Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 5 из 8



Второй фактор, действовавший в нашу пользу, заключался в том, что мы были готовы потратить на интервью сколько угодно времени, чтобы перейти от обычной болтовни, вранья и пустой сентиментальности, которые постепенно утомляли нашего клиента, к серьезному разговору о его движущих мотивах. Иногда он сам охотно их излагал. Иногда нам приходилось догадываться о них по подсказкам, которые он давал нам. Но чем больше мы слушали, тем более целостной становилась картина.

Кто были те люди, которых мы посещали? «Знаменитые преступники», вроде Чарльза Мэнсона, а также Сара Джейн Мур и последовательница Мэнсона Линетт (Сквики) Фромм, которые по очереди пытались убить президента Джеральда Форда. Мы говорили с Артуром Бремером, который выслеживал президента Ричарда Никсона с целью его убить, но в конце концов направил свою разрушительную энергию на кандидата в президенты Джорджа Уоллеса в 1972-м, который тогда был губернатором Алабамы – вместо убийства он приговорил его к пожизненному параличу и боли. Мы встречались с Дэвидом Берковицем, «Сыном Сэма» или «Убийцей с 44-м калибром», терроризировавшим Нью-Йорк целый год, пока его не поймали в июле 1977-го. Говорили с Ричардом Спеком, преступником из низов, который попал в заголовки газет в 1966-м, когда расстрелял в общежитии целую группу студенток-медсестер, восемь из которых погибло. Были и другие, не такие известные, но не менее страшные, и они тоже помогли нам понять, как устроена личность человека, главной целью которого в жизни является убивать и причинять страдания другим. Или, как я не раз повторял, манипулировать, доминировать и контролировать. Среди них можно перечислить, например, Эда Кемпера – он убил мать, которую ненавидел, в ее собственной постели и отрезал ей голову. Прежде чем набраться храбрости сделать это, он обратил свой гнев на бабушку и деда, а шесть лет спустя напал на шестерых девушек возле студенческого кампуса Калифорнийского университета в Санта-Круз. У Джерома Брудоса с детства был фетиш в отношении женской обуви; будучи женатым человеком и отцом двоих детей в Орегоне, он убил четверых женщин и отрезал им ноги и грудь, переодев предварительно в женскую одежду из собственного гардероба. Ричард Маркетт перешел от попыток изнасилования, нападений с отягчающими обстоятельствами и грабежей к убийству и расчленению женщины, с которой познакомился в баре в Портленде, штат Орегон. Выйдя на волю по условно-досрочному освобождению двадцать лет спустя, он убил и расчленил еще двух женщин, после чего снова был схвачен. Какими бы ужасными ни были их преступления, все эти мужчины – они были мужчинами, женщины редко совершают такого рода деяния – могли многому нас научить, если правильно интерпретировать их слова и поступки.

Но одно дело решить, что ты собираешься взять интервью у подобного человека, и совсем другое – встретиться с ним лицом к лицу. Эд Кемпер был двухметровым громилой с весом более ста пятидесяти килограммов. Если бы он захотел – а в какой-то момент он упомянул, что такая мысль его посещала, – то с легкостью мог свернуть мне голову и выставить на стол, как подарок для охраны. Когда мы интервьюировали Артура Бремера в городской тюрьме Балтимора, нам пришлось проходить через внутренний двор, где самые опасные преступники бродили свободно, словно в дантовом аду. Прежде чем нас пускали в подобные исправительные учреждения, нам приходилось сдать служебное оружие и подписать заявление о том, что тюрьма не несет ответственности за нашу безопасность. Если нас возьмут в заложники, выпутываться придется самим. Как выразился Эд Кемпер, у него уже пожизненный срок, так что ему сделают, если он убьет одного из нас – лишат сладкого? Любое наказание было бы малой ценой за возможность похвастаться перед другими заключенными тем, что ты прикончил агента ФБР.

