Бесконечное лето

Кто-то из преподавателей сказал: «У всех арабов и китайцев без исключения отсутствует понятие чистоты и порядка!». Это не так. На старших курсах они более чистоплотны. Вообще, мой опыт проживания в общежитии с русскими подсказывает, что наличие мозгов в голове никак не связано с национальной принадлежностью. Записи в дисциплинарном журнале это подтвердят. Если и искать какие-то общие тенденции и взаимосвязи, то порядочность у студентов зависит от их возраста, и неважно, штамп какой страны стоит в их паспорте.

Спустя некоторое время порядок в двести двадцать первой поселился навсегда. Тянь Чи была одной из четырёх девчонок, живших в той комнате.

Выяснилось, что мы ровесники. После окончания четырехлетнего бакалавриата филологического факультета Сычуаньского университета, она поступила к нам на первый курс магистратуры, чтобы продолжить изучение русского языка. В первое время она часто заходила в Центр международного сотрудничества, и мы подружились. Обменивались письмами, ходили на прогулки. Иногда она просила позаниматься с ней дополнительно в одной из свободных аудиторий общежития.

Россия для неё была другим миром. Она говорила, что у нас нечего купить в продуктовых магазинах – ведь невозможно же вечно есть картофель и макароны! Ей не нравилось качество нашей одежды. Она была шокирована низким уровнем жизни и зарплатой преподавателей. Её угнетали обшарпанные стены и исписанные парты университета, где в то время не было компьютеров, интерактивных досок и мониторов везде, куда ни глянь. Тем более, не было бесплатного WI-FI.

И в то же время ей нравилась (как она сама говорила) по-деревенски спокойная и размеренная жизнь нашего «одноэтажного миллионника». Нравилась природа нашей средней полосы, нравились люди – и местные, и другие студенты из-за рубежа.

В том уже далёком 20.. году ей нужна была поддержка. Нужен был друг, которым стал я.

Мы оба были «в себе» – кто-то называет таких людей интровертами. Наша внутренняя жизнь была в миллион раз богаче той, что окружала нас. Нас переполняли одни и те же фундаментальные размышления, далекие от тусовок и дискотек, денег и карьеры, секса и наслаждений. Всё окружающее казалось нам лишь декорациями, которые подобрал для нас невидимый режиссёр, да и то лишь потому, что ничего более подходящего не нашлось.

Первое время Тянь Чи было непросто в России. Она оставалась очень скромной, зажатой и малообщительной, даже несмотря на то, что её окружало много студентов из Китая, да и число её русских друзей постепенно росло. Казалось, она стеснялась самой себя. В ней сильно чувствовалось традиционное восточное воспитание, что особенно было заметно на фоне русских студенток. Хотя остальные китайцы, которых я видел тогда в университете, были по сравнению с Тянь Чи куда более раскрепощены и общительны.

Таким она была человеком. Добавьте к этому всю новизну обстановки, резкую перемену климата, чуждую культуру вокруг. И не забудьте, что никто из преподавателей не говорил на китайском и почти никто – на английском (большинство из них было «в возрасте» и за модными тенденциями не следило). Надеюсь, теперь ясно, в каком положении находилась Тянь Чи?

Я старался скрасить её первые месяцы на новом месте. Она жаловалась мне в письмах, что ей совсем не даётся русский язык, что жить вчетвером в одной комнате и при этом оставаться красивой тяжело, что она хочет чаще бывать одна, но в общежитии это невозможно. Она долго привыкала к зимнему холоду, но, по её словам, на всю жизнь осталась очарована снегом, который впервые увидела в России.

Я рассказывал ей о своих повседневных университетских делах, увлечении футболом и занятиях музыкой. Наряду с обсуждениями обыденной жизни мы размышляли о культурах наших народов, о религии, истории и современной политике России и Китая, затрагивали вопросы смысла жизни и поиска своего собственного пути в ней. Последнее нас особенно волновало. Казалось, что у нас обоих был талант – или проклятие – находиться одновременно в процессе жизни и как бы «вне её». Наблюдать за всем отстранённо, но, возможно, чуть более объективно, чем наши сверстники, которых переполняли азарт и увлечённость, жажда жизни и сумасшедшего водоворота событий. Эти люди, в отличие от нас, явно не задумывались над своим предназначением. Не лежали подолгу в кровати каждое утро, глядя в потолок. И уж точно не сидели на берегу реки и не ждали, пока по ней проплывёт труп их врага.

