Страница 9 из 21
Жалко ее, конечно. Уволили за утрату доверия. По сути, за избыток доверия. Двух сыновей-антисоветчиков воспитала. Отец с должности сам ушел, простым врачом остался в госпитале работать, врачи нужны. А мать совсем уволили, всех льгот лишили. Орущие на него чины как обещали, так и сделали.
Потом уж следователь протиснулся к нему. Молодой совсем, лейтенантик в штатском, достал Уголовный кодекс. Дал статью прочитать. Агитация и пропаганда, направленная на подрыв и ослабление советского строя, тянула на семь лет лишения свободы. Михаил думал, ему пятнашка светит, а выходит, семь лет всего. Обрадовался: «Может, еще скостят малость, дак выйду в тридцать или раньше. Ерунда, беру!». Не обратил сначала внимания на отягчающие. Они хороший довесок дали – за группу всегда накидывают срок.
Следствие тянулось до зимы. Хотя, казалось бы, что там расследовать? Никто не отпирался. Это вор говорит: нет, не я украл. А за политику взяли – западло отпираться. Всё свое на себя взяли. Машинку только не сдали. Венамин ее закопал в сосновом бору. Узнал, что Мишку арестовали, и закопал. Потом, когда вышел на волю, не нашел. Может, выкопал кто-то, взял себе или он место плохо запомнил.
Глава десятая. Этапом до Теми и дальше
Первые семнадцать месяцев братья Крайновы провели в мордовском лагере. Летом 1972 года политических оттуда перевели. Собрали, повезли куда-то, а куда – не сообщали. Два вагона загрузили под завязку. Везли тайно, по ночам прицепляя к пассажирским поездам. Жара стояла жуткая. В вагоне духота, зэки в три яруса лежат – ни встать, ни сесть, – окна открывать нельзя, да и окна-то в «шубе», в специальных жалюзи, чтобы не видно было, как там, снаружи на воле, жизнь происходит. Жалюзи эти днем от солнца раскалялись. Заключенные, как на сковородке под крышкой, жарились. Кто без сознания лежал, кого прямо тут выворачивало. Стали от жары умирать старики. Конвоиры трупы до ночи не выносят, чтобы секретность не нарушать. Так и лежат умершие в блевотине, в моче рядом с живыми. Ну, тогда зэки отчаялись и устроили бунт. Взялись раскачивать вагон. Охрана, сообразив, что добром дело не кончится, договорилась с депо, подогнали пожарный поезд, облили вагоны снаружи водой. Полегчало несильно, но хоть что-то, хоть как-то температуру сбили.
Прибыли на конечную станцию неизвестно какого числа – счет дням потеряли, пока ехали. Впервые за долгое время вдохнул Михаил наружного воздуха полной грудью, когда из тамбура голову высунул, прикидывая, куда шагнуть. И потом дышал жадно, пусть и не раздышишься на корточках. Правило такое при этапировании: зэк из вагона прыг на перрон – и на корточки. Внизу, на перроне, всегда креозотом пахнет, шпалами. Уборной наносит из-под вагона. Но тут в воздухе угадывалась еще гарь какая-то, привкус металлургический, заводской. Трубы не видны, судил Михаил по хвостам, расчертившим небо. Дым из невидимых труб валил рыжий, белый и черный. Понять бы, куда и откуда ветер дует, а конвой велит голову вниз держать, не глазеть по сторонам. Вперед тоже смотреть нельзя: на уровне лица этапируемых – овчарки, взгляд в упор для них – как вызов, угроза. Михаилу глазеть особо не требовалось. Длинная тень от столба, заметил он, лежит ровно вдоль перрона, а ведь утро, часов шесть, наверное. Вот так, значит, со сторонами света определились.
В зону повезли далеко за город. И повезли-то, вот какая везуха, в открытом кузове. Кто говорил, век воли не видать? Видать волю, не наглядишься! Местные тюремщики нашли всего пару автозаков, а заключенных прибыло два вагона, битком набитых. На чем их развозить по тюрьмам? Стариков, а это в основном бандеровцы, полицаи, «за войну» сидевшие, повезли по-взрослому, автозаками. Уважили. Молодежь диссидентскую – в открытых грузовиках, на низких скамеечках, почти на полу, зато ветерком обдувает, и пейзаж перед глазами.
