Место покоя Моего

Помолчав малость для приличия, раввин продолжил. Он рассказывал историю про десять египетских казней, ее Иешуа узнал сразу — не прошло зря отцовское «ударное» обучение. Но сейчас мальчик впервые осмысливал сказанное, вникал, чувствовал интерес, даже ощутимую потребность в этой истории. Он неотрывно смотрел на священника, ловил каждое его слово. Странно, но давно знакомый рассказ звучал почему-то по-другому — как новый.

— …и, увидев такое дело, призвал фараон своих мудрецов и чародеев: пусть теперь они попробуют сделать то же самое своими чарами. Каждый из них бросил на землю свой жезл, и жезлы их тоже превратились в змей, но… — указательный перст горе, — жезл Ааронов поглотил их жезлы. Фараон сильно разозлился, его сердце ожесточилось, и он не послушал Моисея и Аарона, о чем Господь их заранее предупредил.

— Как это — поглотил?

Обычай позволял задавать вопросы раввину, даже вступать в дискуссию, излагать свое мнение, но услышанный тонкий мальчишеский голос заставил священника поморщиться: ох уж эти дети! Нет — просто слушать, так с глупыми вопросами лезут. Как это — поглотил? Взял — и поглотил. Дураку ясно…

Но тем не менее оглянулся, глазами поискал перебившего.

— Чего ты не понял, мальчик?

— Я не понял, как это жезл Ааронов поглотил их жезлы? Священник вздохнул и сказал:

— У Аарона был жезл, осененный чудом Господним, и чудо это оказалось сильнее того, что творили волхвы фараона. Ясно тебе?

— Ясно. А откуда у волхвов такие жезлы? — не унимался Иешуа.

— Боги земли Мицраима дали их волхвам.

— Какие боги? — Иешуа удивленно смотрел на священника. Слишком, подумал Петр, удивленно.

— Ну… какие у них там были боги? — Раввин повернулся к сидящему рядом коллеге, ища поддержки, — Ну, вот, например, бог солнца Ра… Кто еще?.. Другие, много их…

— Но ведь Бог — один?

По толпе слушающих прошел ропот: экий наглый мальчишка — спорит с самими раввинами!

— Да, мальчик, Бог — один. Это единственно верная истина. И имя его мы произносить не вправе, ты знаешь, так он завещал Моше… — В беседу вступил второй священнослужитель. — А всякий, кто исповедует многобожие заблуждающийся язычник.

— Тогда кто же помог фараоновым волхвам творить чудеса с жезлами? Может, сам Господь наш?

Раввины удивленно переглянулись. Этот наглый малец с разбитой коленкой говорил совсем не по-детски.

— Мальчик, — священник наклонился к Иешуа, — подумай сам, как Господь мог помогать чародеям фараона творить все эти чудеса? Он же обещал свою помощь Моше и всему народу Израильскому, а не фараону. Ты ведь помнишь?

— Помню. Но зачем тогда Бог говорил, что он ожесточит сердце фараоново? Неужели он не мог смягчить его, и тогда не пришлось бы Аигиптосу страдать от всех этих мучений?

Раввин нервно погладил бороду.

— Слушай, мальчик… Как твое имя?

— Иешуа, сын Йосефа из Нацерета.

— Ох, Нацрат, Нацрат… Слушай, Иешуа. Фараон должен был сам отпустить еврейский народ, своим собственным решением. Господь всемогущ, но справедлив. Он не стал фараона подталкивать к этому.

— Но он же… — Иешуа поднялся с земли и теперь Стоял глаза в глаза с сидящим раввином. — Он же сам сказал: «Я ожесточу сердце фараоново, и явлю множество знамений Моих и чудес Моих… Фараон не послушает вас…» Получается, Господь мешал сам себе. Так?

— Нет. Он хотел показать свое могущество египтянам, чтобы эти язычники уверовали: вот он: бог — Един и Велик. Так-то! — Священник для вескости стукнул оземь своим посохом, как будто тоже хотел показать какое-нибудь чудо.

Чуда не произошло. Иешуа не унялся:

— Но он же мучил не только египтян, но и всех евреев! Жабы, кровавая река, мошки… Зачем ему было заставлять страдать избранный им же народ?

Иешуа говорил так складно, что раввин, похоже, забыл: перед ним — всего лишь подросток. Ему-то было невдомек, что все слова, произносимые мальчиком, сначала говорил высокий, богато одетый мужчина, стоявший неподалеку. Говорил не вслух, мысленно…

— А я тебе объясню! — кипятился священник. — Сначала Бог давал понять, что все кары, спускаемые Им на землю Айгиптоса, предназначаются для всех без исключения людей, и лишь когда понял, что фараон не поддается, Он стал оберегать евреев от своих казней.

