Страница 19 из 20
Машину трясло по лесной дороге. Я давила остывшие педали босой ногой (кеды, конечно, не высохли) и думала о своих и о Ленке. Мы-то вырвались, а им там каково?! Чёрт, опасно же! Не знаю, что это было, но эта тварь в шаге от лагеря. Надеюсь, всем хватит ума не бегать за территорию, и этот молодой охранник не такой дурной, чтобы мимо него просочились любопытные. А любопытных будет много. Сашка знает, знает психолог, знает Хурма… Считай, весь лагерь знает. Ну хоть Лёлика увезли! Ну, может, уже завтра лагерь закроют, развезут всех по домам.
Мы выехали на шоссе, Иваныч за моей спиной потребовал музыки («А то уснёшь, а я ещё жить хочу!»), я переключилась и стала тыкать пальцем в магнитолу. Обычно я слушаю всякое спокойное и умиротворяющее, на дороге хватает стрессов. Но тогда мне требовался настоящий тяжёлый рок, и я могла только уповать на то, что Иваныч не выпрыгнет из машины на полном ходу, разочаровавшись в моих музыкальных вкусах. Как назло, под утро все станции крутили медляки, я искала музыку, наверное, минут пять, пока не нашла подходящую. Долбили барабаны, рычали басы, певец неопределённого пола визжал что-то на английском…
– То что надо! – оценил Иваныч. – Теперь не уснём.
– Куда едем-то?
– В магазин. Лично я голодный.
А я-то думала: чего мне не хватает! Одним чаем сыт не будешь.
Круглосуточный магазинчик был на шоссе, достаточно просторный, чтобы вкатить кресло с Иванычем. Старик настоял, чтобы пойти со мной, не захотел оставаться в машине.
Мокрые кеды я пристроила на панель, отыскала наконец представительские туфли на шпильках (что было!) и даже подтёрла влажными салфетками потёкшие брови. Сойдёт для магазина.
На парковке было ещё машин пять, даже много для такого магазинчика в это время. Ничего, там широкие проходы, протиснемся. Когда толкаешь коляску, начинаешь думать о странных вещах. Например, о том, что автоматические двери не срабатывают. Пришлось толкать обычную, в четыре руки мы кое-как справились, вошли.
В магазине был уютный приглушённый свет, тихонько играло радио. Песенка показалась мне знакомой. Кассирши на месте не было, но я не сразу это заметила: меня привлекла движуха в глубине зала. Дальше по проходу в лабиринте стеллажей кто-то громко перекидывался шуршащими пакетами, коротко перекрикивался и громко ржал. Покатилось что-то стеклянное, шмякнулось – и разлетелось вдребезги.
– Погоди, там ещё кто-то пришёл!
– И что?
Я не видела лиц, но шума они производили на весь магазин. Самым умным было бы не связываться и пройти мимо по своим делам. Я поставила Иванычу на колени весёлую оранжевую кошёлку и кидала туда нарезки колбасы и сыра… Ещё хлеба надо, и печенек, и чая… Всё это было дальше.
Совсем рядом, по ту сторону стеллажа, шумно сдвинулась большая коробка, что-то грохнуло и посыпалось, раскатываясь по полу весёлым монпансье. Нас потеснил и обогнал дядька с тележкой (в тележке была детская смесь и огромная упаковка туалетной бумаги), на секунду мы встретились глазами, и взгляд у него был безумный.
– Кто там буянит?! – не выдержал Иваныч.
Мужик с бумагой вздрогнул и притормозил, как будто это ему, а Иваныч опять проделал свой фокус с самоуправлением коляской и выкатился у меня из рук, роняя на лету плоские упаковки колбасы. По дороге он зацепил тележку мужика, и высокая пачка туалетной бумаги услужливо шмякнулась мне под ноги.
– Валерий Иваныч, не шалите! – Я рванула за ним на своих шпильках, конечно споткнулась о бумагу, но устояла. Старик уже пытался вписаться в поворот между стеллажами, но что-то там не получалось, и я догнала его в два прыжка.
Коляска плотно застряла между холодильником и коробками с газировкой, которые так любят оставлять в проходе работники супермаркетов. Иваныч сконфуженно прокручивал колесо, оторвавшееся от пола, и ворчал под нос.
– Кто там такой правильный?! – послышалось из-за стеллажа, и в проход вынырнули двое отморозков.
Старше моих, наверное, года на два, а мозгов уже нет. И совести нет: к колесу коляски уже подтекала вонючая лужа то ли пива, то ли кваса.