Москвичи, украинцы, прибалты не могли понять, что за местность. Всё, что восточнее Волги, для них Сибирь. А Крайновы, хоть и не бывали прежде ни разу в этих местах, сообразили, что находятся недалеко от дома. Севернее, но не очень далеко. Родину ведь, как мать, узнаешь даже переодетую. Узнаешь по линии горизонта, по цветам на обочине, по вкусу дождя, по звуку ветра. Каково возвращаться на родину тюремным этапом? Это другой вопрос. А все равно рад был Михаил родине. Шел ему тогда двадцать седьмой год.
Часть вторая
Глава первая. Полковник Федотов и свобода слова
Февраль 1992 года сковал Темь и Таму долгими, как зимняя ночь, морозами. После обманной январской оттепели в воздухе повисли кристаллы изморози. Сталкиваясь друг с другом, они дробились в пыль и продолжали хаотическое движение, удерживаемые на весу восходящими потоками воздуха. Мерцание морозной пыли днем в лучах слабого солнца и ночью в жестком свете уличных фонарей придало городу вид болезненно-фантастический. Явление комментировали метеорологи сначала местные, затем московские. Суть комментариев сводилась к одному: такое бывает, хотя старожилы и не упомнят.
Под прикрытием тумана промышленные предприятия сделали несанкционированные выбросы в атмосферу. Легкие фракции улетели, а тяжелые понемногу оседали, смешиваясь с алмазной пылью. Темчане десятками отправлялись на больничные койки с аллергическими бронхитами. На третьи сутки в стационарах не осталось свободных коек, пациентов укладывали в коридорах. Эпидемиологический порог, однако, не был превышен.
Наконец, морок рассеялся, и напасть обернулась неземной красотой. Всё недавно мерцавшее на весу, осело на стены домов, на фонари, придав Теми вид декорации к спектаклю «Снежная королева». Особенно хороши стали голубые ели у парадного входа здания Темского областного УВД. Изморозь покрыла каждую иголочку на растопыренных лапах. Полковник Федотов, пораженный зрелищем, замер у дверцы служебной «волги». Дежурный офицер проследил взгляд начальника, улыбнулся, давая понять, что разделяет восхищение явлением природы, и впервые заметил, как смахивает тот на Мороза из оперы «Снегурочка». Вчера с женой ходил лейтенант в театр – и вот навеяло. Широкое румяное лицо полковника, глаза в лохматых ресницах под густыми бровями, лихой чуб, выбившийся из-под каракулевой папахи. Ему только бороду приклеить и – добро пожаловать в Берендеево царство.
– Доброе утро, Валерий Федорович! – прощебетала пробегавшая мимо девушка-секретарь из его приемной.
– Доброе, – ответил Федотов и помедлил, давая возможность подчиненной пройти вахту и занять рабочее место раньше руководства.
Спуcтя час он подошел к окну в своем кабинете еще немного полюбоваться морозной красотой, однако поднявшийся с рассветом ветер разрушил праздничный наряд домов и деревьев. Фонари уже погасли. Солнце скрытно передвигалось где-то вверху, за облаками. Цветной полиэтиленовый пакет рывками летел через площадь. Полковник, коротко вздохнув, моментально забыл, какое волшебное выдалось утро.
Федотов который день ломал голову, как быть с корреспондентами, осаждавшими областное УВД. Средства массовой информации требовали разрешений на посещение исправительного учреждения, где совсем еще недавно содержались последние заключенные, осужденные по так называемым политическим статьям Уголовного кодекса СССР. Поздно спохватились газетчики, говорить и показывать нечего. Последних пятерых политзэка выпустили из больнички пятой зоны на прошлой неделе. Содержались там никак не матерые интеллектуалы-диссиденты, готовые дать пространные интервью про жизнь, судьбу и борьбу. Это были в основном незначительные в мировом масштабе люди, пострадавшие от своей неспособности жить в системе. Они оставались в неволе дольше других из-за бюрократической волокиты, разного рода формальностей. Журналистам же хотелось разобраться, посмотреть своими глазами и своими руками потрогать, чтобы рассказать, как было на самом деле. Да ведь ничего настоящего там, куда они рвутся, уже не осталось.
Полковник с уважением относился к прессе. Очень хотел помочь и даже придумал как. Своей несколько экстравагантной идеей он решил поделиться с журналистом Владимиром Ванченко. Тот специализировался на расследованиях и криминальной хронике, а в былое время сам ходил под 190-й статьей. Дело ему шили не в милиции, в другом ведомстве – и так тщательно вышивали, что не уложились в срок: верховные власти статью отменили. Ни суда, ни ареста не случилось, и, тем не менее, милиционер считал журналиста человеком заинтересованным и хорошо информированным, причем именно по нужной теме. Как раз сегодня попросил зайти. Федотов посмотрел на часы, и в ту же минту раздался голос секретаря: