Чужие сны

- Да, - сказал Влад, - вполне. Не торопись.

Когда я, наконец, добралась до Алкиного ноутбука, в окна уже заглядывал сиреневый вечер.

Очень хотелось поскорее открыть посылку губернатора, но я все же сначала развернула первый попавшийся текстовой файл. Чтобы увидеть, как выглядит ясацкий язык. Клавиатура на ноутбуке была самой обычной.

Оказалось, Алла использовала кириллицу.

Если звуки примерно соответствовали, значит, язык ясаков был полон свистящих и цокающих звуков. Слова короче, но протяжнее, как в славянских языках после первой палатализации, когда за каждым согласным шла гласная. Думаю, говорить на нем было легко. А петь еще легче.

Естественно, я не поняла ни слова. Пресловутая "память крови" не проснулась. По-ходу, мне его придется просто тупо выучить, как в свое время английский.

Огорчившись по этому поводу, я, наконец, обратилась к тому, к чему звало меня сердце. Или разум? Все равно, они у меня всегда в ладу меж собой.

Губернатор особо не расщедрился. В основном, это были сканы газетных вырезок восьмилетней давности. К ним, для весу, был прибавлен отчет о командировке одного из участников, с парой тщательно закрашенных мест, и несколько фотографий, снятых, похоже, обычной "мыльницей", впрочем, отсканированных с хорошим разрешением. Другого я и не ждала. Было бы странно "потенциальному" сотруднику рассчитывать на что-то другое.

Пару статей я, в свое время, даже читала.

Вырезки я распечатала и расположила в хронологическом порядке. И уже через минуту поняла, что занимаюсь ерундой. Так можно подготовиться к школьному докладу. Для серьезной работы этого мало.

Сестра взяла трубку мгновенно.

- Лена, когда закрывается Чеховская библиотека?

- Через десять минут, - ответила она. Для этого ей даже не пришлось сверяться с записями, видимо, этот вопрос ей задавали достаточно часто.

- Можешь позвонить и договориться, чтобы меня пустили поработать?

- На ночь? - уточнила Лена.

- Пока не знаю.

- Хорошо. Жди.

Чтобы не скучать, я занялась фотографиями. Их тоже следовало распечатать с увеличением.

- Антон... Антон..., - Мара трясла его за плечо. Она никогда себе этого не позволяла. Он сел, с трудом стряхивая с себя сон.

- Что случилось? - спросил, может, излишне резко. Но она, кажется, не обиделась.

- Сон. Про башню. Очень яркий, - ему показалось, что Мара то ли страшно растеряна, то ли просто сильно удивлена, - Я там почти была. Она действительно может снять метку смерти.

- И... что для этого нужно сделать? - спросил Антон, как мог небрежнее. Но Мару он не обманул. Он это понял, когда девушка потянулась к нему и порывисто обняла.

- Что? - спросил он, тише и мягче.

Мара отстранилась. Лицо ее в темноте казалось гораздо старше.

- Для этого нужно совершить переход. Понимаешь? Нужно уйти. Туда, где смерти нет.

- Ты уверена? - переспросил Антон.

- Абсолютно. Другого выхода не существует... Прости.

Антон сел. Мара молчала. Он смотрел мимо. Потом сделал то, что не делал, практически, никогда - закурил в постели.

- Ты уйдешь? - не выдержала она, - оставишь меня?

- Какая разница? Уйду - оставлю, умру - оставлю...

- Тогда лучше уходи, - Мара, кажется, всерьез испугалась своих сновидений. Впрочем, и сновидения ее были вполне всерьез. Другое дело, что пугаться там было нечего.

- Думаю, решать это не мне, - тихо сказал Антон.

- А кому?

- Как сказал один умный человек, "тому паразиту, который завладел моим разумом", - усмехнулся он.

- Я его ненавижу, - сообщила Мара, - до этого я не знала, что такое ненависть.

- Очень сильный психологический дискомфорт, я думаю.

- Ты не умеешь ненавидеть, - поняла она, - ты даже ЕГО не можешь ненавидеть!

- А за что? - удивился Антон. Искренне удивился, - Поставь себя на его место. На одной чаше весов память целого народа. И победа в войне такого масштаба, который ты даже не можешь себе вообразить. А на другой даже не жизнь, а всего лишь судьба существа совершенно чужой тебе расы. Что ты выберешь? Знаешь, Мара, как перед Богом, у меня нет к нему никаких претензий. В конце концов, он дал мне возможность стать чем-то большим, чем просто человек...

