Страница 19 из 49
Красиво нарезали студент истфака университета и первокурсница мединститута. Ни в чем себе не отказывали. Как юные стахановцы, в три года завершали семилетку. Не обломился только поясной портрет на первой полосе газеты с телепрограммой «Южбасс». Но тут вина, конечно, Швец-Царева. Не захотел стране дать уголька с прицепом, с горкой. Почином Ирины Афанасьевны не вдохновился. Сбежал с ударной стройки века.
И это заметили. Такой у нас народ. Неравнодушный. Что-то случилось нынешней зимой, тень, серая мурка пробежала между народными героями.
Малюта с завидным постоянством одна или в компании лисы, Валерки Додд, являлась в «Льдинку». И там, нахрюкавшись, съезжала по ступенькам с третьего на первый задом наперед. А Сима обычно в это время стоял без шапки на высоком крылечке ресторана «Томь». С дружками неспешно толковал о разном, и сигаретные бычки в сугроб ложились пульками, чертя параболы над крышей его "Жиги".
Вчерашнее братанье в баре «Льдины» было первым с момента драматического расставанья в марте. Еще тогда, девятого, история могла закончиться разводом, налево потерпевшая, направо подозреваемый. Да яблочко созрело, налилось только сейчас.
Такая у Симы судьба. Все через пень-колоду. Бил Ирке в глаз, а смазал по уху. Утречком, еще зола не остыла, не развеялся пепел Международного дня солидарности трудящихся женщин. Хотел свинтить ей пятачок-копалку, убить Малюту-сволочь, но промахнулся. Разбил костяшки о косяк, ногу ушиб о табуретку и напоследок чуть не сломал входную дверь. Безрадостный итог.
А заводиться начал в феврале. Это тогда Ирусю в первый раз осенило. Мысль завелась в башке. Идея.
— Послушай, Симка, нам вот что надо. Пожениться.
Аж нос стал птичкой — крылышки зашевелились. Вначале он подумал, что просто пиво с портвейном зря мешали.
— Ну ты совсем плохая, подумай головой, мы же с тобой двух дней не проживем.
— Ну и ладно. Зато у всех отвиснет и опустится, когда мы лихо на «Чайке» с бубенцами по Весенней проплывем.
Не в пример множеству иных, желанье под белою фатой пройтись по липовой аллее, под ручку с Симой подгрести к Вечному огню не покинуло Ирину Афанасьевну вместе с симптомами уже привычного утреннего нездоровья. Увы. Слюни текли, не унимались. Слишком уж сильное впечатление на девочку произвела свадьба двоюродного брата Симки. Бракосочетание генеральского сына Андрея Ковалева и дочки главврача областной больницы Ленки Костюшевич. По папкиным чинам и достатку, решила слабоумная, им с Симкой положено уж нечто просто грандиозное.
В общем, пострел курносый, который некогда так полюбился Диме Швец-Цареву, на глазах превращался в подмороженную, влажную картошку. Ну ладно бы, один паяльник набухал, язык Малюты синхронно удлинялся. И мёл, и мёл. Всё об одном, что дело решено, и скоро-скоро, вот увидите, помчимся с куклой на капоте и в змеях-лентах. То-то будет цирк!
Покуда глупая параша ходила среди своих, Симка терпел. Ухмылки, шутки пропускал мимо ушей. Кое-какой иммунитет, конечно, выработался за время бурного романа. Мог проглотить пилюлю и почище этой. Лишь бы не посуху. Запить, и все дела. Однако случай оказался экстраординарным.
Седьмого марта, когда примерный, любящий сынок припер дорогой маме букет роз, гордых, как капуста, Лидия Васильевна Швец-Царева его поцеловала холодными губами в лоб и задала вопрос.
— А почему так получается, Димитрий, что мы с отцом о чем-то важном, происходящем в твоей жизни, узнаем последними и от чужих людей?
Не зря ходила накануне вручать дипломы, грамоты, подарки своим коллегам по системе народного образования. Прошлась по холлу дома политпроса с мамашей недоделанной Малюты, образцовой директрисой образцовой поселковой школы. Прогулялась. Разминку совершила. Физкультпривет!
Семейная беседа натощак и потрезвяне расстроила желудок молодца. Головоногое с немеряным хвостом кишок лечил, лечил прозрачным белым с утра и до полуночи восьмого. И все равно вздрагивало, волновалось, отрыгивало старыми дрожжами, когда девятого под утро все же дошел до мокрогубой дуры. Еще стаканчик накатил с ней, сизоглазой, пьянехонькой от возлияний в гордом одиночестве и рот вообще не закрывавшей. На одно слово двести, как из ППШ, получил и не выдержал. Бил точно в бляху, в сизую сопелку, а угодил в дверной косяк. Ну, может быть, по скуле чиркнул бухой красавице. Только и всего, а визг в ушах стоял до самой улицы Весенняя.
