Страница 74 из 93
Прозвучала команда:
— Пли!
Ромм поднес фитиль к запальному отверстию. Грянул выстрел, оглушивший всех, стоявших поблизости. А ядро с шипением понеслось по воздуху и ударило чуть ниже бойницы, из которой выбросили солдата с белым флагом; брызнули осколки кирпичей.
— Пли!
Остальные пушки стреляли тоже. Нападавшие были в пороховом дыму, евшем глаза.
— Что там, что там?
— Кажется, опускается подъемный мост.
— Быть того не может.
— Да смотрите сами!
Совершенно верно: из открывшихся ворот показались солдаты с поднятыми руками и белым флагом. Вслед им раздались ружейные выстрелы со стен, но никто не пострадал; сдавшихся встречали как братьев, обнимали, приветствовали, а по тем, кто засел в Бастилии, дали залп из пушек. Это был сигнал к штурму — толпы по опущенному мосту стали прорываться внутрь крепости. Попадавшихся им на пути офицеров и солдат, не сложивших оружие, избивали и резали. У тюремщиков отнимали ключи, открывали камеры с узниками.
— Здесь, здесь еще кто-то! — выкрикнул Попо.
Кованая дверь со ржавым скрипом открылась. В нос ударил смрад, запах нечистот и гнили. В блеске факелов Строганов увидел бледного старика с длинной бородой и отросшими до середины спины волосами. Он смотрел на вошедших в ужасе, пальцы его с давно не стрижеными ногтями сильно дрожали.
— Кто вы, мсье? — обратился к нему русский барон.
— А вы кто? — дребезжащим голосом спросил тот.
— Мы — восставшие, захватили Бастилию. Вы свободны, сударь.
Пожилой мужчина молчал.
— Это правда? Вы не шутите надо мною?
— Абсолютная правда. Революция в Париже. Власть Версаля кончилась.
По щекам заключенного покатились слезы.
— Да неужто оно свершилось? Я дожил, я дожил!
Взяв его под руки, вывели на свет.
— Кто вы, сударь? — повторил свой вопрос Попо.
— Да уже почти что не помню… Но когда-то был граф. Граф де Лорж…
— Сколько лет вы сидели в темнице?
— А какое нынче число?
— Тысяча семьсот восемьдесят девятого года четырнадцатое июля.
Бывший узник наморщил лоб и пошевелил дряблыми губами, вычисляя про себя. А потом ответил:
— Сорок лет, три месяца и один день.
— Господи, помилуй!
Штурм и падение Бастилии были только искрой — сразу полыхнуло по всей стране. Толпы народа захватывали ратуши, избивали и убивали дворян, жгли усадьбы, устанавливали новую власть — муниципалитеты, выбирали мэров. Всюду формировалась Национальная гвардия, во главе которой встал Лафайет. Перепуганный король наконец-то признал Учредительное собрание, но, увы, было слишком поздно: инициатива оказалась в руках нападавших.
Посещая разные революционные сборища, младший Строганов обратил внимание на мелькавшую там постоянно девушку с костюме-амазонке. Ей на вид было около тридцати. С черными вьющимися волосами до плеч, черными бровями и орлиным носом, дерзким взглядом голубых глаз, молодая француженка притягивала взгляды мужчин. Часто надевала мужскую широкополую шляпу с синей лентой, а на пояс вешала саблю, затыкая за него два пистолета. Этакая муза революции. Новоявленная Жанна Д’Арк.
— Кто она? — обратился Попо однажды к Ромму. — Вы ее знаете?
— Да, конечно, — отозвался учитель. — Это Терри, полностью — Теруаж. Псевдоним, кстати, как и Поль Очер. Настоящее имя мало кому известно. Впрочем, вряд ли так уж важно. Главное, она преданный товарищ и идейно стойкий боец.
— Познакомите?
— Отчего не познакомить? С удовольствием. Только не надейтесь, мон шер, на взаимность. Терри отдалась революции, но не отдается мужчинам.
— Я и не надеюсь пока.
Ромм представил друг другу молодых людей. Девушка взглянула на Попо холодно, точно обдала водой из колодца: он молокосос, младше на много лет, не герой ее романа. Ей же втайне нравился Марат — Жан-Поль Марат, издававший в Париже газету «Друг народа», и его самого поэтому называли Другом народа. Но Марат любил какую-то англичанку, та ответила отказом, и ему остальные женщины были не интересны. А на нервной почве у него разыгрался какой-то кожный недуг, типа псориаза, и Жан-Поль постоянно принимал ванны из отваров лечебных трав, чтоб уменьшить зуд всего тела.
