Влюбленные соперники

Габби обратилась в слух. По полу гулял сквозняк – холодное дуновение морского бриза. На руках малышки выступила гусиная кожа. Подтянув ноги под защиту теплой юбки, она прижалась к Заку и, затаив дыхание слушала, как Пай Тэтчер сплетает свою замысловатую историю.

– Боб Лауэлл был парнем примерно ваших лет, миссис, который не верил в наккерсов, – начал он, пристально глядя на Габби из-под сердито торчащих бровей, – хотя его отец был рудокопом и добывал олово, да и дед тоже. Олово текло в их жилах, как в наших с вами течет кровь. – Он повел своей узловатой рукой по комнате, опустил ее ладонью вниз на свою впалую грудь и наклонился вперед. – Но верим мы в них или нет, наккерсы все равно живут там, глубоко в шахтах, и работают они каждый день, кроме разве Рождества и Пасхи. Тогда-то, глубоко под землей, и можно услышать, как они поют свои гимны. Но мало кто видел наккерсов, многие только слышали доносящийся из самых далеких выработок перестук их крохотных кирок. Наккерсы – создания дружелюбные, если только за ними не шпионят. Этого они не любят, равно как и того, когда не верят в их существование, как не верил Боб Лауэлл. Эти существа обычно работают в самых богатых местах рудника, и, если рудокоп достаточно умен, он следует за шумом их работы или игр, находит самые богатые жилы и становится одним из богатейших рудокопов Корнуолла. Однажды отец Боба, собравшись на добычу олова, взял мальчика с собой. Боб не хотел идти, ему не нравилось, что в шахтах так темно. Чтобы ходить по длинным, извилистым выработкам, рудокопы прикрепляли на свои кепки горящие свечные огарки. Но в рудниках было сыро, вода капала с потолка и иногда тушила огарки, оставляя их в полной темноте и безмолвии. И вот однажды вода попала сразу на обе кепки, и Боб с отцом очутились в кромешной темноте, которая была чернее, чем сердце ведьмы. – Глаза Пая расширились и заблестели, как два сапфира. – И помните, там внизу вы не услышите ни звука – ни шелеста ветра в листве деревьев, ни голоса матери, зовущего вас на обед, ни пения птиц. Там тихо и темно, как в могиле.

Габби поежилась, и Зак, обняв ее рукой, успокаивающим жестом прижал к себе. Она взглянула вверх, его улыбка и подмигивание успокоили девочку. Желая разделить пугающую прелесть этой истории с сестрой, Габби взглянула на Бесс, но та смотрела в окно и как будто совсем не слушала. Глаза сестры казались пустыми и устремленными куда-то вдаль. Габби нахмурилась. Как странно ведет себя Бесс в последнее время! И лорд Росс тоже. Сегодня он выглядит таким угрюмым, суровым и тоже почему-то смотрит в окно. Она пожала плечами и отвернулась.

– Так они стояли там, в темноте, и отец Боба начал было нащупывать свою трутницу, чтобы снова зажечь свечи, как вдруг они услышали невдалеке какие-то звуки, похожие на стук отбрасываемой маленькими быстрыми ножками гальки, а также озорные смешки и хихиканье. Боб почувствовал на своем плече тяжелую руку отца. По крайней мере, он надеялся на то, что его плечо здесь, в самой глубине темных земных недр, сжимает именно рука отца.

– Коснулся ли ты, как я тебе сказал, четыре раза лошадиной подковы перед тем, как мы спустились сюда, Боб?

– Нет, отец, – признался Боб, весь дрожа от страха, как загнанная в угол полевая мышь.

Боб не сделал этого, потому что не верил в гномов-наккерсов.

– А махнул ли ты шапкой на все четыре стороны перед тем, как взять в руки топорик?

– Нет, отец, – снова сказал Боб.

– Ну тогда, Боб, да поможет нам Бог, потому что вокруг нас наккерсы, а мы не сделали того, что полагалось сделать, дабы удача не оставила нас.

Тогда Боб ужаснулся и стоял, стуча зубами от испуга, а отец зажег сперва свечу Боба, а потом и свою. Но Боб, не рискуя посмотреть на тех существ, которые, как он чувствовал, окружают их, крепко закрыл глаза.

– Открой глаза, Боб, – сказал ему отец, – и вытащи сверток с обедом, который тебе дала мать.

