Не бойся темноты

– Ви шо, с мозгами поссорились? Знаете, шо я вам имею сказать – не трепайте мои нервы. Обратно не пойдёт. Ви её мне ещё и растянули! – не прекращает вопить и взбивать воздух руками шумная продавщица антиквариата.

– Берём. Будем, в крайнем случае, использовать её вместо одеяла.

– Какой у вас толковый мальчик. Не то что мой Соломон. Ну что стоите? Открывайте кошелёк. Ви будете покупать, или мне забыть вас навсегда? – к нашему удивлению, она резко замолкает и подтыкает руками свои масштабные бока.

– Берём! – мы выдыхаем почти одновременно, наблюдая, как расползается в улыбке Сара, медленно, как в немом кино. Она широко разводит пухлые руки и делает шаг навстречу в желании обнять сразу нас обоих.

– Теперь я вас уважаю. Если будете у нас в Парижах, то мы с Соломоном вам рады завсегда будем.

***

Удивительно, как тебе идут вязаные вещи. Не пиджаки, не рубашки, не смокинги. А именно уютные вязаные вещи. В них ты сразу какой-то совершенно домашний, тёплый.

Так мы и прозвали мягкий сувенир из Парижа – кофта Соломона. Наверное, в её буклях прячутся маленькие смешливые пузатенькие эльфы-Соломончики. Точь-в-точь как тот муж болтливой эмигрантки Сары.

Всегда, когда мы ссоримся или ты приходишь в дом рассерженным либо встревоженным, стоит надеть эту бесформенную вещь, и мир, словно Сара, раскидывает свои добрые руки и становится таким, каким он был бы создан для влюблённых.

Как же ты возмущался, когда я нарисовала огромное сердце на спине этой кофты. Твои вечно лохматые брови сошлись, как тучи во время грозы. На высоком лбу появились предательские глубокие заломы, но ярко-синие глаза не изменились нисколько. Они были прозрачными, с переходом от дымчато-серого к кристально-голубому. И они источали любовь. Ты не умеешь злиться на меня. Отходишь быстро. То мгновение не стало исключением.

Начинает темнеть. Становится не по себе.

Перебираю на телефоне последние звонки, нервно нажимаю на твоё имя. В ответ металлический женский голос робота сообщает: «Абонент вне зоны действия сети».

На подъезде к нашему посёлку есть несколько зон, где пропадает связь. Скорей всего, ты уже близко. Во всём доме включаю свет. Развожу камин, зажигаю на нём свечу внутри крошечного керамического домика с кривой крышей. Всё готово.

Кофта Соломона, стол, Матраскин, свечи, камин ждут.

Но больше всех жду я.

Глава 4. Всё будет хорошо

– Нади-и-и-ин!

Захлёбываюсь в её имени и, кроме него, не могу сформулировать ни одного слова. Слышу собственный голос словно издалека, откуда-то из-под толщи воды:

– Нади-и-и-ин, с ним что-то случилось!

– Мишь, что? Что ты хлюпаешь? Ты можешь толком объяснить, Мишь? Что случилось? – встревоженная, не проснувшаяся ещё сестра пытается остановить мою истерику.

– Надин, мне срочно нужна информация.

– Мишь, я ничего не понимаю! Ночь на дворе. Прекрати реветь и объясни, что стряслось, – она кашляет в трубку, что-то пьёт и окончательно просыпается.

– На-а-а-адь, – пытаюсь найти слова, они с трудом приходят, и все те, что приходят, я выкрикиваю в бесчувственный, горячий от моих вспотевших рук телефон. – Ничего не понимаю! Он не приехал домой, я всю ночь звонила и звонила. Он не мог меня оставить одну! Мне нельзя ночью одной! Телефон вне зоны. Что делать? Ты ничего не знаешь? Он случайно не звонил тебе? Или кто-то от него? Я чувствую, что-то случилось. Нужно срочно ехать в полицию. Нужно, наверное, куда-то звонить? Не знаю, что делать!

– Ясно. Выпей свои таблетки. Ты ходила к Ольге Витальевне?

– Нет!

– То есть ты мне соврала? То есть ты не была у Ольги Витальевны? Сколько ты к ней не ходила? Ты и таблетки не пила? – она явно заволновалась, снова закашлялась и замолчала в ожидании ответа, я тоже замерла в недоумении, но спустя секунду взорвалась, закрывая лицо ладонью.

– Да, чёрт, чёрт, чёрт! При чём тут это? Надин? – почти рыдаю в трубку, но неумолимая Надин снова заводит разговор совсем не о том.

– Сколько, говори?

