Страница 3 из 20
– Владик вам подтвердит, что взял лягушку в постель сам – правда, Владик? – Лёлик смотрел прямо на меня этим специальным взглядом из сериалов про бандитов: «Я знаю, что ты знаешь, что это я, а попробуй докажи! А докажешь – что ты мне сделаешь?»
…А самое обидное, что все смеялись, и Владик кивал, вот что. Кивал, наматывая сопли на кулак, протягивая мне безжизненную серую тряпку – обсохшую лягушку. Ей же всё время надо смачивать кожу, иначе… А Лысый, Паша и ещё один дружок Лёлика, Коля, орали: «Владик сам, он сам!» И Владик кивал, хрюкая и глотая сопли, им было всего семь, этим мальчишкам, а они уже понимали, что спорить с Лёликом себе дороже.
Нет, я ему не врезала. Да, хотелось. Я подумала, что раз мы тут застряли с Лёликом, надо учиться выживать и вытаскивать других. В конце концов, это всего лишь первоклашка.
Я тогда сказала Владу: «Одевайся, бери лягушку», и он стал послушно натягивать треники, всё время попадая ногой в одну штанину. Дружки Лёлика ржали, вопили «Куда?», а Лёлик уткнулся в свой гаджет, оглашая палату воплями и выстрелами, с этой своей улыбочкой на лице. Я старательно делала строгое лицо для хулиганов: кажется, в то лето гримаса приросла ко мне навсегда.
Влад оделся, пошёл за мной, ещё вытирая нос, неся на ладони то, во что превратилась лягушка. Перед тем как захлопнуть дверь, я сказала:
– А про белую пионерку я расскажу вам в другой раз.
Дружки Лёлика ещё смеялись, рядом со мной всхлипнул Влад.
– Идём. – Дверь в палату закрыта, и больше не надо делать строгий голос, но я по инерции продолжила: – Куртку захвати и переобуйся.
Мы уже вышли в предбанник: куртки без шкафчиков, ряд банкеток с разбросанными сапогами внизу (было дождливое лето) и толстенная дверь, отделяющая палаты и коридор, она закрывалась на тряпку, которая всё время падала. Я подхватила её на лету, закрыла дверь, кивнула парню на вешалку. Он икнул, кивнул, сдёрнул куртку, спросил:
– Ляля Евгеньевна, мы её похороним?
– Одевайся, не рассуждай.
Ещё несколько длинных секунд парень пытается попасть в рукава, перехватывая несчастную свою лягушку, икает и хлюпает носом. Наконец выходим. Я толкаю дверь осторожно, чтобы не скрипнула, не хлопнула, хотя знаю, что бесполезно. Лёлик с бандой увидит в окно, что мы выходим, и всё доложит Хурме. Хурма меня убьёт, но мне уже плевать: я отчаялась дожить в лагере до завтра.
– Лёлику и банде ни слова! – шиплю Владу и бегу, пригнувшись под окнами, в сторону забора, отделяющего лагерь от мира взрослых. Я знаю, что он бежит за мной, так же согнувшись, и кивает земле у себя под ногами. Ну да, это запрещено – выводить детей за территорию, да ещё после отбоя. Лёлик обязательно на меня настучит. Ну и плевать. Больше всего я боялась, что они заметят, что Катьки нет (дети не видели, как она уходила, а я помалкивала). На войне как на войне: если рискуешь не дожить до утра, надо делать вид, что ты не одна, а за тобой армия, которая просто занята бумажной работой у себя в комнате, но всё-о-о видит и слышит! Хотя Лёлик наверняка в курсе… Скоро Хурма придёт!.. Плевать.
Я пролезла через дыру в заборе на глазах изумлённого Владика, приложила палец к губам и поманила за собой. Парень секунду поколебался (не каждый день воспитатели приказывают нарушать запреты), но послушно пролез следом. Пара десятков шагов по перелеску – и мы оказались на берегу маленького пруда (или болотца – кто их разберёт?), скинула куртку, уселась на мостки и кивнула парню:
– Садись.
Владик неуклюже сел, держа на ладони наотлёт свою лягушку.
– Дай… – Я аккуратно взяла у него сухую липковатую шкурку и опустила на мелководье так, чтобы только чуть торчал нос.
– Телефоном подсвети…
– Поздно, Ляля Евгеньевна!
– Цыц!
Парень послушно достал телефон. В луч попала блестящая вода, горсть ряски и тёмное пятно – лягушка под водой.
– В глаза-то ей не свети, она тоже человек…
Влад засуетился, мотая рукой туда-сюда, я перехватила её и направила луч на деревья. Лягушка только чуть-чуть попадала в круг света, а мы любовались жутковатым ночным перелеском. Сейчас эти десять деревьев казались огромным непролазным лесом, фонари на территории лагеря, заметные отсюда, только придавали картине мрачности.