Боб открыл глаза и полез было за свертком, но рука его замерла на полпути. Он не мог оторвать глаз от похожих на привидения созданий, которые толпились вокруг них, опираясь на свои крошечные инструменты. Это были старые, сморщенные гномы с ногами палочками и похожими на обезьяньи руками, достающими до ботинок. У них не было шеи, а только огромные, похожие на тыквы головы с торчащими завитками красных волос. На месте глаз у гномов были маленькие, узкие щелочки, а беззубые рты от уха до уха скалились в чудовищных улыбках.

– Боб, – сказал ему отец, – выташи мясной пирог, который дала тебе мать, и отломи от него кусок. Покроши его на землю перед этими господами. Говорят, им нравится, если с ними делятся обедом. Сделай это немедленно, мой мальчик.

Но Боб по-прежнему боялся пошевельнуться. Когда наккерсы заметили, как он испуган, они начали дразнить его, приставив большие пальцы к своим длинным, крючковатым носам и помахивая в воздухе другими пальцами. Потом они повернулись к нему спиной, нагнулись, высунули языки и начали скалиться на него из-под расставленных ног.

– Боб, делай так, как я тебе сказал, – взмолился отец.

Но Боб так и не двинулся с места, тогда один самый нахальный гном подкрался и ущипнул его за ногу. Потом подобрался второй и больно ударил по лодыжке Боба.

Другие, а их было около тридцати, а то и сорока, сделали кто шаг, кто два по направлению к нему. Только тогда Боб понял, что пора что-то делать, а не то эти приземистые, маленькие души защиплют и исколотят его до смерти. Он полез в карман, вытащил оттуда пирог с бараниной и свежей репой, который дала ему мать, отломил кусок и раскрошил его на земле перед ними. Суетясь и пронзительно крича, как стая всполошенных павлинов, наккерсы подобрали крошки и исчезли во тьме выработки. Боб и его отец разом облегченно вздохнули.

– Господи, спаси нас и помилуй! Какой ужас… Теперь ты в них веришь, сынок? – спросил отец.

– Да, отец, теперь верю, – ответил Боб. – Но, может быть, мы сегодня не будем больше работать – я весь дрожу.

Отец Боба хмыкнул.

– Только после того, как ты пообещаешь мне, что в следующий раз, когда мы снова спустимся в шахту, будешь слушаться меня.

А теперь, прежде чем мы уйдем, оставь наккерсам еще крошек и накапай на пол немного свечного сала. Эти малютки соскоблят его оттуда и изготовят маленькие светильники. Если ты будешь дружить с ними, как это делал я в течение многих лет, они принесут тебе удачу, Боб, и не станут возражать, если ты будешь приходить и работать в их штольнях.

А теперь пойдем домой, сынок.

– И ушли они домой, – закончил рассказ чик, откидываясь в кресле и медленно опуская веки, притушив таким образом завораживающий блеск проницательных голубых глаз.

– Он уснул? – шепотом спросила Габби у Зака через минуту, увидев, что старик продолжает сидеть с закрытыми глазами.

– Нет, не думаю, – так же тихо ответил ей Зак. – Он всегда отдыхает после рассказа.

Похоже, это отнимает у него много сил. Сейчас отдохнет и тогда уйдет. Вот, возьми. – Он залез в карман сюртука и вытащил оттуда сверкающую новенькую гинею. Потом взял руку Габби и вложил монету в ее маленькую ладошку. – Засунь это в карман мистера Тэтчера, любовь моя. Он странный старик и твердит, что не желает, чтобы мы платили ему за подобные приятные визиты.

– Тогда почему же мы это делаем, Зак? – спросила смущенная Габби.

– Потому что он ужасно беден, Габби, – с упреком сказала ее мать. – Разве ты не видишь, какие на нем лохмотья?

Габби взглянула на Пая как будто в первый раз. Конечно, она и раньше обращала внимание на его изборожденное морщинами лицо, копну совершенно седых волос, пронзительные голубые, как вода бухты Дозмери в погожий день, глаза, но не замечала его бедности. Теперь, когда мать указала ей на это, Габби устыдилась и на сердце у нее стало тяжело.

Она встала и подошла к креслу, в котором сидел старик. От него пахло вереском и грязью торфяных равнин, солнцем и потом. Габби почувствовала к нему сострадание, и ей стало жаль, что у нее нет ни одного собственного пенни, которое она могла бы отдать ему.