– Ты меня слышишь? Он не пришёл домой. Такого не может быть. С ним что-то случилось…

– Сколько? Я задаю тебе вопрос! Хрен знает что! Сколько ты не ходила к ней?! – Надин срывается на крик, но вдруг осекается, собирается и продолжает, чеканя каждое слово: – Так! Сопли в трубку прекращай пускать. Никуда не ходи. Никуда не звони. Жди меня, я выезжаю. Всё решим. Всё будет хорошо.

Она всегда говорит: «Всё будет хорошо», когда всё очень плохо. Я знаю.

– Всё будет хорошо, – говорю себе и вызываю такси.

Пошатывающейся походкой приближаюсь к входной двери, за которой ночь. Реальность плывёт и теряет очертания. Руки и тело перестают слушаться и подтрясываются.

С каждым шагом дверь в ночь всё ближе. С каждым шагом воздуха меньше и меньше. Я схожу с ума? Нет, мне просто страшно выходить в ночь. Но ещё больше пугают полная тишина и неизвестность.

Ночь. А ночью ничего хорошего не происходит.

Возвращаюсь в гостиную. Куда-то туда, в темноту выдвижных ящиков, я запрятала пузырёк. Специально отправила его в самый глухой угол стола. Тщетно надеялась, что белые кругляши больше никогда не понадобятся, но снова насыпаю их в дрожащую ладошку и, зажмурив глаза, смиренно кидаю в рот, не запивая.

Душное обкуренное серое помятое сиденье в жёлтой машине ожидающего у калитки такси.

Засаленные стулья в узких коридорах полицейского участка.

Угрюмые лица.

Сухие вопросы.

Странные взгляды.

Круглые белые часы на стене нагло выпуклы и вгрызаются своими громогласными «тик-так» в мои перепонки.

– Всё посмотрели? Что-то пропало? – безэмоционально задаёт вопросы, не поднимая глаз от листа бумаги, молодой мужчина в форме.

– В смысле?

– У вас что-то пропало из дома?

– Да, конечно! Человек пропал!

– Вещи! Вещи не пропали? – он поднимает наконец глаза и смотрит в упор на меня.

– При чём тут вещи? Чёрт, да вы все сговорились? Я же говорю вам – пропал мой любимый человек. Вчера у нас была годовщина свадьбы. Он не пришёл домой!

– Три дня прошло? – полицейский произносит слова так монотонно, что мне уже кажется, я общаюсь с суперреалистичным человекоподобным роботом.

– Каких три дня? За три дня может случиться что угодно!

– Ждите три дня! Искомое лицо, сколько, говорите, лет ему? Сорок? Ну вот, взрослый же мужчина. Кем работает? Сценаристом, значит. Ну вот, творческая натура пошла искать впечатления или что там – вдохновение… Искомое лицо мог загулять или уехать без предупреждения. Ждите, гражданка.

Выхожу из кабинета и падаю в первое попавшееся кресло.

В коридоре снующие туда-сюда ноги. Понурые люди проходят совсем близко, почти задевая меня. Чувствую себя совершенно жалкой и беспомощной. У одного из потолочных светильников нервно мигает жёлтая сфера. Они говорят – ждать, но как можно ждать, когда каждый «тик-так» – это минус шанс найти тебя? От бессильной злобы то кусаю поломанные ногти, то кручу ни в чём не повинную пуговицу на кофте.

Весь мир летит в чёрную воронку.

Казённое сиденье очень жёсткое.

Глаза заплывают белёсой поволокой. Люди и предметы теряют детали, как в зловещем тумане. Остаются только амёбоподобные контуры и звуки снующих ног.

У меня так уже было, и не раз.

Сейчас всё наладится. Я соберусь, и у мира снова появятся детали и резкость.

Мои жалкие потуги взять себя в руки, как низколетящий боевой самолёт, сбивает звонкий высокий раздражённый голос:

– Мишель? Ты? Что с твоей головой? Ладно, расскажешь потом. С ног сбилась тебя искать! Я же сказала, никуда… Ты заходила в кабинет?

Надин не оставила меня один на один с горем.

Поднимаю голову, и размытый контур с хорошо знакомым родным голосом вновь наполняется деталями. Яркая, светлоголовая, моя сестра словно луч света в тёмном царстве.

Крашенные от тёмных корней до светло-пшеничных кончиков длинные волосы не убраны. Словно ко мне прибежала не родная сестра, а взлохмаченная мегера. Её живые глаза, обычно тёмно-карие, вдруг стали немного зеленоватого оттенка. Они всегда меняют цвет, когда Надин насторожена, испугана или зла.