– Зачем мы сюда пришли? Это запрещено!
– Поэтому я и прошу тебя помалкивать. Если повезёт – увидим чудо. И не то что в рекламе.
– А если нет?
– Заплачем и пойдём назад в лагерь. Это всегда успеется. – Я не видела его лица, оно не попадало в луч телефона, он никак не отреагировал, ни хихикнул, ни вздохнул…
– Вы правда думаете, что она оживёт? Это как умершему от голода запихивать в рот гамбургер, это… – Наверное, он хотел сказать «глупо», «жестоко», но как хороший мальчик постеснялся критиковать воспиталку. Приятно. Я молилась, чтобы всё вышло. Должно, должно! Они живут-то в лесу, лягушки эти, порой вообще без воды – лишь бы была влажность. Это сухая постель лишила её всей влаги. Сейчас она смочит свою кожу, и ей станет легче.
– Не совсем так… Лёлик тебя достаёт?
– Как вы догадались?
Тоже мне секрет! Я пожала плечами.
– Только не говорите ему, что я…
– Ещё не хватало с ним разговаривать!
Влад хихикнул, а потом вскочил и завопил на весь лагерь:
– Шевелится, шевелится!
Лягуха и правда задёргалась на воде. Попав в луч фонаря, она замерла на пару секунд, чтобы ещё яростнее забить задними лапами и сделать пару рывков к тени.
– Плывёт… – прошептал Владик.
Наверное, надо было что-то сказать, но я всё-таки не настоящий педагог. Я обещала чудо – я показала чудо. Лягуха выжила. Парень на секунду поверил, что миром правит не зло и лёлики, а добро, Ляля Евгеньевна и холодная вода из болота, если станет совсем плохо. Я мысленно праздновала педагогическую победу и соображала, что сказать Хурме, когда Лёлик на нас настучит.
…Уже не помню, что придумала тогда, это было десять лет назад. Теперь те дети выросли. Ну, почти: перешли в одиннадцатый. Я за эти годы только растолстела, нажила три ненужных диплома, работу, которая приносит деньги, и ещё парочку волонтёрских работ помимо лагеря. А они выросли.
Ну, почти…
Глава I
Толстый метался по двору, размахивая облезлым веником, и вопил: «Рептилоиды атакуют! Все в укрытие!» В глубине корпуса шумно топала Ленка-воспитатель, выгоняя на улицу тех немногих, кто ещё не разбежался по кружкам. Из баскетбольной коробки выскочили Профессор и Влад. Профессор ещё чеканил мячом и так, чеканя, и побежал в сторону Линейки. Я перехватила Толстого и подтолкнула за Профессором и Владом. Он оседлал свой веник и поскакал за ними в нужном направлении, вопя своё «Рептилоиды атакуют!».
Из рукодельного кружка им наперерез неспешно выходила Семыкина, не выпустив из рук вышивку. Тряпка была больше наволочки, и Толстый этим воспользовался: отобрал, набросил себе на голову (Рептилоиды атакуют с воздуха, все в укрытие!) и помчался дальше. За ним Семыкина с воплями «Дурак, там иголка!» и ещё парочка девчонок за компанию. Над всем этим возвышался трубный глас Петровича из матюгальника на столбе: «Эвакуация! Всем пройти на Линейку! Эвакуация! Всем пройти…» Любит наш Петрович учебные тревоги. Я думаю, он так развлекается. А то сидишь весь день в будке на проходной – скукота.
Из корпуса выскочила Булка, придерживая на голове эмалированную столовскую миску, типа каска, за ней гнался Коля, пытаясь на ходу по этой миске постучать. Последней вышла Ленка, заперла корпус на висячий замок и кивнула мне:
– Всех видела?
– И половины нет. Сейчас из кружков сбегутся, на месте пересчитаем.
Линейкой мы называем поросшую бурьяном площадь за футбольным полем на территории старого лагеря. Наш лагерь строился рядом с ним по принципу «сперва построим новый, потом снесём старый», да только старый так и не снесли. Формально это тоже наша территория, хотя по ней не скажешь. Там, на Линейке, где собирались пионеры много лет назад, ещё торчит из земли обломок ржавого флагштока, ещё жива тротуарная плитка и надписи на ней облупленной масляной краской: «Отряд «Светлячок» 88-й год», «75-й» и даже шестьдесят какой-то. Почти на каждом шагу почти каждый квадратик исписан-изрисован – прямо Аллея Славы после апокалипсиса. Линейка дальше всего от жилых корпусов, поэтому если и правда что случится – это самое лучшее место для эвакуации. Но корпуса старого лагеря оттуда видны. С трёх сторон лагерь окружён лесом, а с четвёртой – руинами.