Чужие сны

- Придурок, - Антон был ошарашен, - ты сам-то понял, что сказал? Под таким грузом даже кони не ходят.

- А ты и не согнулся, - Антон смотрел на молодого человека с искренним, неподдельным уважением, - у тебя внутри титановый стержень, сынок.

- Ага. И антикоррозийное покрытие снаружи. Качество от "Хенкель". К чему такие комплименты, Маргелов? Басни "Кукушка и Петух" у нас все равно не получится, я тебя хвалить не буду. Найдешь что похвалить - начнешь уважать. Будешь уважать - захочется пожалеть. Пожалеешь - убить будет трудно. А мне лишние трудности ни к чему, и так хватает.

- В чем-то ты прав, - признал Алик, - Вишу долго изучали ясков, прежде чем бросить им вызов. Они считали, что врага нужно знать не только в лицо, но и изнутри. Знать все его сильные и слабые стороны. Они изучали нас столетиями. Чтобы сделать работу как можно лучше, они приходили к нам и жили рядом. Они входили в наши семьи. Они учились нас любить. Потому что чужая душа - потемки, и только сердце видит в темноте.

- И это стало фатальной ошибкой, - кивнул Антон, - когда настало "время Ч", многие не смогли перестать любить и начать убивать. И вишу исчезли. Потому что ясаки смогли.

- Мы не переставали любить. Разве не доказательство то, что я, обреченный тобой на смерть, стою тут, перед своим древним врагом - и восхищаюсь. Тобой - и теми, кто не сдался, даже когда над ними сомкнулось чужое небо. Перестать любить невозможно. Но мы умеем убивать с любовью в сердце. Это тяжело. Но - легче, чем совсем не любить. И уж всяко легче, чем ненавидет...

- "Мою любовь, огромную как море, вместить не могут жизни берега", - процитировал Антон и фыркнул, - спасибо за науку, Маргелов. Я прикажу выбить эти слова на твоей могиле. Надеюсь, ты ничего не имеешь против Шекспира.

- Предпочитаю Данте, - в тон ему ответил Алик, - он более лаконичен. Если высекать в граните - это принципиально. А что написать на твоем камне, Антон?

Звероящер присвистнул.

- Ну, ты нахал. Все кронги попадают в рай, но я пока не собираюсь. Это твоя жизнь висит на волоске.

- Твоя тоже. Ты - помечен, - мягко сказал Алик Маргелов, - смертью помечен. Неужели не чувствуешь?

Антон не переменился в лице. Даже не моргнул. Но зрачки его, темные, хорошо различимые за толстыми стеклами очков на секунду расширились, так, что чуть не закрыли всю радужку. Но и только. Бакшаров коротко, сухо кивнул.

- Лесницкая. Сука. Теперь я понимаю, почему она так устала. Но ты не особо радуйся, Маргелов. Теперь наш разговор о гранитном камне стал предметным. Вот теперь я тебя обязательно убью.

- А что, были варианты?

- Я колебался.

- Жаль.

- Жаль, что колебался?

- Жаль, что перестал.

Антон развернулся к дверям.

- Между прочим, - негромко сказал Алик, обращаясь к его спине, - вишу знали, как стереть метку смерти.

- Парфянская стрела? - не оборачиваясь, спросил Антон, - зря. Я в бронежилете.

И вышел.

Дверью он не хлопнул, прикрыл аккуратно. Нервы у Звероящера были крепкими, что бы он сам о себе не думал.

Оставшись один, Маргелов повел себя довольно странно. Нет, то, что он подошел к окну и внимательно осмотрел толстую чугунную решетку, вполне укладывалось в рамки поведения узника. Решетка была насмерть вделана в стену, вопреки правилам пожарной безопасности. После этого Алик так же, если не с большим вниманием осмотрел запоры на окнах, на узкой форточке, в которую могла пролезть разве что кошка, да и то при очень большой необходимости. Обнаружив, что форточка открывается, Алик улыбнулся. Следующим объектом стали занавески. Он тщательно осмотрел ткань, снял со здоровой, левой руки дорогие часы, двумя движениями сильных пальцев сломал браслет и обломком подцепил нить. Вытянул, пока она не оборвалась. Аккуратно разложил на столе. Подцепил другую. Вытянул. Уложил рядом. Этим странным рукодельем Алик занимался так старательно и увлеченно, словно мастерил, по меньшей мере, супероружие. Видел бы его сейчас Звероящер. Интересно, что бы он подумал? Удивился бы?

