Страница 27 из 49
— Это с чего… откуда уверенность такая, солнышко?
— Тоже мне тайна, да об этом вся Культура только и говорит.
— О чем?
— О том, что сын у Ермачихи женится против ее воли.
Ляжки
Отлила кровь. Артерии и вены пересохли. А розовая кожа стала белой. Бумага для заметок. Для галочек, бессмысленных кружков и точек.
Ну, значит, куда-то прилила. Зашкалила, где-то взметнулась выше риски, свернула шею стрелкам. Ударила в виски, багрянцем окрасила щеки и уши. Взорвалась пепси-колой в ляжках. Фанфарами блеснула на крыше четверга.
Да. В тот самый миг, когда Валера садилась в неудобное низкое кресло, располагалась против света под пятаком начальственного рыла, в ее собственном доме зазвонил телефон. В квартире заведующего отделом партийной жизни и строительства областной газеты «Южбасс» Ефима Айзиковича Кузнецова. На широком столе бойца идеологического фронта звуковые волны всколыхнули нежное серебро легчайшей недельной пыли. И пошли ходить, гулять, одна другую нагонять. Такая ярость, буря, натиск, что хоть Айвазовского зови, художника, мастера изображать волнение молекул в разнообразном агрегатном состоянии.
А трубку снять некому. Узел циклона разрубить, на половине первой трели оборвать резкую. Прекратить стальным и лаконичным:
— Кузнецов, слушаю вас.
Нет товарища. Отсутствует Ефим Айзикович. По давней и неизменной традиции с середины мая по середину сентября в лесах, в полях вдохновение ищет. Над могучей рекой Томью на походной «Эрике» кует передовицы, живописует подвиги народа и партии, что суть едины! Сидит безвылазно за городом, в доме творчества журналистов «Журавлик», расправив крылья, зорко смотрит вдаль и бьет по клавишам. Решительно. Сурово. А Иду Соломоновну если из поля зрения и выпускает, то максимум на сутки раз в неделю, котлеток отпрыску нажарить да борщеца сварить.
И вот Толяну приходится все делать самому. Даже бросать омлет, искрящийся горячим сыром и майонезом, вилку ронять и шпарить из кухни в папашины покои, бежать, покуда дурацкий аппаратик с диском не загадил звонками, как птичьим, мелким пометом, всю квартиру.
— Алло.
— Анатолий?
— Да, я.
— А это тезка. Не узнал?
С первого слова! Мгновенно, тут же! И даже мысль успела пронестись, звездочкой вспыхнуть в темечке: "Неужто?" Вопросов больше нет, у нас и у Москвы полная ясность, кто, что и почему. С ответственным заданьем справитесь! Пакуйте чемоданы, грузите аппарат, плетите косы, делайте обрезанье, работать предстоит в балтийском клубе с ансамблем женского народного танца из Узбекистана "Шахноза".
Все верно. Не ошибся Толик. В симпатичном двухэтажном особнячке, в кабинетике с видом на школьные тополя номерок старого знакомого накрутил тезка. Анатолий Васильевич Тимощенко. Еще недавно вожак институтской молодежи, а ныне уже заведующий отделом обкома ВЛКСМ. Это он когда-то остановил скольженье Кузнеца вниз по наклонной плоскости, талантливому юноше помог на верную дорогу выйти, и вот, как здорово, два года минуло, а помнит. Не забывает о ребятах, печется о своих:
— Собраться быстро сможете? Транспорт наш.
Казенный! Даровой! Только дорога не на запад стелется, а вбок, на северо-восток. Тимоха звал клуб "33 и 1/3" не в олимпийскую столицу, пока лишь на турбазу «Юность». Приглашал озвучить и подсветить последний вечер областного слета молодых рационализаторов производства. Еще немного поработать, погорбатить, попахать на положение и авторитет.
В таких делах он дока, Анатолий Васильевич. Разбирается. Не зря же за каких-то полтора года взлетел от рядового инструктора до заворготделом. Знает, как зарабатывают вес и уважение. Серьезный человек. Завистники, и те не могут не признать. Про пустомелю и шестерку парашу гнусную не пустят, что, дескать, надавил и повлиял на компетентное и беспристрастное жюри. То есть сомнений нет ни у кого, он это может. Решит, если захочет.
