Страница 42 из 68
— Ты не подумал, что, прежде чем император потребует отчет, гунны придут сюда и заберут не только коней, но и твою жену, и детей, и тебя? — удивился наивности чиновника Тригеций.
— Коней я укрыл неподалеку, на острове среди болот, — признался служитель. При этом его словно не беспокоила опасность, нависшая над семьей; у ног декуриона преспокойно ползал годовалый ребенок. — Гунны придут и уйдут — они не остаются на одном месте, воины Аттилы боятся городов. Вот тогда императорские лошади покинут потаенное место и снова будут служить людям.
— Не поможет тебе никакое укрытие, — зловеще усмехнулся Авиен. — у гуннов особый нюх на хороших лошадей. Они ведь у тебя неплохие?
— Разумеется, самые лучшие, потому мне и жаль их.
— Великий понтифик направляется на встречу с врагом, чтобы спасти римлян — и твоих детей, в том числе, а ты жалеешь для него бездушных животных?! — рассердился не на шутку Авиен.
— Прости, отец наш, не узнал тебя, — упал служитель станции перед Львом на колени.
— Встань, декурион, — нахмурился Великий понтифик. — Коленопреклоненно следует говорить с Господом. Мы не в храме, а я такой же человек, как и ты.
— Я отправляюсь за лошадьми. — У поднявшегося с колен декуриона вдруг проснулась жажда деятельности. — Однако ж понадобится время, чтобы их доставить. Если гости пожелают, к их услугам рядом с конюшней находится таверна. Я оповещу тамошнего повара, какие люди придут снимать пробу с его блюд.
Было разумно использовать появившееся свободное время для подкрепления организма, однако навязчивая забота декуриона некоторым пришлась не по нраву.
— Это лишнее, — подал голос Проспер, великолепно знавший привычки Великого понтифика, — мы довольствуемся тем, что и все остальные люди.
— Ничуть не лишнее — неожиданно возразил служитель станции. — В последнее время повар готовит для людей, бегущих от свирепых гуннов — народа непритязательного. Поскольку посетители таверны бедны, то и продукты для них предлагаются самые дешевые, что впору скормить свиньям или собакам, пока окончательно не пришли в негодность. Я знаю, что Великий понтифик довольствуется малым в еде и питье, но это малое должно быть свежим.
— Декурион прав, нам нужно поесть перед дальней дорогой; и по возможности, таких яств, чтобы потом не пришлось останавливаться у каждого мильного столба. — Предложение чиновника понравилось состоятельному Авиену, привычному к изысканным кушаньям.
Остальные путники не стали спорить с консуляром. Особенно были довольны слуги — их также решили покормить горячей едой.
Таверна была переполнена народом, и, казалось, не было смысла переступать ее порог. Однако у входа наших гостей встретил человек, на лице которого сияла широкая улыбка. (Чувствовалось, что в улыбку слуги вложил немало стараний декурион.) Он проводил важных гостей в комнату, отделенную от общего зала перегородкой, сплетенной из ивовых прутьев. На двух столах уже стояли кувшины с вином и глиняные кубки. Причем на первом столе кубки были подороже, украшены изображениями различных зверей, а на втором лишены даже узора.
Слуги безошибочно выбрали свой стол.
— Что может предложить нам здешний повар? — нетерпеливо поинтересовался Авиен у человека, который и привел их в уединенную комнатку. — Нам бы хотелось по достоинству оценить его искусство. А на тот стол ты сам знаешь, что подать, — кивнул он в сторону слуг, разобравших простые кружки и ожидавших только момента, когда начнут утолять жажду хозяева.
— Для вас он приготовит все самое лучшее. Недавно здесь останавливался император; и ему очень понравился фаршированный заяц…
— Я бы попробовал те блюда, которые подавали нашему императору, — не утруждал себя долгими размышлениями Авиен.
— Мне подашь то, что и почтенному консуляру, — скромно произнес Тригеций.
— Принеси яйцо, сваренное всмятку, и кашу, — попросил Лев, который принял обет не употреблять мяса до тех пор, пока не состоится встреча с Аттилой.
— То же самое и мне, — в свою очередь, секретарь разделил выбор Великого понтифика.
— Каша из чего? Какое вы хотите видеть в ней мясо? — уточнил слуга.
