Страница 5 из 68
— Задержи своих легионеров хотя бы на сутки, — обратился с просьбой Лев.
— Понимаю. Ты хочешь пойти к Альбину и уговорить его накормить легионеров, которые защищают его же провинцию, — без труда догадался Аэций. — Напрасная затея и бесполезная трата времени! На этого глупца не действуют ни просьбы, ни угрозы; он не способен мыслить разумно.
— Если завтра из Арелата не прибудет в лагерь хлеб, действуй так, как сочтешь нужным, — закончил речь Лев.
— Сутки я смогу кормить легионеров обещаниями, больше — едва ли. Удачи тебе, добрый друг!
Одолевши подъем на природную возвышенность, Лев был вознагражден зрелищем большого красивейшего города. Лучи полуденного солнца отражались в отполированном мраморе, коего предостаточно имелось на улицах и площадях. Словно жемчужину в раскрытой раковине, город окружали виноградники и фруктовые сады. То был Арелат — столица Галлии и место пребывания ее префекта.
Город, почти такой же древний как сам Рим, вырос из поселения лигуров. Самое удивительное, он переживал расцвет даже во времена, когда многие города империи приходили в упадок, а некоторые и вовсе исчезали с лика земного. В I в. н. э. Арелат уступал соседней Массалии и богатством и численностью населения, но обошел ее однажды: благодаря удачной ставке. Во время гражданской войны Арелат выступил на стороне Гая Юлия Цезаря, тогда как городскому совету Массалии показались более близкими стремления и цели Гнея Помпея Магна. Республиканцы в этом кровавом споре потерпели поражение; с тех пор милости властителей Рима обходили стороной Массалию и золотым дождем проливались на Арелат.
Прекрасный город с благодатным климатом полюбили римские императоры. В Арелате подолгу жил Константин Великий — тот самый, что положил конец преследованию христиан и в конце жизни сам крестился. В Арелате родился его сын, также ставший императором — Константином II.
Созерцая город и окрестности, Лев не сразу обратил внимание на человека, облаченного в плащ пилигрима, который давно его заметил, узнал и почти бегом устремился ему навстречу. Когда взгляд архидиакона наконец остановился на немолодом приближающемся страннике, то его изумлению не было предела. Лев, которого было трудно чем-нибудь удивить, даже замер без движений на некоторое время. Однако не доверять собственным очам у него не имелось оснований:
— Проспер! Вот тебя менее всего ожидал увидеть на этой дороге! — архидиакон выразил вслух свои мысли.
Новому собеседнику Льва было столько же лет, сколь и предыдущему, и самому архидиакону — то есть пятьдесят. Проспер Аквитанский — уже тогда считался влиятельным богословом и писателем; он обладал блистательным красноречием и славился высокой нравственностью. Его знали и уважали во всех концах римских владений; достаточно сказать, что, будучи в довольно молодом возрасте, Проспер состоял в переписке с одним из отцов христианской церкви — святым Августином. Такой человек сейчас был как нельзя кстати Льву — и он появился.
— Каким образом, Проспер, ты оказался в Арелате раньше меня? — произнес Лев после нескольких мгновений молчаливого созерцания и приветствий. — Когда мы попрощались в Риме, ведь ты вовсе не собирался в дальнюю дорогу.
— Морской путь занимает гораздо меньше времени. Хотя это путешествие едва не стало для меня последним. Корабли вандалов преследовали судно до самого побережья Галли. — Проспер как человек мудрый избегал долгих разговоров о вещах неприятных и неожиданным образом сменил в рассказе о путешествии черные тона на светлые. — Не устаю поражаться величественным замыслам предков, которые они непременно воплощали в жизнь! От моря до Арелата они прорыли канал, и наш корабль проследовал едва не до парадного входа во дворец префекта. Здесь я убедился, что епископ Рима еще не достиг Арелата и пошел тебе навстречу. — Странник продолжал удивлять Льва, наградив его самым высоким званием в христианском мире.
Вопросительный взгляд священника требовал дальнейших разъяснений.
— Едва ты покинул Рим, как произошло чрезвычайно печальное событие. Почил отец христиан, неустанно несший покой и любовь в наш суетный мир.
