Страница 19 из 68
— Ты позволишь своей несчастной сестре покидать дворец и Равенну? — насторожилась августа. Благодарить брата она явно не спешила.
— Конечно, — продолжал радовать сестру Валентиниан. — Ты покинешь ее как можно скорее, и будет лучше, если не вернешься в этот город никогда.
"Какую же ты новую мерзость придумал, братец?" — Совсем не глупая Гонория терялась в догадках.
— Тебя пригласил в Константинополь наш брат — Феодосий, — продолжил речь император, — и я не смог ему отказать.
— Насколько я поняла, ты желаешь, чтобы я осталась в Константинополе навсегда?
— Я буду тосковать по тебе, сестра, но жена должна находиться там, где ее муж.
— Какой муж?! Я перестаю понимать тебя, брат.
— Видишь ли… Феодосий часто в переписке интересовался твоим семейным положением. Он обеспокоился тем, что достойная родственница до сих пор не познала счастья супружества и материнства. Добрый человек решил тебе помочь. Среди своих вельмож Феодосий отыскал того, который даст тебе все, чего ты была лишена в Равенне.
— Но я должна видеть будущего супруга?! — августа по-прежнему не спешила радоваться внезапно свалившемуся на ее голову счастью.
— Будущий муж твой — весьма достойный человек. Наш двоюродный брат не предложит сестре иного, — попытался успокоить Гонорию император.
— Я и родному не верю, — сквозь зубы прошептала августа.
— Не расслышал тебя, сестра.
— Я спросила: есть ли у него имя?
— Это сенатор Флавий Геркулан — человек весьма благородного происхождения. Признаюсь, я его не видел, но… это и неважно. Такова уж судьба тех, на плечах которых покоится государство, — тяжело вздохнул Валентиниан. — Мы не вольны в выборе мужа или жены, все решает государственный интерес. Как ты знаешь, я женился далеко не по любви…
— По любви за тебя, бездарность, пошла бы только твоя лошадь, — прошептала Гонория.
— Опять не расслышал тебя, сестра. Говори громче.
— Я выражаю тебе благодарность за участие в моей судьбе.
— Не стоит благодарности. Забота о сестре — мой долг, причем самый приятный.
— Когда мне позволено отправиться в Константинополь?
— Да хоть завтра, — добродушно разрешил Валентиниан.
— Я не успею собрать свои вещи, — возмутилась Гонория. — Дай хотя бы несколько недель, чтобы привести себя в должный вид и достойно выглядеть пред императором Востока и своим женихом.
— Хорошо, завтра ты можешь отдыхать и готовиться к отъезду, — согласился император с небольшой отсрочкой. — Но послезавтра утром два десятка преторианцев будут ждать тебя у дворца. Им приказано охранять августу в пути — от Равенны до места обитания императора Востока. Они смогут считать свой долг исполненным, только когда увидят тебя в братских объятиях Феодосия. — И в конце недолгой речи он произнес комплимент, возможности услышать коего от самых близких мужчин Гонория была лишена: — Вид твой всегда прекрасен. Вне всяких сомнений, будущий муж будет в восторге.
Через два дня после отъезда Гонории в императорском дворце появился ее слуга — евнух Гиацинт. Бедняга бродил подле опустевшей комнаты госпожи и пытался выяснить ее нынешнее местопребывание. Ничего разузнать преданный слуга не успел, так как о его розысках стало известно императору. Вскоре Гиацинт предстал пред изумленными глазами Валентиниана.
— Жалкий червь, почему ты не там, где твоя госпожа? — подозрительно спросил император.
— Я исполнял повеление августы. — Евнух съежился и, казалось, стал вдвое меньше в размерах.
Несчастный чувствовал приближение урагана. И жестокая стихия в глазах императора нарастала с каждым мгновением.
— Повтори в точности все приказания Гонории, — потребовал Валентиниан.
— Августа велела хранить в тайне, — промямлил Гиацинт.
— В тайне?! От меня?! — задыхался от возмущения император. — Позвать немедля Гота.
Могучий варвар, единственной работой которого было развязывание непослушных языков, вошел и послушно склонил голову в ожидании распоряжений.
— Можешь переломать все кости этому изменнику. — Валентиниан кивнул в сторону Гиацинта. — Бей его нещадно, чтобы он чувствовал жестокую боль. Бей до тех пор, пока он не расскажет то, что должен.
