Воспоминание

Минуту или две все барахтались, и стойло ходило ходуном — ни Талис, ни Калли, ни обезьянка, ни осел не могли выбраться наружу. Волосы Калли, опутав Талиса, поймали обезьянку как бы в клетку.

— Держи ее! — кричал Талис, пытаясь помочь Калли выбраться. — Держи, не выпускай!

Но Калли не в состоянии была удержать животное, которое вырывало ей волосы прямо с корнями, в то время как осел лягался, полагая, что все они посягают на его законную пищу.

В общем, все вместе взятое оказалось шикарным представлением: тут была и романтическая любовь, и интрига, и акробатические трюки.

Когда в конце концов Талису и Калли удалось освободиться — причем никто даже не предложил помощь, — Талис, крепко держа обезьяну, церемонным жестом все-таки преподнес ее Калли, громко произнеся при этом:

— В знак моей глубочайшей любви.

Когда она приняла обезьянку, он сделала несколько жестов, демонстрирующих, что теперь наконец-то его жизнь может начаться по-настоящему, потом вывел Калли из грязной конюшни, и они, держась за руки, направились к холму, на котором был Ядовитый Сад. До них еще долго доносились смех людей, их оживленное обсуждение увиденного и единогласные уверения, что это была самая лучшая ярмарка из всех, которые когда-либо были.

36

— Ненавижу мужчин! — выплевывая изо рта обезьяний хвост, с отвращением воскликнула Калли.

Они вдвоем с Дороти Хедли были в саду, который раньше назывался Ядовитым. Его все еще по привычке называли так, но, с тех пор как Калли с Дороти стали за ним ухаживать, его внешний облик неузнаваемо изменился. Уже год прошел с тех пор, как Калли переселилась в Хедли Холле. Первые волнения были давно позади, все более или менее успокоилось. Калли день за днем проводила в своем саду, в котором, рядом с ней, мирно дремал под деревом отец Керис. Недалеко от него так же мирно стояла его мотыга, за которую он хватался, если к саду кто-нибудь подходил (в конце-то концов ухаживать за растениями была его, а не чья-нибудь, обязанность).

Дороти обнаружила, что ужасно скучает по Калли, через две недели после того, как ту услали на гору. Дороти принялась навещать ее там все чаще и чаще, постепенно, мало-помалу, высвобождаясь из-под суровой опеки Эдит. В последний год, по непонятным причинам, Эдит стала злее, чем всегда. Она превращалась в настоящего тирана. А с Калли было гораздо интереснее, чем со всеми остальными их сестрами.

Дороти этого никогда никому не говорила, потому что над ними, наверное, стали бы смеяться, но она обожала слушать, как, работая в саду, приводя в порядок грядки, на которых до этого произрастали почти только одни сорняки, Калли рассказывает истории. Замечательные истории, очень увлекательные и романтичные, а главное — без всяких сражений, которых было больше чем достаточно в других историях, которые рассказывали бродячие артисты. В историях Калли часто действовали женщины, и это были не слабые и пассивные существа, а сильные, отважные и смелые, очень часто спасающие жизнь главного героя — мужчины.

Старательно пропалывая грядку с аконитами, Дороти глубоко вздохнула:

— Хотела бы я проводить столько времени с каким-нибудь мужчиной, чтобы его возненавидеть. Пока, в моем положении, сказать «ненавижу мужчину» — все равно что сказать «ненавижу корицу». Она так редко встречается, что не успеваешь распробовать. — Говоря это, Дороти исподлобья кинула взгляд на Калли, ожидая, что та посмеется ее шутке.

На плече Калли, обернув длинный хвост вокруг ее шеи, восседала обезьянка, которую Калли подарил Талис. Она была там всегда, иногда, впрочем, перебиралась Калли на голову. Калли назвала ее Кипп. Кипп был так благодарен своей новой молодой хозяйке за ее ласку и любовь, уже не говоря о том, что из ее рук он получал вкусную пищу, что он никогда не расставался с ней. Иногда, когда Киппа что-то пугало, он удирал Калли под юбку и дрожал там, уцепившись за бедро или колено. Но никогда не убегал от Калли.