Антон вел машину по проспекту Мира, очень осторожно, соблюдая все правила, старательно тормозя на светофорах. Он держал путь в центр города. И не торопился. Бакшарову нужно было подумать. Он совершил серьезную ошибку, подпустив к себе так близко Первую. Должен был понять, что такие глыбы просто так не сдаются. Но эйфория от того, что он снят с крючка, и нашел путь к почти неограниченному источнику энергии, лишила Антона обычной осторожности. Он увлекся.

Семья Вишу, чью память и боль, и сверхзадачу он нес в себе, когда-то владела целым миром. И тоже увлеклась.

Антон был растерян. По нему никто бы не смог это предположить, двадцатишестилетний миллионер, приговоренный к смерти, помилованный и снова приговоренный, хорошо держал себя в руках. Но он был растерян. И, впервые за эти суматошны дни, Антон решился на грубое нарушение конспирации: достал телефон и позвонил Лере.

Она была занята. Антон припарковался у небольшого магазинчика запчастей, хотел, было, выйти и посмотреть полироль для "Опеля", но передумал. Вернее, просто не нашел для этого сил. Он просто сидел, слушал радио, вспоминал последний разговор с Аллой Лесницкой, и ждал, когда позвонит Лера.

Она освободилась через двадцать минут.

- Что случилось, Тоша? - мягко спросила она.

- Я помечен, - экономя Леркино время, Антон перешел сразу к сути.

- Алла?

- А кто еще? - буркнул Антон.

- Ошибка исключена?

- Думаю, да. Я чувствовал...

- Понятно, - Лера немного помолчала. Было слышно, как рядом играет радио. Когда она заговорила, Антон услышал то, что ожидал услышать, - Вишу знали, как стереть метку.

В ночь, когда древний артефакт нашел хозяина... или приманил жертву, как лучше?, когда из земли били молнии, в радиусе нескольких десятков километров пропало электричество и заглохли машины, и два самолета, летевшие в Адлер, чуть не сбились с пути - в ту ночь Антону досталась сила. А Лере - гибкость. Текучесть древнего воина, которому нет, и не может быть соперников. Возможность свободно скользить по тонкой нити времени, которая просто порвалась бы под такой глыбой, как Антон. Быстрота реакции, недоступная Тохе. И та часть памяти, которую Вишу считали ненужной мужчинам. Все, что касалось смерти. Вишу считали, что мужчине незачем знать о таких вещах. Он - хранитель Дома. Воинами в их семье были женщины.

- Ты можешь?

- Я - нет, - перебила Лера, даже недослушав, - но может другой человек. Во всяком случае, теоретически. Ясаки жили с Вишу бок о бок...

- Мара, - сообразил Антон, - ты имеешь в виду ее?

- Конечно. В ней память Аллы. Первой. Она должна знать. Главное, чтобы девочка захотела помочь. Очень захотела, - голос Леры стал глуше. Видно кто-то подошел к окошку.

- Ты намекаешь?..

- Разве? - удивилась Лера, - я говорю прямо. Она влюблена в тебя, как кошка. А ты пытаешься спихнуть ее Максу...

- Лера, ты ревнуешь, - с облегчением сообразил Антон, - ты ведь знаешь, чем я могу стать для женщины. Чем единственным могу стать? После этого я ее либо отпущу, либо убью. Отпустить Мару я не могу.

- Она и так не жилец, - равнодушно отозвалась Лера, - но я ни на чем не настаиваю. Выбирай сам - ты хочешь быть добрым, или ты хочешь жить.

Лера отключилась. Антон посмотрел на замолчавший телефон в своей руке. Потом машинально сунул его в карман. Он понял. Лера не ревновала. Она мстила. За то, что он заставил ее совершить с убежищем, в котором, как они думали, были спрятаны дети ясаков. Теперь Лера хотела, чтобы они сравнялись низостью. Влюбленная девушка - за затопленное убежище. Подлость за подлость. Душа за душу. Существо одной с ним крови и одной судьбы. Кронг. Лера Уфимцева была единственной женщиной, к которой он, не смотря на сильное искушение, не сделал ни шагу. Она знала, что может требовать от него все, что угодно. И поэтому никогда и ни о чем даже не просила.