Словом, как предсказывал Ромм, первое знакомство Терри и Попо не имело никаких продолжений. Но в начале 1790 года мсье Шарль организовал в доме, где жила Теруаж, Клуб друзей закона (Ami de la loi), цель которого была борьба за утверждение королем принятых Учредительным собранием «Декларации прав человека и гражданина» и других декретов, прежде всего — о свободе слова (liberté de la presse). В Клуб вступил и Строганов. Терри была назначена секретарем и хранительницей архива документов, а Попо сделался библиотекарем Клуба. Поначалу он стеснялся с ней заговаривать на какие-то второстепенные темы, обращался только по делу. Но однажды молодой человек засиделся у нее допоздна, за полночь, разгребая очередные бумаги, а когда спохватился, девушка сказала:
— Ну и как ты пешком пойдешь в такую-то даль? Да еще один? Нынче на парижских улицах неспокойно.
— Ты мне одолжишь пистолет, — улыбнулся юноша.
— Выстрелить не успеешь, как тебя окружат и дадут по голове сзади. Нет, не фантазируй. Постелю тебе в гостевой комнате.
— Я могу и здесь, на диванчике.
— Ах, к чему такой аскетизм? Ляжешь в постель нормально.
А потом, постелив, пожелала спокойной ночи и, не глядя в глаза, ушла. Он задул свечу и разделся неторопливо. Близость Терри будоражила его ум и тело, но барон понимал, что малейшие поползновения будут с гневом пресечены с ее стороны. Лег, накрылся простыней. Смежил веки.
Вдруг услышал под дверью какой-то шорох. Даже сел на кровати от удивления. Что это такое? Может быть, грабители? В темноте нащупал рукой деревянную табуретку — неплохое орудие, чтобы отбиваться.
Дверь открылась, и в лиловом свете, шедшем от неплотно прикрытых штор, разглядел некую фигуру в белом. Вроде не грабитель. Может, привидение?
— Поль, ты спишь? — прозвучало вполголоса.
— Терри, ты? Что случилось?
Теруаж, облаченная в ночную рубашку, подошла беззвучно. Провела ладонью по его щеке. Прошептала ласково:
— Тише, мальчик, тише. Всё в порядке. — И прильнула жаркими губами к его губам.
Так Попо сделался мужчиной.
Между тем Симолин продолжал слать императрице бесконечные донесения: Учредительное собрание отменило сословные привилегии, титулы и гербы дворянства, разрешило свободную торговлю, ликвидировало церковную десятину; но король отказался утверждать эти документы; подчиняясь возмущению депутатов, Лафайет двинул Национальную гвардию на Версаль; испугавшись, Людовик XVI убежал в Париж и закрылся во дворце Тюильри; королевская власть во Франции фактически пала. Сообщал посланник и о поведении Строганова: тот участвует в смуте со своими наставниками и якшается с заводилами беспорядков — Робеспьером, Дантоном, Сен-Жюстом, а недавно вступил в якобинский клуб[74]. Словом, надо срочно спасать молодого ветреника, напирал Симолин в письме, и барон Александр Сергеевич должен употребить все свои финансовые и организационные возможности, чтобы вытащить Павла из революционного логова.
Эта последняя депеша в самом деле взволновала Екатерину II, и царица показала ее Строганову-старшему. А когда тот прочел, заявила твердо:
— Вот что, мой дружочек, время шуток прошло. Видит Бог, я смотрела долго сквозь пальцы на французские проказы вашего сыночка. Но терпение мое лопнуло. И теперь не прошу, но велю вам: не позднее зимы нынешнего года шалопай должен быть в России. А иначе и он, и вы, оба дождетесь моей немилости.
Поклонившись, барон ответил:
— Дважды повторять мне не нужно. Воля ваша — закон. Я сегодня же снаряжу моего человека в Париж за Павлом.
— Сделайте одолжение, Александр Сергеевич. Очень меня обяжете, — поддержала его готовность императрица, коротко кивнув.
74
Якобинский клуб (или «Общество друзей Конституции») заседал в помещении бывшего доминиканского монастыря на улице Сен-Жак, то есть Святого Якоба; лидеры его отличались крайним радикализмом.