Страница 9 из 38
Естественно, что все эти агентурные «разработки» быстро привели мануйловскую службу в соприкосновение с Разведочным отделением ротмистра Лаврова. 12 августа состоялась встреча этих контрразведчиков в здании Департамента полиции на Фонтанке, 16. «Господин Мануйлов, – пересказывал содержание состоявшегося здесь разговора Лавров, – объяснил, что ему поручено преобразовать организацию Департамента полиции по разведке шпионства на широких началах … что они имеют уже свою местную и заграничную агентуру и что для заведывания этой организацией назначен особый жандармский обер-офицер». Поскольку, по словам Мануйлова, объединение его службы с Отделением Лаврова было лишь делом времени, в заключение он предложил ему «частным образом» «присоединить свое Отделение к их организации»91. Лавров это предложение отклонил, но уже в течение полутора следующих месяцев оказался вынужден окончательно свернуть «внутреннее» наблюдение за англичанином Маршалом и передать обоих своих агентов по этому делу Мануйлову.
В общем, военным контрразведчикам оказалось не под силу тягаться с коллегами из Департамента полиции, да и сложившееся дублирование их функций отнюдь не способствовало успеху дела. Вероятно, по договоренности Департамента полиции с Главным штабом, с осени 1904 г. деятельность Разведочного отделения замерла и возобновилась лишь летом 1906 г., вслед за упразднением Секретного отделения Департамента полиции. За успехи в борьбе с иностранным шпионажем в декабре 1908 г. Лавров был произведен в полковники. В 1910 г. он передал руководство военной контрразведкой подполковнику Отдельного корпуса жандармов В.А. Ерандакову. В межвоенные годы, проживая как «частное лицо» на юге Франции, он руководил агентурной сетью, занятой разведкой Германии. В отставку Лавров вышел в 1914 г. в чине генерал-майора.
Между тем, контрразведчики Департамента полиции активно занялись добыванием кодов иностранных представительств в Петербурге. Уже во второй половине августа 1904 г. Мануйлов представил своему начальству добытый «агентурным путем» шифр американского посольства, а в начале сентября – китайский, шведский и часть японского дипломатического шифра (последний, вероятно, был получен от французских спецслужб)92. В октябре 1904 г. в дополнение к ним было добыто четыре китайских кода, а также фотокопия книги донесений китайского посольства. В результате появилась возможность контролировать всю переписку этой миссии. Если же учесть, что через Петербург шли депеши МИД Китая к его представителям в странах Западной Европы, можно утверждать, что перехватывалась и большая часть корреспонденции китайского внешнеполитического ведомства, отправлявшаяся за рубеж. Еще раньше русское правительство получило в свое распоряжение шифр английского представительства, о чем посол Великобритании в России сэр Чарльз Хардинг (Ch. Hardinge) был приватно извещен неким российским политиком в начале июня 1904 г.93 В результате, к октябрю 1904 г. в российском МИДе было расшифровано свыше 800 секретных депеш британских дипломатов, или вдвое больше, чем в течение всего 1901 г.94
Благодаря сохранившимся у Мануйлова особо доверительным отношениям с французскими коллегами, ему продолжала поступать весьма ценная информация из Парижа. «По полученным мною от начальника французского Разведочного бюро сведениям, – докладывал он директору Департамента полиции 19 августа 1904 г., – японское правительство наняло на свою службу бывшего агента означенного Бюро Ляжу с жалованьем в 3000 франков в месяц для учреждения непосредственной агентуры при российских миссиях в Европе, причем, по тем же сведениям, названному Ляжу удалось уже заручиться в некоторых миссиях содействием прислуги. Докладывая об изложенном Вашему превосходительству и имея в виду, что последствием этого явится оглашение конфиденциальных сведений, могущее принести вред российскому правительству, мне казалось бы крайне необходимым поставить об этом в известность Министерство иностранных дел»95.
Отставной унтер-офицер французской армии Лажу (Ляжу) был фигурой весьма колоритной и хорошо известной французским спецслужбам. Еще в 1891 г., будучи завербован в Брюсселе германской разведкой, он тут же предложил свои услуги французскому Генеральному штабу, от которого стал получать и передавать в Берлин «секретные» сведения о состоянии вооруженных сил Франции. К середине 1890-х годов, однако, Лажу перестали доверять обе стороны, из французской разведки он был уволен и за казенный счет сослан в Бразилию96. С началом русско-японской войны он вернулся в Западную Европу, где и поступил на японскую службу. Получив донесение Мануйлова, директор Департамента полиции Лопухин предписал немедленно передать информацию, полученную от французов, министру иностранных дел графу Ламздорфу, а тот, в свою очередь, предостерег российских дипломатов в западноевропейских столицах. Таким образом, последующие усилия японцев по вербовке агентов в российских миссиях оказались в значительной степени парализованы. Ни японские, ни российские источники, известные нам, не содержат каких-либо сведений о деятельности в годы русско-японской войны японских агентов в официальных российских представительствах за рубежом. В японских же миссиях в Европе российских тайных информаторов работало множество.