– Чего хулиганишь? – отважно спросил Иваныч, не переставая вхолостую прокручивать своё колесо. Коляску надо было только чуть приподнять и выровнять, но проклятая лужа уже натекла мне под шпильки, и если я упрусь ногой слишком сильно, мы, пожалуй, оба полетим в холодильник…
– Тебе какое дело? – Один был повыше, в дурацкой кепке с надписью «USSA» (тысячу лет таких не видела. А точнее, лет двадцать) и в какой-то цветастой толстовке, сшитой будто из бабушкиного ковра. Другой помельче и одет совсем легко: шорты, майка, шлёпанцы. Похоже, он живёт рядом, спустился на секунду в магазинчик и решил похулиганить. Только последний отморозок будет свинячить под себя. Его ж тут небось все знают!
– Ты, – говорю, – наверх посмотри. – Я включила самый спокойный воспитательский тон. – Там камеры. Сейчас придёт охрана и…
– Да никто не придёт! – Ковёр дёрнул на пол коробку с газировкой, которая перекрывала нам путь, банки шумно раскатились, дядька с бумагой пискнул из-за моей спины «Хулиганьё!». Я дёрнула на себя коляску – задний ход – и всё-таки поскользнулась в луже. Нога подвернулась, я лихо шлёпнулась на бок, мазнув носом по грязному колесу. Иваныч, почуяв свободу, опять схватился за колёса: не шевелись! Не хватало мне ещё попасть под коляску! Я успела вскочить под гогот отморозков прежде, чем Иваныч наехал мне на ногу.
– Никто не придёт! – продолжил Ковёр. – Нет никого, смотри! – Он поднял банку с газировкой и запустил в стекло холодильника. Банка отскочила и улетела назад в проход. Какая-то невидимая тётка вскрикнула «Осторожно!», и эти опять заржали.
– Нет никого, – пояснил маленький. – Гуляй не хочу! – Он цапнул ещё банку, отфутболил её под коляску. Она радостно прокатилась у меня под ногами, саданула по ноге дядьку с бумагой и замерла.
– Камеры есть, – не сдавалась я, потихоньку оттаскивая коляску по проходу назад. Иваныч не возражал: вперёд всё равно не проехать.
– Камеры, шмамеры… – Маленький взял очередную банку и запульнул ею в чёрный глазок на потолке. Конечно, не попал. Иваныч профессионально пригнулся, я присела за коляску, и отлетевшая банка шмякнулась мне под ноги.
– Да вызовите же полицию кто-нибудь! – подала голос невидимая тётка из-за стеллажей. – И где, в самом деле, охрана?!
Мужик с туалетной бумагой очнулся и, толкая свою тележку, прошёл за стеллаж в дверцу с надписью «Служебное помещение». Мы с Иванычем туда бы не проехали, пятились как дураки по проходу назад, пока не упёрлись в пустую кассу. К нам тут же вынырнула тётка с кошёлкой и маленькой собачкой внутри, прошла мимо нас и пропала за той же дверью.
– Я вам уши надеру! – рявкнул Иваныч.
– Кто там такой борзый? Сказано тебе: отдыхай! – Из-за стеллажа прилетел пакет овсяных хлопьев, красиво рассыпаясь в полёте, что-то грохнуло, погасла маленькая лампочка в глубине зала, а за дверью завопила та тётка.
– Я что-то не понял, дед! Тебе что, больше всех надо? – Ковёр шёл на нас, угрожающе размахивая пакетом чипсов, как будто это дубинка. У него был совершенно стеклянный взгляд, и он не реагировал на вопли из служебного помещения. Такого, пожалуй, коляской не остановишь… Довыпендривался Иваныч.
Я продолжала пятиться, утаскивая коляску, но Иваныч резко рванул вперёд. От неожиданности я отпустила ручки. Старик дотянулся до полки, ловко сдёрнул с неё за горлышко стеклянную бутылку. Короткий «тюк» о стеллаж, отбитое донышко падает на пол, выливается пенная газировка, Иваныч остаётся с «розочкой» в руке. Это тебе не пакетик чипсов…
– Ну иди сюда, дурачок, – он сказал это себе под нос, спокойно-спокойно, а я расслышала каждое слово, и спине стало холодно. Так, не сходить с ума!
– Там кто-то кричит! – Я кивнула на дверь, в надежде, что эти двое переключат туда своё внимание.
– Тебе-то что? – Ковёр ошарашенно смотрел на Иваныча, но близко не подходил.