Первый же удар в живот сложил Гиацинта в подобие рыболовного крючка.
— Скажу… скажу… — хотел крикнуть евнух, но получилось только прошептать.
Впрочем, Гот услышал его и с жуткой ухмылкой доложил господину:
— Он готов к беседе.
— Так ли это? — захотел уточнить Валентиниан.
— Да… да… — дыхание начало возвращаться к Гиацинту, и голос стал звучать громче.
— Ну и что же ты замолчал? Рассказывай.
— Августа послала меня в Паннонию к Аттиле. Я должен был передать властителю гуннов перстень и письмо Гонории.
— Что было в письме?!
— Я не знаю. Гонория вручила мне его запечатанным, в таком же виде я передал его Аттиле. — Чтобы понравиться императору, Гиацинт решил сообщить некоторые подробности. — У Аттилы был весьма довольный вид, когда ему перевели письмо. А еще он часто и с восторгом смотрел на перстень — на его камне имелся портрет Гонории.
Император становился мрачнее и мрачнее с каждым услышанным словом.
— Что-нибудь передавал Аттила для Гонории!
— Только на словах: "Я согласен!"
— С чем согласен? Для чего согласен?
— Чтобы ответить на эти вопросы, нужно было прочесть письмо Гонории. Я, ничтожный слуга, не осмелился это сделать.
— Больше тебе нечего добавить?
Гиацинт некоторое время размышлял — так ему хотелось угодить императору, и наконец с сожалением произнес: — Нет.
— Гот! — обратился Валентиниан к палачу. — Отруби голову этому глупцу. Только одним ударом — чтобы не мучился…
— За что?! — зарыдал несчастный. — Я же все рассказал!
— Письмо августы Гонории надо было передать мне. — Император назвал вину преступника.
Валентиниан был чрезвычайно зол на сестру за тайную переписку с главным врагом империи, но он не мог и предположить весь масштаб деяний Гонории. Император и военачальник не успели порадоваться, что столь ловко избавились от властолюбивой августы, как с изумлением и досадой обнаружили, что все их усилия оказались напрасными. Напоследок Гонория успела все же совершить поступок, за который пришлось расплачиваться кровью и болью едва ли не всем народам Европы.
Перстень Августы
В ту пору Аттила поднялся на вершину своего могущества. После гибели брата-соправителя он объединил гуннов — сто семьдесят восемь племен — под своей рукой и стал обладателем армии — лучшей во вселенной. Гунны разбили многих военачальников Восточной Римской империи, разорили обширнейшие территории, и Аттила заставил императора Феодосия подписать унизительный мир. Ему подчинились все народы, оказавшиеся на пути гуннов — от Причерноморских степей до отнятой у римлян Паннонии. Однако ж повелитель кочевников не походил на большинство римских императоров, которые, добившись высшей власти, наслаждались своим положением до тех пор, пока сильнейший завистник не сбрасывал их в небытие; единственное, что осталось от некоторых римских властителей — монеты с их профилем. Ни величайшие победы, ни огромнейшая власть не могли удовлетворить мятежную душу предводителя гуннов.
"Был он мужем, рожденным на свет для потрясения народов, ужасом всех стран… — описывает Аттилу Иордан. — Он был горделив поступью, метал взоры туда и сюда и самими телодвижениями обнаруживал высоко вознесенное свое могущество. Любитель войны, сам он был умерен на руку, очень силен здравомыслием, доступен просящим и милостив к тем, кому однажды доверился. По внешнему виду низкорослый, с широкой грудью, с крупной головой и маленькими глазами, с редкой бородой, тронутый сединою, с приплюснутым носом, с отвратительным цветом кожи, он являл все признаки своего происхождения".
Великая власть подбрасывала множество проблем, которые разумный правитель не мог не замечать. Предводитель гуннов не мог (по примеру многих римских императоров) безрассудно наслаждаться своим положением. Главный вопрос, всегда стоявший перед Аттилой: как использовать эту власть. Когда-то у гуннов было множество вождей, каждый из них сам заботился о подчиненных людях. Одни водили своих воинов в набеги на соседние народы, другие нанимались на службу к западным или восточным римлянам. Иногда гуннским отрядам приходилось воевать друг против друга в составе враждебных армий, но семьи их всегда были накормлены: или за счет захваченной добычи, либо благодаря жалованью наемников.