Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 16

Однако, когда мне исполнилось пятнадцать лет, меня отдали в подмастерья. Как говорится, «пять профессий, восемь ремесел, в каждом деле есть свой мастер», в изучении ремесла вообще-то не было ничего постыдного, но все же это было не столь перспективно, как служба в учреждении. Кто изучает ремесло, тому всю жизнь суждено оставаться мастеровым, и даже если разбогатеешь, то все равно не сравняешься с крупным чиновником, не так ли? Впрочем, я не стал ссориться с родными и пошел в подмастерья. В пятнадцать лет у человека, естественно, нет особых соображений. Опять же, старики сказали, что как освою профессию и смогу зарабатывать, так сосватают мне жену. В то время мне казалось, что женитьба – это дело наверняка интересное. Поэтому потерпеть пару лет тяготы, затем, как взрослый, начать зарабатывать ремеслом, завести дом, жену, наверное, это было бы неплохо.

Я учился на клеильщика. В те благословенные годы клеильщику не приходилось беспокоиться, что он останется без чашки риса. В то время человеку умереть было не так просто, как сейчас. Я вовсе не говорю, что в старые времена люди умирали и оживали несколько раз, не решаясь разом испустить дух. Имеется в виду, что в то время после смерти человека его семья начинала без оглядки тратить деньги и не жалела на пышные церемонии ни сил, ни средств. Возьмем, к примеру, лишь услуги мастерской по изготовлению жертвенных принадлежностей – только на это уходила уйма денег. Стоило человеку испустить дух, как нужно было клеить «телегу возвращения» – ныне люди даже не знают, что это такое. Следом за этим шли поминки третьего дня, где было не обойтись без бумажной утвари для сжигания: носилки и мулы, колоды и сундуки, ритуальные стяги, цветы для загробной жизни и тому подобное. Если же кто умер от послеродовой горячки, то, кроме прочего, полагалось также склеить из бумаги быка и покрывало в форме головы петуха. На первую седьмицу читали сутры, и полагалось клеить здания и амбары, золотые и серебряные горы, слитки серебра размером в фут, одежду на все сезоны, цветы и травы всех времен года, антикварные штучки и всевозможную мебель. Когда же приходило время выноса гроба, то помимо бумажных беседок и помостов нужно было клеить и другие предметы – даже желая сэкономить, без пары ритуальных отроков в руках было не обойтись. На пятую седьмицу сжигали зонты, к шестидесятому дню клеили лодки и мосты. Только на шестидесятый день покойник прощался с нами, клеильщиками. Если в течение года умирало десять с лишним богачей, то нам было что есть и пить.

Клеильщики вовсе не ограничивались обслуживанием покойников, мы также служили духам. В старые времена духи находились не в том позорном положении, что ныне. Возьмем, к примеру, почтенного Гуаня[5], раньше на двадцать четвертый день шестого месяца люди всегда заказывали клеильщикам изготовить для него желтый стяг, драгоценный шлем, кучеров, коней и знамена с семью звездами. Ныне же никто не беспокоится о князе Гуане! Когда же случалась оспа, то мы начинали суетиться ради матушек-покровительниц. Для девяти матушек полагалось склеить девять паланкинов, по красному и желтому коню, девять диадем и пелерин. Кроме того, нужно было сделать для «оспяного братца» и «оспяных сестриц» халаты, пояса, сапоги и шапки, а также макеты разного оружия. Ныне же от оспы прививают в больницах, и матушки остались без дела, а с ними поубавилось работы и у клеильщиков. Помимо этого много заказов было связано с выполнением обетов, тут всегда требовалось склеить что-нибудь, однако после борьбы с суевериями эти обряды перестали кого-либо интересовать. Времена действительно изменились!