Кранты. Расстались. На фиг, на фиг. То есть навечно, навсегда.
Но вот нечаянно встретились, столкнулись, и всё. Опять завелся. Не выдержало слабенькое сердце Симы. Заревновал. С коленей Иванова старшего снял пятьдесят пять килограмм живого веса, тут попальпировал немного, здесь перкутирование произвел. Обрадовался неизменности рефлексов, хлебным вином стал угощать и обещал прибить, прирезать, удавить сегодня же, загрызть зубами, затоптать ногами. Что сделаешь? Любовь — всепобеждающее чувство. И тем не менее, не удалось Иришке попасть в тот славный вечер под любимый паровоз. Дразнила, но переборщила. Зачем-то с Юркой Ивановым целовалась в холле, Пашке в машине пыталась ухо откусить. И в результате сопли и слезы достались злым, голодным братанам, а ведь могли бы все, до капельки, до капли, только любимому, единственному. Эх, оплошала.
Нет, впрочем. Девица так не думала. Во всяком случае утром, когда в подаренной шинельке притопала домой. На воронке к подъезду подкатила, по лестнице зигзагом поднялась, толкнула незапертую дверь и сразу в ванную. Буй прихватила из холодильника, плавсредство — початую бутылку вермута, и в пену бульк. Как фигурально, так и буквально удачу стала обмывать.
А потому, что верила. Верила, не сомневалась больше ни секунды. Теперь железно, сто пудов, гад и мерзавец пойдет с ней под венец. И очень скоро. Просто деваться ему некуда.
— Ну, что, парнишка, уж в этот раз-то точно старая карга тебя посадит, — смеялся, цыкал брат Вадим, ветры и газы пускал из всех отверстий. Поздравил безголового Симку с очередным успехом.
Хорошо ему. Ни проблем, ни забот. Летает самолетами Аэрофлота, в кроссовках «Ботас» ходит. По сути же своей никто. Лепила, костоправ, только и всего. Врач футбольной команды первой лиги.
А Симка мог бы быть на поле. В самом центре, рядом с великим Разуваем, на острие атаки, в штрафной соперника, на травке стадиона «Химик». С восточной бы кричали:
— Швец, давай!
И эхо бы отзывалось с западной:
— Бей, Сима!
Тогда еще неизвестно, кто и кому широким жестом отстегивал бы битые «Жиги». Металлолом за полцены.
— На, Митяй, катайся. Шмель себе шестерку новенькую отсосал.
Понятно, что не Вадька Симе, а восемь раз наоборот.
Только не вышло. Старуха, крыса, большевичка постановила. Не бывать!
Еще бы. Сима помнил, как субботняя наркомовская стояла на скатерти перед отцом, теряла градусы, а бабка все не замолкала.
— Нельзя сдавать рубежи, Василий! Кто-то должен продолжать линию, идти по стопам, высоко держать знамя.
И серый палец грымзы с плоским, сухим ногтем качался в воздухе, словно кукушка без часов.
— Пусть Ивановы и Петровы бегают. А мы, Царевы, ходим. Ходим, и на нас равняются.
Зря тот чертяка из "Сибирского комсомольца" дул в дуду. Не надо было писать, что Сима надежда отечественного спорта и футбола. Можно было бы и просто, по существу, дескать классно выступили ребята шестьдесят второго года рождения, первое место в подгруппе, второе в финале. Нормально. А кто пять плюх из семи общих положил, какая разница? И так все в курсе.
Только пленку назад не открутишь. Кончилось кино. Пришел к Семенычу. Ухмылочка в полрожи, а глаза поднять стыдно. Ведь, если разобраться, отец родной.
— Все, отстрелялся, ухожу.
Ни слова не сказал. Пожал плечами. Сразу понял, не его ума это дело. Мужик! Ничего не скажешь. За дубль ЦСКА играл.
— Ну, заглядывай, не забывай, — руку пожал впервые в жизни и пацанов пошел гонять.
Проклятая бабка!
Тогда она еще сидела в бюро, культур-мультуру инспектировала. Старейший член партии. Сам Серго Орджоникидзе в тридцать первом именной наган пожаловал. С тех пор палит, не может остановиться. Крыса. Буденновка на курьих ножках.