Поэтому, хоть мы и не знали, что получим от проекта, который запускаем, мы очень хорошо представляли себе, во что ввязываемся. Мы совершенствовали и уточняли процедуру опросов. Мы поняли, что если оденемся попроще, то объект расслабится в нашем присутствии быстрей. Я сразу понимал, что преступник выложит мне все, что я хочу знать, когда у него в глазах появлялся особенный огонек или он впадал в подобие транса, словно отделяясь от тела. Преступление – что он сотворил с другим человеком, как подчинил его своей власти и контролю – было самым значимым, эмоциональным и запоминающимся моментом его жизни. Проживая его заново, он снова погружался в те острые чувства и уводил меня за собой во тьму своего разума.

Я хотел понять, какие различия в индивидуальных чертах, преступной изощренности и мотивах привели к тому, что один человек стал, к примеру, грабителем, а второй – серийным убийцей.

Чем больше мы узнавали, тем лучше становились как исследователи. Мы обнаружили, например, что убийцы-параноики избегают контакта глаза в глаза. Убийцы «грандиозного» типа, как Мэнсон, стремятся доминировать, поэтому стараются расположиться выше (Мэнсон сидел на столе), чтобы обращаться к собеседнику сверху вниз. Некоторые просто ищут сочувствия. Как я говорил, надо сдерживать собственные эмоции и играть в их игру. Мы демонстрировали сопереживание людям, которые жаловались на то, что их жизнь пошла под откос, и проливали слезы – собственно, им просто было жаль, что их поймали. Это тоже многому нас научило.





Интервью выявили немало интересных и, на наш взгляд, показательных общих черт, которые прослеживались и при моем дальнейшем взаимодействии с опасными преступниками, когда я составлял их профили, помогал их ловить, допрашивать и судить. Моя теория заключалась в том, что начинать надо с выяснения базовых элементов, которые присутствуют у многих из них. Дальше надо понять, какие различия в индивидуальных чертах, преступной изощренности и мотивах привели к тому, что один человек стал, к примеру, грабителем, а второй – серийным убийцей. Но первым делом я постарался выяснить, что между ними общего: откуда они такие – в буквальном и переносном смысле.

Все они, на том или ином уровне, происходили из неблагоприятной среды. Иногда причины лежали на поверхности: физическое и/или сексуальное насилие; родители или опекуны – алкоголики; постоянные переезды из одной приемной семьи в другую. Из менее очевидного: отсутствие любви и уважения в семье, недостаточная дисциплина, неумение или нежелание ребенка вписываться в окружение. Родители Эда Кемпера, когда он был маленьким, постоянно ругались и дрались, пока не дошло до развода, после которого мать-алкоголичка издевалась над ним, заставляя подростком спать в запертом подвале – она объясняла это тем, что боится, как бы он не причинил вреда сестре. Дэвид Берковиц рос в приемной семье, и ему говорили, что его мать умерла, когда рожала его. Он привык винить себя в ее смерти. Когда позднее он узнал, что его мать и сестра живы, то поехал повидаться с ними, но те не пустили его на порог. Он пришел в отчаяние и со временем превратился в серийного убийцу, которого мы знаем.

Когда позднее, в Академии ФБР, мы начали изучать бэкграунд других жестоких серийных преступников, то выяснили, что они в целом вписываются в модели, которые мы построили на основании наших тюремных интервью. Альберт де Сальво, «бостонский душитель» начала 1960-х, рос с отцом-алкоголиком, который от злости ломал его матери пальцы. Отец регулярно избивал и Альберта, и еще шестерых своих детей, приводил домой проституток. Джон Уэйн Гейси, чикагский строитель, который переодевался клоуном и ходил развлекать больных детей в госпитале, когда не насиловал и не убивал мальчиков и юношей – более тридцати, – регулярно подвергался побоям и унижениям со стороны такого же пьющего отца. Эти примеры можно перечислять до бесконечности.

Почему один мальчик, вырастая, становится насильником и убийцей, другой – террористом или шантажистом, а третий, росший, казалось бы, в той же среде, законопослушным и достойным членом общества – загадка, которую мы постепенно попытаемся разгадать. Но нам удалось обнаружить, что помимо нестабильной, агрессивной или лишенной любви семейной среды, порождающей отсутствие самоуважения и уверенности в себе, большинство преступников на сексуальной почве объединял относительно высокий IQ – гораздо выше, чем у криминальной прослойки в целом.