А из пуза карапузы

– А вот у нас в садике есть монстр. Есть. Точно. Большой и страшный. – доверительно сообщил брату Гриша.

– Да ты вообще не ходишь в садик – возмутился Паша – это я хожу.

– И я хожу. А там монстр – нимало не смущаясь, заявил Гриша и продолжал дальше, вдумчиво водя глазенками по сторонам – А вот зайчик съел этого монстра и убежал к горе, а в горе – нора, и он в норе спрятался. А за ним помчалась машина, А в машину врезался трактор и получилась авария. А потом монстр проглотил трактор, а машина уехала на железную дорогу и там стукнулась об поезд и улетела.

– Монстра же заяц съел. – высказал критическую мысль старший брат.

– А заяц его выплюнул и пошел морковку есть. Он морковку больше любит. Ты что, не знаешь.

– Да знаю я, знаю. – досадливо отозвался Павлик, обеспокоенно оглядывая скучную комнату, в которой он приговорен был влачить свое жалкое безрадостное существование вдали чудесных видений его воображения. – Блин, как же мне к монстрам пробраться. А вот, знаешь, в Африке есть пауки такие. Если они укусят, то человеком – пауком станешь.

И он задумался, уйдя с головой в свои мысли и позабыв снаружи ноги, нервически подпрыгивающие на полу.

Гриша, в свою очередь, не задумавшись ни на мгновение, вдохновенно и беспорядочно заболтал языком, производя на свет фразы, отдаленно приближенные к действительности, но близко прилегающие к мечте:

– А вот, я когда с мамой был в Африке-ке, на рынке, меня паук укусил, укусил, укусил, и я стал человеком-пауком. Стал. Да. Да. Точно. – и он вперил серьезный и правдивый взор свой в лицо брата, на котором надежда и недоверие боролись за право лидерства. Надежда стала явно перевешивать и загорелась в глазах яркими искорками, а недоверие сделало свой последний выпад, вложив в уста коварный вопрос:

– А почему ты сейчас не человек-паук?

– А на меня воду налили и я опять стал Гришей. – мгновенно рассеял все сомнения Гриша и доверительно развел в стороны руки. – Вот.

– Ну да. Так всегда бывает. – Паша согласно покивал головенкой, резким взмахом решительной правой руки взвихрил волосы, и, углубив свой взор внутрь себя, принялся обдумывать план дальнейших действий в деле поиска вожделенного паука.

– А где ты этого паука видел? – неожиданно обратился он к брату, который, радостно брызгая слюной во все стороны, самозабвенно кидал машинку за машинкой в увеличивающуюся груду покореженного игрушечного транспорта.

– Какого паука ? – непонимающе моргнул Гриша, неохотно отрываясь от увлекательного процесса всеобщего разрушения.

– Да того, который тебя укусил.

– Ааа… Того… – слабый огонек мысли забрезжил в его глазах, но тут же потух и он неопределенно помахал рукой – Там. В Африке. Где же еще?

Правила совместного существования в одном доме с детьми:

– Необходимо запомнить, что дети существа неплохие. В природе вообще нет понятия плохого. Все, что обречено на существование, должно существовать в гармонии и мире с другими обреченными на существование. Особенно, если обрекли этих других на существование вы сами собственным вполне естественным актом волеизъявления. Сами и отдувайтесь.

– Угрозы, шантаж и взятки главные методы воздействия в критической ситуации. Если уж и они не помогают – лучше приостановить воспитательный процесс и пойти прогуляться.

– Дети крепки и выносливы, не стоит соревноваться с противником, явно превосходящим вас в физической и душевной силе. Необходимо отстраниться насколько это возможно, спрятаться и переждать горячие моменты, а потом подобрать раненных, выкинуть в мусорное ведро обломки былых вещей, и прочитать длинную и нудную нотацию типа «А я же предупреждала…» или «Ну и кто в этом виноват…». Сразу всем станет ясно, что виноваты не вы. Но это путь для сильных духом.

– Для слабых духом есть еще один вариант: Бегать вокруг, перемежая ругательства с уговорами, шлепки с поцелуями, слезы с приступами неудержимой ярости. Пользы это не принесет никакой, зато по завершении всех безобразий можно произнести с чувством горького разочарования: «Я сделала все что могла. Но кто же виноват…». Этот вариант хуже тем, что, во-первых, ведет к быстрому истощению организма, а во-вторых, оставляет большие сомнения в том, кто же все же виноват. Участвовали-то в событиях все.