Люди, сначала сторонне наблюдавшие за спором мальчика и священника, теперк слушали внимательно, заинтересованно. Кто-то из толпы подал голос:

— А как волхвы фараона смогли повторить Господни чудеса?

— Да, — подхватил Иешуа, — как им удалось это? Ведь Бог один, и египтянам, как вы говорите, не помогал. Неужто они обладали силой, равной силе Господа?

Раввин улыбнулся:

— Если они и смогли сотворить нескольких змей, подобно тому, как это сделал Господь, то уж сотворить Мир и людей на Земле им никак не удалось бы. Не равняйте силу Господа с жалкими умениями египетских жрецов.

Хороший ответ, подумал Петр. В умении полемизировать священнику не откажешь. Эка он ловко ушел от опасной для него дискуссии весьма древним, выходит, демагогическим приемом. А ну, кто усомнился в силе и славе правителя, военачальника, партии, Бога, наконец? В кандалы его, в застенки, в лагеря!.. Проходили. Не было народа, который через все это не проходил бы… Надо заканчивать. Становится опасно. В первую очередь для Иешуа и его родителей: опасно в буквальном смысле слова. Ересь никогда не прощалась… Другое дело, что сам Иешуа даже не вспомнит, о чем таком опасном он беседовал в Храме…

Священник снисходительно смотрел на умолкнувшего мальчика и на окружающих слушателей. В тишине спросил — не без легкой угрозы:

— Ну что, еще вопросы будут?

Вопросов, в принципе, могло быть много, но задавать их не стоило. Тем более что в Эзрат Исраэль вбежал мужчина. Иосиф. Остановился, дыша тяжко. Мать не могла пройти, осталась в Эзрат Нашим.

— Откуда ты, мальчик? — спросил раввин. — Где твои родители?

Я был прав, подумал Петр, пора сворачивать комедию. Финальные реплики и — на поклон.

«Скажи им, что ты дома. У Отца своего».

«Дома? Но я ведь…»

Иешуа, милый, не время спорить!..

«Говори!» — Петр послал Иешуа мощный импульс.

Взгляд мальчика стал стеклянным. Громко, чеканя слова, он произнес:

— Я дома здесь. У Отца своего.

«Молодец! Повтори еще раз. Они должны это запомнить».

Иешуа повторил, несколько произвольно:

— Мне должно быть здесь. В доме, который принадлежит Отцу моему. А вы здесь — только слуги… Раввины опешили.

— Какой отец? Здесь — Храм. Да как ты смеешь, наглец, мальчишка!..

И тут Иосиф, молчавший доселе, подал голос. Испуганный, надо сказать.

— Иешуа, сынок!..

— Вот и отец объявился. Хозяин Храма, — тихо, будто сам себе, сказал кто-то.

Шутку оценили. Дружный хохот громом зазвучал среди каменных колонн.

Иешуа равнодушно посмотрел на Иосифа, отвернулся, продолжая сидеть ровно, с прямой спиной — каменно сидеть.

Буквально: каменным болванчиком, подумал Петр. Чрезмерная зажатость… Хочется надеяться, что это пройдет: контакт должен быть легким и естественным для окружающих…

Иосиф, не обращая внимания на смешки и дурацкие шутки, упал на колени, обнял мальчика.

— Наконец-то ты нашелся! Мы уж думали, потеряли тебя совсем… Ну, куда ж ты пропал? — причитал он, торопливо гладя волосы Иешуа.

Все это было совсем не похоже на жесткого, жестокого иной раз, отца.

— Мы вернулись в Иершалаим, искали тебя по дороге, целый день шли… Как ты здесь очутился? — Иосиф спрашивал и сам себе удивлялся: никакой обычной злости, только отчаянная радость от встречи. — Иешуа, ответь, не молчи!

Мальчик смотрел на отца все тем же стеклянным взглядом. Ответил ровно:

— Зачем меня искать? Или вы не знали, что мне надлежит быть в доме Отца моего?

Опять смешки раздались. Ну чем не радость для публики: мальчик-дурачок, совсем болезный…

Хорошо, Иосиф, поглощенный своим неожиданным счастьем, не услышал ответ сына.

— Вставай, сынок, пойдем… — Он рывком поднял мальчика, взял за плечи, повел прочь.