на парковку, останавливаемся у огромного черного автомобиля. Странный значок. Не помню, чтобы видела такие прежде в городе, хотя в марках машин все равно плохо разбираюсь, но в памяти многое откладывается.

Ник отворяет дверцу.

– Я не… – начинаю и замолкаю под его тяжелым взглядом.

Просто подчиняюсь и усаживаюсь, куда указано – занимаю переднее сиденье.

– Я скоро вернусь, – ровно заявляет Никита.

– Ты же не, – осекаюсь, по его кривой ухмылке читаю единственный возможный ответ на свой немой вопрос. – Ты… пожалуйста. Прошу! Ты же сказал, что врача вызовешь.

– Вызову, – усмехается шире. – Когда закончу.

И закрывает дверцу. Удаляется в ночь.

Пробую выбраться. Не сразу нахожу ручку, однако все же хватаюсь за нее, дергаю, отчаянно жму. Бесполезно. Явно блокировка. Из салона автомобиля не выйти.

Придется ждать.

Я всматриваюсь в полутемные улицы, но сильная тонировка на стеклах мешает обзору. Да и мало что можно разглядеть. Понимаю, вряд ли сумею как-то повлиять на происходящее.

Зверь глух к мольбам. Он уже вынес приговор, причем окончательный, без права на обжалование. Теперь остается лишь смириться. Такие, как он, действуют прямо и четко, напролом. Воплощают в реальность самые суровые фантазии. Жестко. Четко.

Ворох тягостных мыслей не позволяет успокоиться, никак не удается унять лихорадочный трепет в руках и ногах. Пусть пострадали дурные люди, причем справедливо, однако мне муторно от всего произошедшего. Не хочу, чтобы проливалась кровь, не важно чья.

Ненормально это. Аморально. Хотя внутренний голос упорно нашептывает, будто я не права.

А меня бы пожалели? Отпустили? Закончив глумиться над телом, стали бы врача вызывать?

Ком в горле. Глаза печет. В груди становится тесно, желудок спазмы терзают. Как представлю, что могло произойти, как воображу последствия. Думать тошно.

Плевать им на меня было. Развлеклись бы по полной и на помойку вышвырнули, и это еще при хорошем раскладе. А при плохом – труп бы утром закапывали.

Сколько людей пропадает? Десятки. Сотни. Вот на нашем рынке такое тоже бывало. Раз и нет человека. Никто этим бандитам не указ. Везде у них свои «кадры».

Бешеным псам закон не писан. За деньги многое купить можно. И молчание, и спуск расследования на тормозах.

Надо о себе волноваться. Радоваться, что жива осталась, отделалась легким испугом и вырвалась из пекла, так и не ступив вглубь.

Теперь сумею к детям вернуться. А если бы Зверь не пришел за мной, если бы чуть задержался, то может, и некому бы тогда домой возвращаться было. Сгинула бы.

Боже. Но как я в таком виде в квартиру заявлюсь? Что Миша подумает? Как ему все объяснять? Только зря дергать и нервы ему трепать.

Куртку в контейнере забыла. Теперь уже за ней не вернусь. Да и какой смысл? Когда меня раздевали силой, все разодрали. Пуховик испорчен. На нем живого места нет. Бесполезно зашивать и чинить, ткань не восстановишь.

Осматриваю себя, осторожно ощупываю. Отмечаю: на запястьях синяки проступают. А после шею вытягиваю, в зеркало заднего вида смотрюсь. На горле тоже отметины, прямо вся пятерня Гурама отпечаталась. Круче любых улик. Моя кожа реагирует на сдавливание сразу, сохраняет следы преступления, ничего не позволит скрыть.

Сокрушенно выдыхаю, заметив, как порван свитер, напополам разорван вместе с моим бюстгальтером. Грудь обнажена. Как стыдно. Невольно пробую прикрыться, однако получается с трудом, пряжа дальше расползается. Джинсы тоже не спасти. Молния выдрана. Между ног, четко по шву, еще разрыв. И рядом несколько. Тут штопать нечего. Просто лохмотья висят. В клочья все подрано.

А сапоги мои где? Их зачем стянули?

Нервно усмехаюсь. Пальцы подрагивают, между ребрами дрожь разливается, никак тело не желает униматься. Поджимаю ноги, обнимаю колени руками.

Вроде не холодно, а трясет.

Здесь так приятно пахнет. Спокойно. Уютно. Неужели секрет в кожаной отделке салона? Или особый ароматизатор есть?

Я запрокидываю голову, закрываю глаза. Кровь шумит, пульс стрекочет в напрягшихся висках. До сих пор не удается шок побороть.

Из одежды уцелели лишь трусы и носки. Будет сложно скрыть подобное от мужа. Он сам разобраться захочет, разгневается, отомстить попытается. Нет, нельзя ему знать. Нельзя. Утаю как-нибудь. Найду способ. Придумаю. Снова солгу ему, но рисковать не позволю.

Звук открываемой дверцы заставляет подскочить на месте. Вжаться в сиденье. Разом подобраться и встрепенуться.

Зверь усаживается за руль и забрасывает назад мою куртку. Заводит авто и окидывает меня долгим взглядом. От макушки до пят оглядывает. Усмехается. Понимаю, что на носки мои смотрит. Темно-синие, со снежинками. Явно забавляется этим зрелищем.

Поспешно опускаю ноги вниз, разгибаю поджатые колени, прячу ступни, как будто смущаюсь. Почему? Зачем? Какая разница, что он подумает? Посмеется и пусть.

Хотя сейчас в его глазах нет ни тени насмешки. Никакого веселья. Тьма. Похоть. Дикость. Одержимая жажда плоти. Аж ледяной пот прошибает от осознания этих мрачных мыслей.