Антон затушил сигарету, укутал плечи Мары одеялом, мягко приказал:

- Спи.

И, через минуту сам уже спал глубоким и спокойным сном. Кошмары его не мучили.

А девушка еще очень долго смотрела на него глазами древнего, мудрого существа, и думала, как, оказывается, много лиц у мужества.

Газет оказалось гораздо больше, чем я думала. О происшествии с семьей предпринимателя Грязнова, в котором погиб офицер, писали все: от "Коммерсанта" до "Калейдоскопа". Писали очень по-разному. В одном сходились все: ругали тех, кто освобождал заложников за крайний непрофессионализм, граничащий с разгильдяйством и головотяпством. Впрочем, этим нас не удивишь. В те годы считалось хорошим тоном ругать любую силовую структуру, если она допускала малейший просчет. Если она не допускала просчетов, ругали еще больше, как "профессиональных душителей демократических свобод". Мне это почти не мешало.

Итак: место, время и действие. Что из этого набора являлось определяющим фактором, к которому цеплялись все остальные, как вагоны к локомотиву? Найдешь его - считай, что определил цель. А, определив цель, уже можно с большой долей вероятности рассчитать дальнейшие действия оппонентов.

- Оппонентов? - переспросила Катя, библиотекарь и, по совместительству, ночной сторож. Именно ей поручила меня сестра.

- Отец учил меня никогда, даже в мыслях не употреблять слово "противник". А тем более "враг". Появляется личное отношение, а это мешает думать.

- Странная точка зрения для профессионального военного, - заметила Катя.

Я пожала плечами. Мне-то, выросшей с ним рядом, и не раз убеждавшейся в том, что папа знает, что делает, ничего не казалось странным. Вообще-то, он был единственным человеком, с которым я никогда не спорила. Не смотря на привычку подвергать сомнению все, вплоть до собственного существования, его слова я принимала сразу. И не просто к сведению, а, прямиком, к исполнению. И ни разу не пожалела об этом.

Я пожала плечами и снова зарылась в бумаги. Катя мне тоже почти не мешала.

Место, время, действие...

Грязнов зуб давал, мамой клялся, что те люди, которые загнали его в Серебряный Бор как мышь в нору, и те, которые после устроили на даче "маски-шоу" с фейрверком и фокусами между собой никак не связаны. Но откуда он об этом знал? Уточнять я не стала, существует же грань доверия, которую переходить не стоит, чтобы не влипнуть, как муха в мед, в чужие неприятности. За сумбурными словами предпринимателя чувствовалась настоящая уверенность. Вопрос - на чем она основывалась, если не на информации? Ответ - на чутье. С мозгами у Грязнова, насколько я заметила, вообще не слишком богато. Однако дела он вел успешно, каким-то образом избегая ловушек конкурентов. Чуял. Спинным мозгом все просекал. И тут он что-то просек. Проблема в том, что просек тоже спинным мозгом. В его голове этих файлов просто не было, вытаскивать нечего.

Ладно, поверим ему даже не на слово, а вообще без слов. Против Грязнова Звероящер и компания ничего не имели. Он - случайная жертва.

Место? Серебряный Бор не бермудский треугольник. И даже не пермский. Из каких соображений Бакшаров выбрал именно его? Фотографии ясности не внесли. По ним можно было сказать только одно: места невероятно красивые, дом - богатый, соседи на приличном расстоянии, чтобы не мешать друг другу, но все же не на таком, чтобы не заметить, например, пожара. А еще - в этом красивом месте происходило что-то очень странное. Причем, происходило с размахом. Во всяком случае, полоса вытаявшего снега, сантиметров пятнадцать - двадцать была отчетливо видна на всех фотографиях. И деревья, роскошные голубые ели, имели какой-то странный вид. Я долго всматривалась в снимки, пытаясь понять, что же все-таки не так с елками. А когда, наконец, сообразила, даже не стала ругать себя за тупость, уж больно необычно все это выглядело. Лапы елей, вытянувшиеся за забор, и нависавшие прямо над загадочной полоской, были... сосновыми. Или кедровыми. В общем, иголки на них были длинными.