Кира

– Отчего же нет? – добродушно отозвался Иван. – Мне это даже приятно.

Елена попрощалась с Яковом, и они вместе с Иваном шагнули в мрачный коридор. Дверь за спиной неожиданно неприятно щелкнула, и Елена содрогнулась. «Как мышеловка», – подумала она.

Иван предложил ей руку, и она, вцепившись в него, послушно пошла по лестнице вниз.

После тёплой и светлой комнаты с её чудесными запахами печёного теста и ещё чего-то, что делает дом обжитым и всегда желанным, показалось, что на улице мрачно и холодно. Тучи, бестолково бродившие целый день по небу, снова собрались вместе, плотно прижавшись друг к дружке.

«Затянутое тучами небо как зашторенное плотно окно в доме», – подумала Елена. – «Ведь не поздно ещё, а впечатление уже наступившего вечера».

Машина ждала Ивана у подъезда, и молодой водитель, не по возрасту серьёзный и молчаливый, кивнул им и включил мотор.

Уже в машине Елена, собравшись с духом, сказала:

– Иван, я боюсь быть неправильно понятой, но у меня есть к вам одна просьба.

Иван, сидя с ней рядом, приложил палец к губам и сделал многозначительный жест.

– Ах, Леночка, – уже громко заговорил он, – мне очень приятно было с вами познакомиться, и я охотно продолжу наше знакомство. И просьбу я вашу угадываю. Никогда не спорить об искусстве. Не так ли?

При этих словах он сжал ей руку и засмеялся.

– Я позвоню вам завтра. Кстати, почему «вам»? Не перейти ли нам на ты?

– Ах, конечно, – обрадовалась Елена.

– Наконец-то явилась, – встретила Елену Глафира – соседка по квартире. – Тут уже телефон оборвали, тебя всё спрашивают. А ещё делегация приходила…

– Какая делегация? – растерянно спросила Елена.

– А кто её знает, какая. Тоже тебя спрашивали… А девка-то с ними была, ну прямо комиссар, прости господи, – Глафира перекрестилась.

– Да что за комиссар? – расспрашивала Елена. – Толком расскажи Глафира.

– Ой, уж я и не знаю, как тебе сказать. Я, значит, тут в коридоре прибиралась…

«Ой, Глафира», – подумала Елена, – «так уж и прибиралась, подслушивала, как всегда, под какой-нибудь дверью».

– Слышу – три раза звонят. Ага, думаю себе, это к Елене, значит. А знаю, что тебя нет, так надо же сказать людям. Дверь открываю, она, на тебе, через порог шасть. Ну, девка-то эта, такая толстая, в очках и буравит меня глазами прямо насквозь, честное слово. А с ней ещё две девки и парень такой светленький, тихий. Господь его храни. А эта, ну прямо ужас, как меня напугала.

Рассказ Глафиры развеселил Елену. Она не сомневалась, что приходила однокурсница Варвара. Эта «скорая помощь», как её звали все студенты между собой. Она была готова помогать всем и всюду. Её вмешательство всегда было не к месту и вносило раздор, порождало нелепые ситуации. Но неуспех миротворческой и альтруистической деятельности нисколько не остужал пыл её всеобъемлющей натуры, а вовсе даже наоборот, побуждал к ещё большей активности. Спутниками её всегда были студенты младших курсов, ещё робкие, они быстро попадали под влияние решительной активистки, поборницы справедливости, однако так же быстро оставляли её, разобравшись в несоответствии громких слов и дел.

– Глафира! – торжественно произнесла Елена. – У меня к тебе большая просьба!

Хитро прищурив глаза и растягивая слова, делая невыносимые для любопытной Глафиры длинные паузы, она, переходя на шёпот, продолжала:

– Я очень тебе доверяю и потому прошу тебя: никогда не открывай дверь, если звонят не тебе, договорились?

И лёгкой, танцующей походкой пошла к своей комнате, оставив в коридоре оскорблённую до глубины души Глафиру.