– Не поддавайтесь жалости. Правило универсальное, но по большей мере неприменимое в реальной ситуации. Когда это существо, перемазанное с ног до головы соплями и шоколадом, прижимается своей страдающей мордашкой к вашей груди и жалобно всхлипывает где-то в районе подмышки, вы вдруг очень четко понимаете, кто во всем происходящем виноват, а кто лишь несчастная, беззащитная, абсолютно невинная жертва ваших смутно-осознаваемых, но непростительных прегрешений в прошлом, настоящем и будущем.

Это и есть основное правило вашего сосуществования с ребенком – какие бы пакости не совершило ваше дитя, оно ВСЕГДА, во ВСЕМ и СОВЕРШЕННО не виновато. Отныне и навеки ВСЕГДА, во ВСЕМ и СОВЕРШЕННО виноваты только ВЫ.

Ребенок – воплощенное несовершенство. Это не белый лист, это лист, испещренный самыми замысловатыми узорами, напоминающими иероглифы, бог знает кем и когда начертанными. Смысла не разобрать, его нет, есть лишь мягкая запутанность линий, столь безусловных в своем существовании, что они сами по себе смысл, и бессмысленность, и красота, и уродство, и все что угодно. Письмена столь неразборчивы, посему подлежат любому толкованию, и все будет правда, и ничто не станет истиной, потому что истины нет, есть лишь маленькая местечковая правда, воняющая какашками и молоком, несовершенная до невозможности и не претендующая на совершенство, но так гармонично вплетающаяся в убогую человеческую жизнь проблесками счастья.

Ребенок чувствует шумы своего тела и следует им слепо и беспрекословно, не глядя вперед, а лишь любопытно озираясь по сторонам. Однажды он станет взрослым, мягкие загогулинки его души и тела выпрямятся под гнетом временных обстоятельств и потусторонних вмешательств в его жизнь, приобретя относительную определенность психофизических свойств и качеств. Потеряв право на безусловное несовершенство, он выработает набор житейских добродетелей, начертав на листе поверх узорчатых линий решетку из четких букв и цифр и заключив себя за нее пожизненно, без права на помилование.

А пока он реет взад-вперед по ограниченному пространству, то и дело выплескиваясь на грань дозволенного. Маленькое стихийное недоразумение в мире упорядоченного бытия. Он возмущает спокойствие, он шумит в тихий час, он швыряется камнями и не ест тушеную капусту, такую богатую фолиевой кислотой и витамином С. Он сыпет песок на чистый пол, портит воздух в общественных местах, рыдает от вожделения у витрины каждого магазина и непременно прыгает по лужам, стоит лишь отвернуться на мгновение… И еще он обязательно сожрет все конфеты, если оставить их на столе, а что не сожрет, то обязательно покусает, и выплюнет; и нарисует невразумительную козявку на обоях, на самом видном месте, и отрежет кусок занавески и поковыряет штукатурку, и пнет кошку под зад, увидев как безмятежно дрыхнет та, вытянувшись блаженно у батареи, и бессердечным хохотом ответит на ее явное неудовольствие. А потом, предельно честно глядя в глаза родителей, клятвенно заверит их, что больше никогда, никогда-никогда, он так делать не будет. И родители сделают вид, что поверили. Потому что, это их прямая обязанность – делать вид. А он и на самом деле будет верить свято и нерушимо в нерушимость своего обещания, пока не столкнется нос к носу с новым искушением.

Действие 4. Публично об очень личном.

Место действия – переполненный общественный транспорт,

Время действия – час пик.

Действующие лица – два существа со сходным мировоззрение в толпе лишенных свободы выбора слушателей.

Трамвай, дребезжа и поохивая, медленно тащился по рельсам. Унылая каждодневная картина поднадоевшего бытия разворачивалась в мутных окошках. Один образ сменял другой, ничем не отличающийся от предыдущего, сливаясь перед глазами в единый прыгающий экран сломанного доисторического телевизора. Пассажиры скучающе поглядывали за стекло и тут же досадливо отворачивались, не находя ничего достойного их внимания. И только две хитрые рожицы прилипли к грязному окну, полностью захваченные грандиозным действием непрерывных видоизменений, происходящих в наружном пространстве.