Страница 1 из 72
Yoko Shimada
«Ронины из Ако»
Книга вторая
Глава 24. «Небесная роса»
Ясубэй Хорибэ вместе со своим другом Гумбэем Такадой спустя два дня после передачи замка покинул Ако и направился в Эдо. Они торопились, поскольку наступал сезон дождей и вскоре путешествия могли сильно осложниться, а кроме того, у них было важное поручение от Кураноскэ, которое надлежало передать верным людям в Эдо. Перевалили горы Хаконэ, утопавшие в пышной зелени. Когда вышли к Оисо, небо заволокло тучами, и вскоре мелкий моросящий дождь, похожий на влажный туман, окропил шляпы, занавесил дымным пологом ряды сосен, уходящие вдаль меж песчаных дюн, погрузил в лиловую мглу крыши домов вдоль дороги.
За последнее время среди ронинов, остававшихся в Эдо, тоже наметились перемены. Некоторые вдруг куда-то бесследно исчезли. Немало было и таких, которые вскоре теряли всякий интерес к беседе, старались всячески уклониться от дальнейших разговоров и давали понять, что им собеседники в тягость. В очередной раз, посетив кого-то из таких бывших соратников, Ясубэй и Гумбэй приходили в негодование и горестно вздыхали. Были, однако, и такие, что сохранив твердость духа, давно уже помышляли только о мести, как Гэндзо Акахани, Хэйдзаэмон Окуда, Дзюродзаэмон Исогаи, Сёдзаэмон Оямада, Синроку Хадзама или Тадасити Такэбаяси. Видеться с ними и разговаривать было отрадно.
— Командор тоже так настроен, он с нами заодно. Только ради этого, ради нашего плана и сдали замок без боя, — откровенно поясняли друзья, и в глазах самураев загоралась надежда.
Почти все бывшие самураи дружины, что оставались в Эдо, были молоды, впечатлительны и эмоциональны. Враг их покойного сюзерена был жив и здоров. Мало того, он по-прежнему благополучно служил в замке. Уже одно это обстоятельство повсюду привлекало к ронинам клана Ако симпатии горожан, подогревало окружавшую их атмосферу сочувствия. В то же время в этой атмосфере витал дух огня и стали. Никому было неведомо, какое влияние все это окажет на брызжущую силой пылкую молодежь.
Каждый день ронины собирались у кого-то из товарищей на дому и делились новостями, горячо обсуждая, что поделывают друзья и какие движения в стане врагов. Ясубэй стал душой этих собраний, и не потому, что благодаря усыновлению занял более высокую позицию в обществе. Он был искушен в обоих сферах, составлявших половины «Двоичного пути — Куль-туры вкупе с Воинскими искусствами». В свое время он успел побывать ронином и долго жил в Эдо. Соратникам сразу понравилось, как легко он ориентируется в городской жизни, и теперь они советовались с Ясубэем по всем вопросам, почтительно прислушиваясь к его мнению. Затяжным дождям не видно было конца. За это
время трое из ронинов стали жертвами ограбления. Каждый раз воры пробирались в дом в отсутствие хозяев и не только уносили деньги, но перерывали все бумаги, изымая письма, дневники и частные записки.
Приходилось держаться настороже. Решено было по возможности воздерживаться от обмена письмами, а если все же такая необходимость возникнет, письма сразу же по прочтении сжигать. Кроме того договорились, что местонахождение соратников, особенно тех, у кого проходят собрания, будут скрывать. Некоторые оставили свои прежние дома как были для отвода глаз, чтобы можно было подумать, что в доме живут, а на самом деле перебрались на другие квартиры. Были и такие, что скинули свои самурайские наряды, преобразившись в мещан. Согласно выработанному плану, решили группироваться по три-четыре человека, так чтобы члены каждой ячейки селились поблизости друг от друга. Разведку решили разделить на два направления: одни будут следить за действиями Киры, другие — за действиями Уэсуги.
Тем временем разнесся слух, что в доме Уэсуги — правда ли, нет ли — стали набирать на службу
ронинов, хорошо владеющих мечом.