Но Калли, вопреки обыкновению, не рассмеялась остроумному замечанию Дороти.

— Если бы ты их знала, ты бы их обязательно возненавидела, — серьезно произнесла она.

Дороти торопливо вздохнула:

— . Ну, чем же Талис виноват на этот раз?

— Почему, интересно, ты всегда думаешь, что моя ненависть имеет какое-то отношение к нему? — возмутилась Калли. — Почему ты вообще решила, что я сама имею к нему какое-то отношение?!

Дороти посмотрела на Калли таким взглядом, в котором было все. Лично она сама начинала приходить к выводу, что любить одного мужчину в своей жизни — это все равно что всю жизнь есть только какую-то одну еду. Постепенно это начинает страшно надоедать.

— Ты о нем думаешь, о нем мечтаешь, ты для него существуешь, все твои мысли, все твои желания, все — только о нем…

— Ха! — фыркнула Калли, дернув плечом, что должно было означать: «Какая ерунда!» И, отвернувшись, с ожесточением принялась разрыхлять землю. Из-за ее резкого движения Кипп негодующе взвизгнул и, чтобы удержаться у нее на плече, обвился вокруг шеи хвостом с такой силой, что чуть ее не задушил. — Да если бы я о нем стала думать — чего на самом деле нет, — это было бы ужасно. У него на меня нет времени. Все время он — с другими женщинами. Он с ними танцует, для них поет. — Ее глаза ненавидяще сузились. — Он сделает для них все что угодно!

Дороти смотрела на нее со все возрастающим удивлением, потому что Калли чрезвычайно преувеличивала. Калли принялась передразнивать Талиса, беседующего с порхающими вокруг него женщинами. Низким голосом она произнесла:

— О, милая леди, позвольте вам помочь поднять эти тяжелые спицы! Позволено ли мне ходить за вами следом и целовать камни, которых касались ваши ноги? Позволено ли мне дышать воздухом, которым вы дышите? Позволено ли мне встать перед вами на колени, чтобы служить вам скамеечкой для ног?

Дороти не могла удержаться, чтобы не захихикать. Калли была просто неподражаема. Даже когда она этого не хотела, с ней всегда было весело, почему Дороти и предпочитала быть с ней, а не с остальными сестрами. Еще в Калли было что-то, что привлекало мужчин. Несмотря на то, что она была не красавица, она им часто нравилась. Ее этот факт совершенно не волновал. С утра до ночи, а весьма возможно, и ночью, она непрерывно думала о Талисе. Но каждый день мимо их садика проходили и находили предлог остановиться поболтать по крайней мере несколько человек мужчин и юношей. Нимало не смущаясь, Калли использовала их как простую рабочую силу для работы в саду, и иногда несколько благородных рыцарей пололи грядки под ее руководством. Вот почему меньше чем за год территория, совершенно заросшая сорняками и травой, уже превратилась в красивый и ухоженный сад, в котором было приятно отдохнуть.

Сейчас Калли передразнивала (как всегда, удачно), переваливающуюся походку какой-то старой тучной женщины, а потом, отойдя в сторонку, она изобразила, как какой-то высокий и галантный молодой человек (это мог быть только Талис, больше никто) наблюдает за этой женщиной, а потом в экстазе закатывает глаза. Он вкрадчиво идет за ней, расточая ей комплименты, говоря, что она похожа на фею, что она прекрасна, как картина, что она легка как бабочка и нежна как цветок…

Потом Калли махнула рукой и ожесточенно перерубила острой тяпкой какой-то безобидный корешок.

— Раньше Талис всегда говорил только правду. Теперь он стал лжецом, и все время только и делает что переливает из пустого в порожнее.

— Это он просто осваивает придворный этикет, — объяснила Дороти, которую в свое время тоже учили такому большому количеству строгих правил. Но она подумала еще кое о чем, чего она Калли не сказала. У нее сложилось ощущение, что к тому, что происходит с Талисом и Калли — что бы это ни было, — имеет самое непосредственное отношение Алида, ее мать. Но что именно происходит, этого Дороти не понимала. Например, почему Талис непременно должен был обучаться всему на свете, а Калли — нет?