Однажды мне даже подарили книгу с названием «Философ» и пожеланием на обратной стороне обложки: «меньше думать и больше жить». Вспоминается Александр Сергеевич Грибоедов и его «Горе от ума». Про меня! Точнее и не скажешь.

…Я стоял у пустого окна в регистратуре уже несколько минут и наблюдал, как уборщица намывала полы в вестибюле, приговаривая: «Ужасный пол! Одни разводы. Невозможно мыть. Надо же было так построить! Что за плитка…».

– Да! – подхватил я, устав это слушать. – Надо им самим вручить по швабре, чтобы попробовали, как это! А то сидят там в своих кабинетах, жизни-то не знают!

Опешив, она уставилась на меня, будто впервые заметила. А может, так оно и было, и я её напугал?

– Ужас, говорю, а не плитка!

Она продолжала внимательно на меня смотреть. Мне становилось совсем неловко.

– Молодой человек! – по её интонации я понял, что сейчас меня отчитают. – Никого нет! Сегодня выходной! Вы чего пришли? И вообще, тут намыто, не видите, что ли?

– Мне девушку забрать нужно. Её выписывают сегодня, – прозвучало как оправдание за мои ужасные ботинки, оставляющие следы на этом ужасном полу, и за сам факт моего существования на этом свете. Но у меня действительно было важное, неотложное дело!

– Её не могут сегодня выписывать. Врачей нет. Либо уже выписали, либо завтра!

– Она не больна. У неё ушибы. Зовут Тянь Чи, – я сохранял ангельское спокойствие.

– Чё?

– Иностранка. Её привезли позавчера вечером…

– Алёна что ли? С побоями-то? Да, ловко её. А кто хоть? Муж, поди? Все вы мужики одинаковые, что русские, что японцы… – махнула она на меня свободной рукой.

– Она из Китая…

Но уборщица уже не слышала или делала вид, что не слышит. Медленно, раскачиваясь, она прошаркала мимо меня через холл и, бурча себе под нос что-то невнятное: «Чтоб тебя! Попадёшь под стекло! Под стекло!», – вошла в один из кабинетов левого крыла здания. Не прошло и минуты, как появилась медсестра и из-за стойки регистрации позвонила в травматологическое отделение, чтобы Тянь Чи спускалась.

Я присел. Медсестра исчезла, а женщина продолжала мыть пол. Было заметно, что работу свою она не любит, как и всех посетителей, за которыми она убирает. Себя она тоже, казалось, любить уже перестала, как и свою жизнь, однажды ставшую безрадостной…

– Привет. Почему не позвонил? – Тянь Чи по-прежнему говорила с акцентом, хотя и с менее очевидным, чем в годы обучения. Она, как и все китайцы, растягивала слова, делая их мелодичнее и иногда добавляя дополнительные ударения. Всё такая же хрупкая и миниатюрная… Мне всегда хотелось её накормить. А сейчас – ещё и приободрить, утешить. Обнять.

Мы не виделись более пяти лет и лишь изредка переписывались. Но вечером прошедшей пятницы мне позвонила её подруга и сообщила, что везёт Тянь Чи в травмпункт – её избил на работе собственный начальник. А вот отвезти Тянь Чи обратно домой подруга уже не сможет. С просьбой сделать это она и обратилась ко мне.

В тот день врачи запретили Тянь Чи покидать больницу, поэтому мы договорились на утро воскресенья.

– Телефон на морозе разрядился, – я был очень рад её видеть. Однако моя улыбка вызвала реакцию, к которой я был не готов: Тянь Чи заплакала.

Я взял вещи из её рук и обнял. Она крепко зарылась в мою куртку. Я не заметил на ней никаких следов происшествия, но всю её до сих пор трясло. Что-то говорить не было смысла, поэтому я лишь сильно прижимал девочку к себе и ждал, пока та успокоится.

Прошло несколько минут, прежде чем Тянь Чи нашла силы оторваться от меня. За это время я несколько раз заметил, как швабра переставала облизывать пол и замирала на месте.