— Ну что, может, кто-нибудь попробует наняться, а? — спросил Ясубэй, но остальные в ответ даже не улыбнулись. Кураноскэ, благополучно завершив передачу замка, нашел себе временное пристанище в деревне Одзаки неподалеку от города. Даже после передачи замка и земель у него еще оставалось много дел. Надо было еще сдать новому наместнику все дела по сбору налогов и прочим житейским вопросам. По-прежнему он был страшно занят с утра до вечера, так что присесть было некогда. Наконец, улучив свободный вечер, он вернулся домой и впервые уселся с домочадцами у очага. Со двора доносился по-весеннему монотонный шум дождя. За дверью, в саду, было темно. Аромат зеленых плодов сливы струился в воздухе как напоминание о начинающемся лете.
— Что-то побаливает немного, — сказал Кураноскэ, рассматривая опухоль на левом предплечье, которая появилась у него несколько дней назад. Он попробовал пальцем и нащупал твердое основание болячки. Видя, что жена с беспокойством наблюдает за его действиями, Кураноскэ с усмешкой заметил:
— Ну, завтра покажусь врачу.
В тот же вечер у него начался жар. Возможно, опухоль возникла от того, что более месяца он находился в страшном напряжении, стремясь до конца выполнить свой долг, а теперь позволил себе немного расслабиться, и чудовищная усталость выплеснулась в тяжкий недуг. Маленькая опухоль причиняла невыносимую бо-ль и страдания.
На следующее утро явился лекарь. Он пробирался под дождем по проселочной дороге, и кимоно у него до колен насквозь промокло. Врач определил, что это гнойный фурункул. У Кураноскэ держалась высокая температура, он почти не мог вставать, и несколько дней ему пришлось провести в постели.
Большая часть осиротевших самураев клана покинула город. Те, что еще оставались на месте, с головой ушли в свои заботы и планы. Никто не приходил навестить больного, и теперь лишь домашние во главе с Тикарой сидели вокруг ложа занедужившего отца, будто бы они, всеми забытые, были заброшены на отдаленный необитаемый остров. Только шум ливня доносился в тесную комнатушку. Капли барабанили по стрехам, и сквозь туманную завесу дождя смутно проступали во дворе силуэты деревьев.
Тикару тревожили беспрерывно приходившие из Эдо письма от бывших самураев клана. Все они содержали пожелание, чтобы Кураноскэ поскорее прибыл в Восточную столицу. Некоторые в подробностях описывали, насколько обстановка в Эдо сейчас благоприятствует их замыслам. Тикара решил до поры до времени прятать от отца эти письма.
Кураноскэ с пылающим от жара лицом лежал неподвижно, уставившись в потолок. От дверей и от стен несло плесенью. Дождь все лил и лил, так что уже и душа, казалось, отсыревала, покрывалась плесенью. Кураноскэ не отрываясь рассматривал прилипшую к потолку дохлую муху.
Тикара старался ничего не говорить о том лихорадочном нетерпении, что обуяло их товарищей в Эдо, но и сам Кураноскэ, казалось, был далек от этих треволнений, погрузившись в думы о чем-то ином, далеком. Почему-то ему представлялось, что пришла пора поглубже осмыслить какие-то важные вещи, на которые раньше не хватало времени, и он хотел сейчас, на ложе болезни, как можно лучше обдумать все главное в жизни. Ему хотелось, чтобы рядом не было ни жены, ни детей, чтобы он остался один в этой деревенской хижине и слушал неумолчный шум дождя…
Впрочем, для него было не так уж важно, есть ли рядом жена и сын или нет. Он слышал только, как барабанит дождь. Все остальное было миром смутных теней. Какие-то тени бесшумно входили в комнату, склонялись над ним, заглядывали в лицо и снова уходили. Чувства этих теней переносились из их сердец в его сердце, но не в силах были заставить его отвлечься. Кураноскэ ушел в себя. Он лежал широко раскинувшись, ощущая себя в пространстве между небом и землей, один во вселенной. Чувство, сходное с религиозным экстазом, переполняло грудь.
— Ничего больше — только сердце… Как хорошо! Как хорошо! — шептал он.
Когда Кураноскэ очнулся и тени вокруг него стали приобретать черты живых людей, он почувствовал, что заново родился. Другими глазами смотрел он теперь на Тикару и своих домочадцев.