— Безумно жаль. — Лев смахнул скатившуюся на щеку слезу. — Но таков замысел Господа. Отец Сикст чувствовал близкую кончину. Он долго беседовал со мной накануне этого путешествия, как будто желал передать свою мудрость, и прощался, словно в последний раз. Оказалось… в последний…
— Сколь ни печально событие, но престол апостола Петра не должен пустовать, как не может остаться без пастуха стадо овец, — Проспер продолжил свой рассказ. — Когда пришла пора избрать нового пастыря для христианских душ, то и народ, и духовенство единодушно произнесли твое имя.
— Я благодарен добрым римлянам за величайшее доверие. — Лев прикрыл ладонями глаза, которые вновь стали влажными.
— Как я понял, оставаться в окрестностях Арелата и обычному человеку становится небезопасно, а жизнь епископа Вечного города принадлежит не только ему, но всем христианам, — напомнил Проспер. — Тебе нужно возвращаться в Рим.
— Разумеется, — согласился Лев, убрав ладони с лица, словно показывая, что он осмыслил произошедшие в Риме события и готов к действиям, — но прежде мы должны убедить двух самых влиятельных людей Галлии сменить вражду на дружбу. Епископ Рима — есть раб рабов Божьих; более всего христианам нужен мир, а значит, достигнуть его — наша первейшая забота. "Блаженны миротворцы, — сказал Господь, — ибо они будут наречены сынами Божьими". Если нам не удастся свершить то, ради чего мы здесь, значит, я не тот человек, который должен занимать престол апостола Петра, значит, римляне ошиблись.
Проспер не стал спорить и возражать, хотя и не был согласен с тем, что выбор римлян сейчас подвергался сомнению. Вместо этого они оба стали живо обсуждать, каким образом епископу благополучно исполнить свою миссию в Галлии — и Лев с благодарностью выслушивал и принимал многие советы неожиданного гостя.
Арелат был переполнен легионерами, казалось, их число превышало количество самих горожан и мирных гостей города. По всему видно, о планах Аэция здесь было известно, и свою столицу префект не собирался сдавать без битвы. Здешних воинов ублажали как могли. Прямо на улицах и даже на площади перед дворцом разместились столы с яствами и вином. Всякий носящий меч мог подойти к ним и пить-есть сколько позволит желание, совесть или размер желудка.
Деций Альбин принял Льва и Проспера во дворце, построенном во времена Константина Великого. Он сидел в старинном кресле, украшенном благородными металлами и слоновой костью, которое являлось предметом гордости горожан, как память о первом христианском императоре. Соприкоснувшись с предметом мебели, которым пользовались владыки мира, префект, видимо, почувствовал себя их наследником. Он даже не потрудился приподняться, когда вошли Лев и Проспер Аквитанский.
— Почтенный Цецина Деций Ацинатий Альбин, тебя приветствует посол императора Валентиниана, и эта высокая должность неединственная, которую исполняет Лев. — Проспер пытался выдавить из безумного гордеца каплю учтивости. — Пока он был в пути, христиане потеряли любимого всеми епископа Сикста, и новым епископом Рима избран Лев.
Префект наконец-то покинул кресло, а едва заметный кивок его головы послужил приветствием. Затем Альбин натянул на лицо маску печали, пробормотал несколько хвалебных слов, посвященных покойному Сиксту, и наконец с неспешностью императора предложил гостям присесть.
— Почтенный префект, твои ссоры с Флавием Аэцием печалят Рим. — Лев начал речь с главного, помня, что в лагере на Роне голодают легионеры.
— Разве прочие люди никогда не ссорятся? — поспешил перебить отца церкви неторопливый до сих пор Альбин.
— Когда вы станете частными людьми, никто не посмеет вмешиваться в ваши отношения… никто из обитающих в этом мире, — пообещал Лев. — Только на последнем суде Господь спросит: как вы относились к ближнему, как прощали врагов своих, но вы надеетесь, что это произойдет нескоро и вы успеете искупить грехи… А теперь тревогу императора и всех римлян вызывает то обстоятельство, что лучший военачальник Рима изготовился к атаке на противника, словно коршун перед броском на добычу. И цель его: вовсе не свирепые варвары, нещадно мучившие наших граждан, а главный город Галлии, в котором находится ее префект, и воины на стенах Арелата тоже римские.