— Никакого мяса, — категорически отверг излишества Проспер. — Обычная каша легионеров: из полбы, ячменя и проса.
— И это все?! — удивился не перестававший улыбаться человек.
Лев утвердительно кивнул головой, так как взгляд слуги был направлен на него.
Секретарь Великого понтифика, прежде чем приступить к трапезе, некоторое время с недоумением смотрел в горшок с принесенной кашей. Внешний вид ее отличался от той каши, которую почти ежедневно потребляло большинство римлян. Наконец, он определил главное отличие:
— Здесь запеченное мясо? Мы же просили его не подавать…
— Нет, почтенный гость, кусочки, которые ты принял за мясо, на самом деле являются рыбой. Насчет нее указаний не было, — с неизменной улыбкой произнес слуга и добавил: — Наш повар очень старался.
Духовные особы не стали возражать против рыбы и приступили к трапезе. Каша оказалась необычайно вкусной. Кроме рыбы повар обильно сдобрил ее коровьим маслом, добавил изюма, тертых орехов и каких-то специй.
Лев, более привычный к простой пище, только с улыбкой покачал головой; Проспер тоже удивился, как искусство повара превратило простое блюдо в изысканное. Довольны были и слуги: видимо, и их каша отличалась от той, которую предпочитали кушать небогатые римляне.
Бывшего консула хозяин таверны узнал, знал он также, что высокий гость — человек весьма состоятельный, а потому перед Авиеном и Тригецием возникли блюда, действительно достойные императора. Едва они отведали зайца, фаршированного овощами, как на столе появился золотистый откормленный гусь. Поросенок был явно лишним, и, отрезав самые лакомые куски, знатные римляне передали едва початую тушу слугам. Авиен и Тригеций ели, словно в последний раз. Собственно, римляне отправлялись на встречу с Аттилой, а чем она закончится, не мог знать никто. Потому их не беспокоила стоимость завтрака; единственное, о чем пожалели обжоры, что их внутренности наполнились пищей, и в рот отправляли только самое лучшее.
Консуляр и бывший претор занимались чревоугодием в виду Великого понтифика, но тот словно не замечал столь явного греха; по крайней мере, замечания им не делал. Обжоры ничего уже не могли съесть, когда подали десерт. Авиен долго и жадно смотрел на плававшие в меду финики и в конце концов приказал слуге взять их с собой. Когда улыбчивый разносчик блюд сообщил, во сколько им обошелся обед, Тригеций пришел в ужас, но волновался он напрасно. Авиен преспокойно (словно деньги перестали для него что-то значить) расплатился за всю компанию и передал слова благодарности повару.
Поднялись из-за стола оба знатных римлянина с трудом. Пришла пора платить за грех чревоугодия. После обеда Авиен и Тригеций стали похожи друг на друга, словно их родила одна мать, в один день — с разницей лишь в несколько минут. Все части их тела отказывались слушаться: руки не поднимались, лица приняли свекольный оттенок, глаза словно приготовились выскочить из своих мест, шеи отказывались поворачивать головы, а ноги не желали тащить переполненные едой тела. Они безрассудно вкусили радостей жизни из опасений, что не переживут встречу со свирепым предводителем гуннов, и теперь едва не умирали от этой самой радости. В общем, римляне рисковали не дожить до встречи, которой так боялись. Авиен с Тригецием уже ненавидели всю еду на свете и не могли смотреть на то, что еще недавно вызывало их восторг.
— Убери от меня сласти. Не могу переносить их запах, — приказал Авиен слуге, который поблизости тащил горшок с финиками в меду.
— Куда ж мне их деть? — недоуменно промолвил слуга.
— Съешь, выбрось, отдай нищим, — простонал консуляр.
Из-за любителей поесть пришлось задержать отъезд. Декурион подготовил одну повозку для пожилых Льва и Проспера. Авиен, Тригеций и слуги собирались путешествовать верхом. Однако императорские послы не только не могли взобраться на скакунов, но и дойти до них. Для этих двоих пришлось запрягать еще одну повозку — легкую двуколку. И, наконец, потерявши некоторое количество времени по вине любителей хорошо поесть, небольшой караван выбрался на Фламиниеву дорогу.