Страница 10 из 77
Глава 4
Событие десятое
Священника — падре Рамона и прибежавшего на выстрелы дедушку алькальда пришлось связать. Путами. Так на всякий пожарный, ещё пошлют мальчонку в Ториху на пегой кобыле или даже на вороном мерине, а то и на кауром жеребце. А гномы у Толкиена на козлах скакали?! Спросить нужно у местных про козлов. Хотя, испанцы хоть и низкорослый народ, но не гномы. Так вот, отправят на козле кауром пацана. За помощью. Наших бьют. В смысле, побили. И начнётся веселуха. Где они потом их всех хоронить будут, вон погост у церкви плюгавенький? Не выздоравливают здесь люди как мухи.
Алькальда звали Перец. Нет. Правда. Это у португальцев и прочих бразильцев там «s» на конце (португальское — Peres), а у испанцев совсем и не «s» ни какое, (испанское — Pérez). Вот чего этот перец прибежал? Адонсия сказала, что к болгарскому перцу, отношение не имеет ни какого. Это переводится, как «сын». Перчик, в общем.
Зачем Перец прибежал? Так стреляли. Так и сказал. Поразительная страна Испания. Идёт война, там стреляют, а дедушка хвост задрал и понёсся посмотреть, кто это и зачем там стреляет на территории вверенного ему поселения. Не трус.
Первым решили после того, как немецкие трупы раздели и снесли за церковь на небольшое кладбище, допросить и договориться именно с алькальдом Перцем. Развязали посадили на лавку в церквушке. Нельзя католикам стоять. Сидя должны проповеди слушать. И орган. Здесь органа не было. А скамья была. Вот на такую скамью и посадили. Показали мешок денег и предложили договориться по-хорошему. Вы нам еду, сколько сможете, а мы вам денюжку.
Зачем еду? Ну, Брехт уже столкнулся со снабжением продовольствием у республиканцев. Почти на подножном корму армия. Голодает, в прямом смысле этого слова. Еле наладил Иван Яковлевич снабжение продовольствием своей бригады. В основном у противника продукты захватывали.
Снова проходить через это не хотелось, да и фронт тут почти настоящий, десятки тысяч воюют с обеих сторон. А тут три вполне себе большие машины образовались. Можно приехать к «своим» затаренными продуктами. Ну, и по ту сторону фронта эти песеты не действует. У республиканцев свои. Всем выгодно.
— Настоящие? — Перец помял банкноту, пожевал кончик, на солнце посмотрел.
— Конечно, сеньор алькальд. Дадим двойную цену за любое продовольствие.
— Тройную. И так интенданты почти всё выгребли, — ну, не все выходит. Пропустили закуток в закромах.
— Базар вам нужен, в смысле: «Согласие есть продукт при полном непротивлении сторон».
— А чего связали меня и падре? — потёр развязанные руки в запястьях.
— Опасаемся утечки информации. И не хотим лишних жертв. Вокруг вашего города несколько наших дозоров стоит, вы отправите кого к франкистам с весточкой, а дозорный его пристрелит. — Брехт ткнул пальцем в зверскую монголоидную рожу Монгуша. Тот жёлтые клыки показал. Жуть.
— Не, господин колонель, приедут, узнают, что мы продукты вам продали, так у нас последнее отымут, в том числе и ваши песеты, а ещё меня и повесить могут. Так что не сумлевайтесь, никого ни о чём мы ставить в известность не будем. Лучшая сделка — это та, о которой никто не знает.
— Надеюсь, что вы, господин-товарищ Перец себе не враг. Идите, пройдитесь по дворам. Пусть сюда несут продукты. Любые. Купим все и в любом количестве. Ярмарка.
Ухромал. На сильно-то много продуктов не надеялся Брехт. Зима. Да и, правда, уже интенданты не раз деревеньку прошерстили, со слов алькальда, но что-то же принесут.
После мэра этого дошли руки до священника.
— Тот же вопрос. Продукты и молчание.
— Обманули вы, гер оберст, моё доверие, и стрельбу на территории храма устроили. Прокляну.
— Ну, и ладно. Мы коммунисты — все безбожники, нам пофиг, что с продуктами и молчанием.
— Торговать со слугами антихриста … Точно тройную цену дадите?
— «И сказал продающим голубей: возьмите это отсюда и дома Отца Моего не делайте домом торговли».
— Приёмный отец Иисуса, праведный Иосиф, будучи плотником, тоже торговал своими изделиями или отдавал их торговцам для сбыта.
— Вы победили в диспуте падре Рамон. Сдаюсь. Пойдёмте в закрома?
Отправил Брехт с падре майора Павла Красницкого и Адонсию Хилэрайовновну в качестве переводчика.
Настала пора пообщаться с оберстом — полковником вермахта, а нет, они же тут не вермахт. Они легион «Кондор». Шифруются. Наши тоже себе клички выдумывают и позывные, а немцы даже флаг придумали похожий на испанский для своего легиона.
— Юнге, выдай нам самую главную немецкую тайну.
— Вас? — глаза по юбилейному рублю. Эх, не читал он Гайдара. Тёмный народ живёт в Германии.
— Шутка юмора. Вот карта. Нарисуйте на ней расположение всех известных вам частей.
— Я не буду этого делать! Я истинный ариец! — даже вспотел в прохладе храма.
— Сейчас вынесем вас на улицу, не красиво в храме пытать. К тому же вы обделаетесь от боли. Пованивать будет. Сначала вам отрежут палец на ноге, а потом сунут в рану нож и будут там его шурудить. Непередаваемые ощущения.
— Я военнопленный. Существует Женевская конвенция об обращении с военнопленными. — а пафоса-то сколько. Правда верит? Рассказать ему о десятках миллионов гражданских погибших в Великую Отечественную в СССР? О Бухенвальде. Смешно.
— Вы наёмник. Не испанец же. На наёмников не распространяется этот договор. Да и я ту конвенцию не подписывал. Отрежем палец через три секунды. Начинаю обратный отсчёт. Три. Два. Один. — Отвернулся полковник. Крепкий старик.
— Монгуш, сними с него сапог. И рожу сделай зверскую. И за ухо укуси. Очень нужно. Пожалуйста.
— Халасо. Сильно.
— Ну, не откуси. — Пусти лису в курятник.
— А-а-а. Нихт. Найн. Я рисовать. Я рассказать. — Ух ты, русский знает немного. Нет, зря обрадовался. Весь словарный запас в сотню слов. Был в СССР с какой-то делегацией, договаривался об обучении военных в СССР. Танкистов и лётчиков. Выучили, блин, на свою голову.
Дали полковнику карту и карандаш, и как давай он всякие квадратики рисовать. А то конвенция. Не пытали, не били. Сняли сапог, и за ухо укусил его Мишка Чувак. Чего нарушили? Неужели в этой Женеве даже про укус уха всё предусмотрели. Это же не пытка. Вот в юности у Брехта подруга была, так она прямо тащилась, когда её за ухо кусал Ванька. Эх, молодость. Стоп, дак и сейчас не старый. Всего двадцать девять лет.
Событие одиннадцатое