Страница 63 из 71
Борис выжал белье и одежду, надел все мокрое.
– Идем.
– Боря, а почему ты сказал: "Прощайся с лагерем"?
– Выгонят.
– А куда мы с тобой пойдем?
– Я домой. А ты не знаю куда.
– Я тоже домой – к Палычу.
Борис ничего не ответил. Разговаривать ему не хотелось.
Они шли по тропе вдоль Кулемки. Сзади и немного сбоку от них похрустывали сучья, словно это шагов отражалось от леса. Борис остановился и придержал Феликса. Но эхо не умолкало. Невдалеке, за деревьями Борис заметил какое-то движение.
– Серый, – негромко сказал Борис, – а ну выходи, а то башку оторву.
Из-за дерева показался Серега с автоматом. Он следил за братом у озера, бежал за ним по тропе, видел купание.
Он понимал, что сейчас с братом шутить не стоит.
– Чтобы через полчаса дома был, – приказал Борис. – Отцу ничего не говори.
– Борька, а я нарочно не прятался. Я тебе что-то сказать хочу.
– Я сказал – домой! – повысил голос Борис.
– Борька, за вами один дяденька следил.
Борис остановился.
– Сейчас?
– Не-а... вчера... за тобой следил и за Феликсом.
– За каким еще Феликсом?
– А вон за ним, – кивнул головой Серега.
– Откуда ты знаешь, как его зовут?
– А у меня ухи есть, – сказал Серега.
– Вот я тебе сейчас их и оборву. Кто следил?
– Дяденька из парикмахерской. Хотел, чтобы я тебя увел. Хотел с Феликсом поговорить. А сам сказал, будто шпион. Только он притворялся.
– Надо было вчера сказать.
– А я пока его догнал, вы ушли. А я есть захотел...
– Сгинь, – сказал Борис, и Серега растворился в кустах.
– Боря, кто хотел со мной поговорить? – спросил Феликс.
– Есть тут один... Не знаю даже, зачем ты ему нужен. Теперь это неважно. Нас все равно выгонят. Мне-то наплевать, а вот что с тобой делать... Говорили же на линейке – в реке не купаться. Полез...
– Я не купался, я хотел перейти на ту сторону.
– Какая разница, все равно – синий. Я-то отца не боюсь: он сам виноват...
Борис остановился. Неожиданная мысль пришла к нему при упоминании об отце.
– Феликс, кажется, я придумал! На обед мы все равно опоздали... Давай сбежим сейчас в Кулеминск к нам домой. Отцу скажем, что ты свалился в воду нечаянно, а я бросился тебя спасать. Вот мы и закрасились. А виноват-то он! Его уже два раза штрафовали за речку. Я переоденусь, а он пускай отвезет нас в баню. До ужина мы вернемся.
– Я свалился не нечаянно, а пошел за земляникой, – сказал Феликс.
– А сказать надо, что нечаянно.
– Но это будет неправда.
– Ты можешь молчать. Говорить буду я. И вообще, если родителям всегда правду говорить, то и жить невозможно.
– Боря, ты говоришь "отец", "родители"... А где мои родители?
– Чем больше будешь спрашивать, тем скорее их увидишь, усмехнулся Борис. – Пока твои родители – Алексей Палыч и я.
– Я так и думал, – сказал Феликс. – Но говорить неправду я все равно не буду.
– Никто тебя не заставляет. Молчи – и все.
Но план Бориса, не такой уж сложный, выполнить не удалось. Обходя лагерь, Борис увидел небольшую толпу, направляющуюся к лесу через стадион.
– Все, – сказал Борис. – Уходить нельзя. Нас идут искать... Девчонки все разболтали.
Да, это поработали девчонки. И вряд ли можно винить их за это. Походив возле опушки до обеда, они направились в столовую. Ни Феликс, ни Борис к обеду не явились. Девочки подождали еще полчаса.
А потом они решили, что если с ребятами что-то случится, то в этом будут виноваты только они.
Девочки покаялись тренеру.
Тренер пошел к начальнику лагеря.
Начальник по трансляции объявил немедленный сбор всего персонала.
И вот теперь толпа человек в двадцать направилась к лесу. Впереди вышагивал Вен-Вен с мегафоном в руках. Позади всех шел Алексей Палыч, который только что появился в лагере.
Увидев толпу, Борис понял, что план сорвался. Нельзя было заставлять этих людей бродить до темноты в лесу. Тем более, что своими силами они бы никого не нашли, а значит, начались бы звонки в милицию, лесничество, к летчикам: сотни людей оторвались бы от своих дел, чтобы прочесывать лес, пока двое пропавших спокойно моются в бане.
– Конец, – сказал Борис. – Кажется, всему конец. Но ты молчи. Может быть, еще поверят. Только они не поверят. Вон их сколько собралось.
– Палыч идет! – радостно воскликнул Феликс.
– Тут и Палыч не поможет, – вздохнул Борис. Двое синих вышли из зеленого леса и пошли по желтому песчаному полю навстречу толпе.
– Вот они! – воскликнул кто-то весело, потому что страдал близорукостью.
– Я бы сказал – не совсем они, – заметил Вен-Вен, близорукостью не страдавший.
Мальчиков окружили кольцом.
Женщины смотрели на них с жалостью: они знали, что грозило этим ребятам. Мужчины тоже знали, но жалости в их глазах не было, ибо именно мужчины на нашей планете призваны осуществлять справедливость.
– Господи, до чего они синие! – вздохнула повариха, которую освободили от поисков, но она пошла из любопытства.
Алексей Палыч скромно маячил в задних рядах. Он проклинал себя за то, что не освободился с утра и не успел вовремя. Он понимал, что при таком количестве свидетелей даже начальнику лагеря трудно будет что-нибудь сделать.
Феликс, не обращая ни на кого внимания, бросился к Алексею Палычу.
– Палыч, привет! – радостно сказал Феликс. – Ты почему так долго не приходил?
Алексей Палыч, не поднимая глаз, пожал синюю ладошку, но тут же спохватился.
– Безобразие! – сказал Алексей Палыч, косясь в сторону начальника лагеря.
– Товарищи, спасибо, – сказал начальник лагеря нехорошим голосом. Таких голосов не бывает у людей, собирающихся простить. – Все свободны. Куликов и Солнечный пройдут со мной в канцелярию.
– Концерт окончен, – сказал в мегафон Вен-Вен. – Граждане, расходитесь. Граждане, не толпитесь.
Именно в эту минуту при виде синих мальчишек в голове Вен-Вена произошло короткое замыкание в творческом смысле. Он ясно увидел свою новую пьесу.
Она была в синем цвете. Синие мальчики и синие девочки пели и танцевали на сцене. Синий оркестр играл "Голубой блюз". Все было дико тоскливо, невыносимо скучно, жутко одиноко. Смысл пьесы заключался в том, что в ней не было слов. Можно было петь только "на-на", "ла-ла", "ра-ра", "па-па" и... "ку-ку".