Если секретные спецподразделения Департамента полиции и Военного министерства действовали в центре, то на местах контрразведывательные операции проводили местные органы Департамента – Охранные отделения, а также Губернские жандармские управления (ГЖУ), подчиненные Департаменту в оперативном отношении. В первые месяцы войны они работали довольно рутинно и вяло, а их методы не отличались разнообразием. По большей части их деятельность заключалась в отслеживании и выяснении образа жизни и круга знакомств лиц так называемой «монгольской расы» – японцев, китайцев и корейцев. Характерно, что одним из основных источников информации в этом деле являлись сообщения патриотически настроенных граждан, нередко анонимные, или низших полицейских чинов. В феврале 1904 г., основываясь на одном из таких сообщений, директор Департамента полиции распорядился «собрать сведения обо всех японцах, в Петербурге и Петербургской губернии проживающих, и об их занятиях», что и было исполнено. «Разработка» этих сведений, однако, редко приносила ощутимые плоды и, как правило, заканчивалась безрезультатными обысками подозреваемых в военном шпионаже. Тем не менее, уже в первые месяцы войны в распоряжении властей имелись списки большинства японцев, по тем или иным причинам находившихся на русской территории. За многими из них, а в Петербурге с февраля 1904 г. – за всеми было установлено негласное наблюдение. В начале февраля 1904 г. газеты сообщили о принудительном отъезде в Константинополь труппы японских акробатов, гастролировавшей в Крыму, в апреле – об аресте на железнодорожной станции Грязовец близ Вологды двух японцев, у которых были обнаружены карта Архангельска и непонятно для чего им понадобившийся план Соловецкого монастыря97, и т.д.
Куратором розыскной работы по подозрению в «военном шпионстве» на территории Европейской России в первое время являлся помощник начальника столичного Охранного отделения жандармский ротмистр В.Ф. Модль, который действовал под непосредственным руководством директора Департамента полиции. Именно силами «общей» полиции в Петербурге были выслежены и в августе 1904 г. арестованы японцы Сиратори и М. Токаки, бывшие приказчики чайного магазина «Васильев и Дементьев» на Невском проспекте.
«Обхаживать» этот знаменитый своим экзотическим оформлением магазин японцы начали задолго до войны и делали это с разумной постепенностью. Еще в январе 1901 г. в качестве подручного приказчика на работу сюда был принят некто Хори-сан, а в декабре 1901 г. еще один японец – Миура Кензабуро. К осени 1902 г. оба они бросили чайную торговлю (Хори уехал в Москву, а Миура перешел на службу в японское посольство), но их место по их же рекомендации заняли их соотечественники – бывший морской офицер М. Токаки и его коллега Сиратори, философ по образованию. Обосновавшись в Петербурге, новые японские приказчики энергично занялись изучением русского языка, часто посещали японское, китайское, английское и американское посольства и завели знакомства в русских военных и морских кругах. В 1903 г. Сиратори даже женился на русской, для чего перешел в православие. С началом войны оба японца были уволены из магазина и за ними было установлено негласное наблюдение. Выяснилось, что они состояли в деятельной переписке с Гамбургом и Берлином, причем свои письма туда отправляли дипломатической почтой (через американское консульство), вкладывая внутрь конверты, адресованные в Токио. Обо всем этом пристав Чеважевский доложил ротмистру Модлю, и петербургское Охранное отделение санкционировало обыск в квартире японцев. Обыск был произведен в ночь на 8 августа 1904 г., накануне отъезда Токаки в Германию, в присутствии Модля, Мануйлова и его помощника Комиссарова. Результаты обыска вполне подтвердили подозрения в отношении занятий обоих японцев шпионской деятельностью – у них были найдены чертежи и рисунки мин, минных заграждений и разного рода кораблей, морская карта с нанесенными на нее маршрутами следования судов, а также заметки о состоянии русской армии; была обнаружена и значительная переписка на японском языке, причем неизвестный корреспондент бывших приказчиков настойчиво требовал от них соблюдения особой осторожности. Оба японца были арестованы, а 9 августа за решетку была отправлена и жена Сиратори – Елена Павловна (урожденная Никулова), дочь полковника98. Всем арестованным было предъявлено обвинение по статье 1035 Устава уголовного судопроизводства – военный шпионаж.
91
Цит. по: Лубянка 2. С. 130.
92
ГА РФ. Ф. 102 (ДП ОО). Оп. 316. 1904 (II). Д. 17. Л. 105—105 об.; Д. 1, ч. 3. Л. 14; Д. 7. Л. 1.
93
Andrew Ch., Neilson K. Tsarist Codebreakers and British Codes // Intelligence and National Security. 1986. Vol. 1, no.1. P. 6—12.
94
Очерки истории Министерства иностранных дел России, 1802—2002: в 3 т. / под ред. И.С. Иванова. Т. 1: 860—1917 гг. М., 2002. С. 506. В ноябре 1904 г. Хардинг секретно сообщил в Лондон о «попытке посторонних лиц получить доступ к документам посольства его величества» и в этой связи просил выделить дополнительные средства на обеспечение безопасности здания и усиление его охраны (см.: F.O. R.C. 65/1724. P. 147—148 (Сов. секретная депеша Хардинга в Форин офис. Петербург, 18 ноября 1904 г.)). Нельзя исключать, что эта попытка явилась делом рук российской контрразведки.
95
ГА РФ. Ф. 102 (ДП ОО). Оп. 316. 1904 (I). Д. 1, ч. 3. Л. 2—2 об.
96
Роуан Р. Очерки секретной службы. Из истории разведки / сокр. пер. с англ. С. Займовского. М., 1946. С. 203—206.
97
Новое время. 1904. 10 (23) февр. (№ 10034). С. 2; The Times. 1904. April 23 (No. 37376). P. 7.
98
Донесение пристава 1-го участка Спасской части г. С.-Петербурга капитана Чеважевского Петербургскому градоначальнику от 12 августа 1904 г. и отношение директора Департамента полиции начальнику Петербургского ГЖУ // Японский шпионаж в царской России. М., 1944. С. 46—50.