Только пустые домыслы. Непонимание вопроса, все эти разговорчики о том, что, дескать, бывший секретарь Горного протаскивал своих на апрельском областном смотре-конкурсе. Ну прикурили люди от Толиной классической, бензиновой. Дымки спелись над головами и тут же рассеялись под театральным сводом холла. Всё. Муха буфетная, летевшая бомбить сортир, и та с курса не сбилась. Чушь. Просто отлично подготовились и классно выступили парни. Секрет успеха — предельно прост.
А еще приглянулись главному комсомольцу области Игорю Ильичу Цуркану. Порадовали гражданственной позицией, бескомпромиссностью и исключительно высоким художественным уровнем. Поэтому-то он вчера о них и вспомнил. Да, лично Игорь Ильич. Сам. Персонально Жаба. Когда сидели, обсуждали, как слет закрыть, чем ярко и культурно закруглить ответственное мероприятие, товарищ первый повернул свой черный глаз к Тимохе. Остановил болотный, немигающий и поинтересовался:
— А этих васьков из Горного нельзя зафаловать?
— Можно, — Тимоха, не задумываясь, выстрелил. Как лезвие хорошей финки, чирик и кушать подано. Молодец. Умеет.
Вот за что его хозяин ценил и уважал. За постоянную боеготовность. И двигал! С таким хоть в разведку идти, хоть на шухере стоять. Человек. Сказал — сделал. Не падла, фофан, фуцан хитроверткий, зам по идеологии Костя Юденич. Колчак! Швец-Царевское семя.
Листочек на их мусарской ветке. Цветочек аленький. Еще один племяш. Копал под Жабу, готовил себе место под красным флагом. И сел бы, скинул бы, задвинул — царевским пёрла масть. Шли строем и крейсер «Аврора» на веревочке везли. Убрали Степана Кондакова на айн-цвай, цуркановского тестя, могучего Андреича. На драй предполагалось, что Жаба сгинет сам. Конским хвостом смахнут, коровьим языком слизнут. Не вышло. Сын спецпереселенца объегорил вохровское племя. Перехитрил. Урод широкогрудый, лишенный шеи мастер по вольной борьбе, оказывается, на плечах носил не чан с глазами. Он имел голову. В безлобой черепушке земноводного — порцию манки, макарон с маслом, побольше чем у тех, кто про себя с огромным удовольствием его звал выродком ушастым и дебилом.
А надоумил тесть. Степан Андреич. Сколько обставил шикарных кабинетов, сколько широких коридоров застелил ковровыми дорожками. Жизнь знал. Собаку съел.
— На твое, говоришь, место нацелился цыпленок? А ты его толкни повыше, Игорек. Через себя.
Свел брови. Подмигнул и паровозиком отправил в глотку рюмочку, четверть огурчика и смазанный горчицей шмоток студня.
— Ты понял?
Конечно. И корешки московские не бросили, бумагу сделали. Спасибо. Пришла тютелька в тютельку, как раз перед началом новой отчетно-выборной компании. Красавица, шапка цековская. Хочешь, лизни, а хочешь, поцелуй. Заходит змей, а Жаба ему небрежно пальцем листик тык, подвинул:
— Сечешь момент, Константин? Местечко на область кинули в МГИМО. Хочу твою кандидатуру зарядить. Ты как? Потянешь?
Махом! Только подсекай, наживку заглотил по самую свистульку. Карась бесхвостый, ежик с носом.
— Ну все тогда, давай всю эту туту-муту оформляй. Здесь ворох, клин, на два мешка с прицепом.
Ай да Жаба, Игорек Цуркан. На свет явился раньше срока с повадками и жизнелюбием головоногого. Им, мягкотелым и доношенным, фиг справиться. Природа-мать всегда на стороне того, кто ближе к ее лону.
Не промахнется. Свой. Степану Кондакову законно пришелся ко двору. Только в дом управляющего делами обкома партии брали примака из пригородных лопухов не за сообразительность. Парнишку из вросших в землю, картофельных Чушков пригрели натурально за балду. За молоток отбойный его копалки, за выдающиеся свойства детородного припоя.
Никто не мог, а он пожалуйста. Покой принес, умиротворил душу и тело Светки Кондаковой. Папаша чем только не пробовал — ремнем, болотным сапогом, мамкиной шваброй — все бесполезно. С четырнадцати оторва загуляла. Да как! В десятом классе вместо оценки за поведенье под елку насекомых принесла. Спасибо, что не человечка в этом самом месте. Андреич лично главврача с Кирпичной привозил.