Сергей Дмитриевич

Сергей Дмитриевич, сидя в купе мягкого вагона, ожидал обещанный проводницей чай и восстанавливал в памяти каждый день семидневного семинара – совещания для ректоров вузов. Он отметил очень много интересного в докладах многих участников совещания, и это интересное было связано с перспективой развития науки и её практического внедрения в промышленную систему страны. На расширение сети научно-исследовательских институтов и на подготовку специалистов государство выделяло большие деньги, что вызывало чувство глубокого уважения и доверия к правительству, совершающему такой мудрый шаг.

Всё было отлично, но на семинаре Сергея Дмитриевича впечатлило одно выступление, о котором никто не позволил себе высказаться в кулуарах университетского здания. Выступал очень высокий чин из НКВД. Он говорил чётко, скандируя каждую фразу, желая подчеркнуть особенную важность и актуальность темы доклада.

Он говорил об особой бдительности и ответственности всего преподавательского состава высших учебных заведений при зачислении студентов, которые предпочтительно должны быть из рабочей среды.

«Мы растим новую интеллигенцию, преданную коммунистическим идеалам, способную не только созидать, но и активно противостоять проникновению антикоммунистических тенденций, создающих реальную угрозу молодой социалистической системе, самой правильной, самой справедливой во всём мире. И вот теперь бывшие царские чиновники, а нынче капиталистические приспешники, отсиживаясь в эмиграции, вынашивают идеи организации массовых вредительских акций, опираясь на “бывших”, по разным причинам не эмигрировавших в свое время, питающих ненависть ко всему советскому!» И так далее, и тому подобное…

Вредители, вокруг одни вредители – будьте бдительны!

Холодом могильных камней веяло от этих слов. Сама патетика выступления не оставляла и тени сомнения в серьёзности сказанного.

Сергей Дмитриевич, всю жизнь свою проработавший со студентами, хорошо знал настроение молодёжи и был уверен в ней. Студенты всегда были мятежными. Они хорошо принимали новое, не было в них косности, они были приверженцами глобальных изменений патриархальности российской. Он видел сейчас такой подъём энтузиазма, такую веру в Ленинскую идею построения нового, справедливого для всех социальных слоёв общества, что думать о возможности противостояния было, по крайней мере, смешно, если бы тема доклада не была бы так печальна.

С чувством тоски, вызванной ещё неосознанным страхом, покидал Сергей Дмитриевич Москву, и теперь, сидя в своем уютном купе, он размышлял о том, как доложит своим коллегам об итогах совещания.

– Чайку просили? – пропела низким грудным голосом проводница.

– Да, да, спасибо, милая, – поблагодарил Сергей Дмитриевич её, принимая душистый чай.

Колёса размеренно стучали, каждый глоток волшебного напитка расслаблял озабоченного ректора, по телу разливалась приятная истома, и Сергей Дмитриевич подумал: «В конце концов, одно выступление на совещании – это ещё не мировая катастрофа. И потом, этот офицер НКВД ни с чем другим и не мог прийти, как со специфической информацией».

Несколько успокоившись, он быстро уснул.

Таксист

Московский вокзал в Ленинграде встретил его обычной летней суетой. Небольшая группа пионеров в белых панамках и горячем багрянце пионерских галстуков весело что-то обсуждала. Они, очевидно, отъезжали в летний пионерский лагерь. Бабушки и мамы зорко бдили за своими непоседливыми отпрысками, которые обычно избирали самые опасные маршруты, рассыпаясь капельками ртути по перрону.

Сергей Дмитриевич любил эту обыденность, находя в ней особую прелесть жизни.

По небу, словно большие корабли, плавали тучи. Солнце, отчаянно пробиваясь сквозь них, коротко изливало тепло на мокрую от дождя землю.

«Узнаю тебя в твоей мятежной неповторимости, дорогой мой Ленинград», – улыбнулся Сергей Дмитриевич.

Перемена погоды никак не расстроила его, скорее наоборот, обрадовала. Чисто умытые дождём набережные, сверкающие маленькими зеркалами луж на тротуарах, свежесть влажного воздуха – всё это было более приятно для коренного ленинградца, чем непривычная жара, которая делала воздух тяжёлым от испарений и непереносимым.