Кроме обслуживания духов и покойных душ люди нашей профессии, конечно же, кое-что делали и для живых. Это называлось «белой работой», и заключалась она в оклейке потолков. В старые времена еще не было домов заморского типа, и при переезде, женитьбе или другом радостном событии всегда полагалось заново оклеить потолок, чтобы он сиял белизной и символизировал полное обновление. Богатые семьи дважды в год меняли бумагу на окнах, и для этого тоже приглашали нас. Однако бедняки все беднели и при переезде не обязательно обновляли потолок, а те, кто был при деньгах, перебрались в заморские дома, где потолок был окрашен известкой раз и навсегда, окна там заменили на стеклянные, на них больше не нужно было клеить бумагу или шелк. Стало цениться все заморское, а у мастеровых из-за этого исчезло пропитание. И не то чтобы мы сидели сложа руки, ведь с появлением иностранных колясок мы стали клеить коляски, когда появились машины, мы начали клеить машины, то есть мы готовы были приспосабливаться. Однако много ли найдется семей, кто после смерти родственника закажет склеить иностранную коляску или машину? Когда времена менялись по-крупному, наши мелкие изменения шли прахом, как говорится, «воде не потопить утку», ничего не поделаешь!

Из сказанного выше уже ясно, что если бы я всю жизнь занимался этим ремеслом, то, боюсь, давно бы помер с голоду. Впрочем, хотя эти навыки и не могли кормить меня вечно, однако три года ученичества принесли огромную пользу, этих уроков мне хватило на всю жизнь. Я мог выбросить инструменты и заняться другим делом, но этот опыт всегда следовал за мной. Даже когда я умру, то люди, заговорив обо мне, непременно вспомнят, что в юности я три года ходил в подмастерьях.





Подразумевается, что подмастерье половину времени изучает ремесло, а половину – правила поведения. Кто попадал в мастерскую, кем бы он ни был, должен был устрашиться, ведь правила там были строгие. Ученикам следовало поздно ложиться и рано вставать, слушаться всех указаний и распоряжений, с униженно склоненной головой прислуживать, голод, холод и тяжкий труд надлежало переносить радостно, а когда наворачивались слезы, то стенать можно было лишь глубоко в душе. В моем случае мастерская одновременно была и домом хозяина, поэтому, настрадавшись от мастера, приходилось терпеть и от его жены – двойное угнетение! Прожив так три года, самые твердые смягчались, а самые мягкие затвердевали. Я даже так скажу, характер у ходившего в подмастерьях не данный природой, а взбитый палками. Это как ковка железа – какую форму надо выковать, такая и будет.

В те дни, терпя побои и унижения, мне по-настоящему хотелось умереть, издевательства были просто невыносимые! Однако сейчас я думаю, что такие порядки и обучение на самом деле стоят золота. Прошедшему подобную закалку ничего не страшно в Поднебесной. Возьмем любое дело, хоть службу в армии, например, я мог бы стать отличным солдатом. Муштра в армии идет с интервалами, а вот у подмастерьев, кроме сна, вообще нет времени отдохнуть. Когда выдавался момент, чтобы справить большую нужду, то я умел дремать, сидя на корточках, ведь если случалась ночная работа, то за сутки удавалось поспать всего лишь три-четыре часа. Я умел, не жуя, проглотить обед, ведь едва я брал в руки чашку, как раздавался зов мастера, окрик хозяйки или же приходил клиент сделать заказ, тогда я должен был с пободострастием его обслуживать и при этом внимательно слушать, как мастер обсуждает работу и цену. Если не уметь глотать еду, не разжевывая, то как же быть? Подобная закалка помогала мне устоять, столкнувшись с трудностями, и сохранять при этом внешнее добродушие. Образованным людям, по мнению такого неотесанного, как я, никогда этого не постичь. В современных прозападных учебных заведениях учащиеся пробегут два круга и считают это за боевые заслуги, ха! Их поддерживают под руки, обнимают, растирают ноги спиртом, а те еще и привередничают, требуют подать машину! Откуда таким баричам знать, что такое правила, что такое закалка? Еще раз скажу: испытанные мною тяготы заложили основу того, что я готов был работать невзирая на трудности. Я никогда не пытался бездельничать, а начав дело, никогда не кипятился, не вредничал, я, подобно солдатам, умел терпеть лишения, вот только солдаты не умеют при этом быть такими же добродушными, как я.

5

Имеется в виду бог войны Гуань Юй.