Страница 20 из 38
По представлению Гартинга, 25 его агентов шведов, немцев и норвежцев были награждены российскими орденами или получили ценные подарки «из кабинета его величества». Награждение его агентов-датчан прошло по ведомству Ламздорфа – на этом специально настоял Извольский. Не был забыт и консул Березников. Когда в апреле 1907 г. уже в чине статского советника он назначался вице-директором одного из департаментов МИД, особое внимание было обращено на его заслуги тех лет.
В позднейших исторических сочинениях нередко утверждалось, что своими сообщениями Гартинг по старой провокаторской привычке намеренно вводил в заблуждение петербургское начальство и этим фактически спровоцировал обстрел эскадрой Рожественского английских рыбаков. «Эскадра, – писал Н.В. Новиков, – попала во власть провокации». Согласно этой же точке зрения, скандинавские агенты Гартинга, его сторожевые корабли, «а с ними и суммы, издержанные на их содержание», имели «реальное значение» лишь в его отчетах213. В статье, опубликованной в 1935 г. в эмигрантских «Последних новостях», публицист А. Лукин вполне соглашался с выводами своего советского коллеги: «вокруг эскадры сплошной туман провокации», все сообщения Гартинга «являлись сплошной и наглейшей фальсификацией агентов охранки» и т.п.214 Предоставляем читателю судить, мог ли Гартинг в описанных условиях желать и имел ли возможность поступать таким образом, и чем для него могли закончиться подобные «шалости». Нелишне обратить внимание и на то, что «гулльский инцидент» произошел далеко за пределами зоны ответственности его «охранной» службы и спустя несколько дней после выхода эскадры из нее. Если и обвинять кого-либо в «приведении адмирала Рожественского в нервное состояние», то одним этим полицейским чиновником ограничиться никак невозможно.
Происшествия в Северном море
Утром в четверг 7 (20) октября 1904 г. к датскому мысу Скаген, где эскадра остановилась, чтобы пополнить запасы угля, подошел транспорт «Бакан», возвращавшийся из похода по охране промыслов в Ледовитом океане. Его командир рассказал Рожественскому, что накануне ночью видел в море четыре миноносца, шедших под одними топовыми огнями, «чтобы их издали принимали за суда рыбаков». Адмирал передал это известие командирам кораблей эскадры и приказал еще больше усилить бдительность. За последний месяц это был уже четвертый известный ему случай, когда в районе балтийских проливов капитаны судов разных стран, смотрители маяков или рыбаки замечали какие-то миноносцы. Все они выглядели необычно и вели себя подозрительно: не имели флагов, а часто (в темное время суток) – и огней, стремились действовать скрытно, на запросы не отвечали, а при попытке приблизиться к ним поспешно удалялись. При этом по наводившимся справкам оказывалось, что военные суда сопредельных стран (Дании, Швеции, Норвегии и Германии) в эти дни либо находились в других местах, либо в море вообще не выходили.
Обеспокоенный адмирал тут же решил изменить расписание движения эскадры. Днем 7 (20) октября с флагманского броненосца было отдано распоряжение немедленно прекратить погрузку топлива и приготовиться в дальнейший путь. Восемью орудийными выстрелами «Князя Суворова» командующий сигнализировал: «Усилить бдительность». «Среди офицеров и матросов, – вспоминал унтер-офицер А.С. Новиков с броненосца “Орел”, – начались таинственные разговоры, передаваемые шепотом, с испугом в глазах. Оказалось, такая спешка была вызвана тревожными слухами о приближении к нам подозрительных миноносцев»215. Во второй половине того же дня, на сутки раньше запланированного срока и не закончив погрузку угля, армада Рожественского спешно снялась с якоря и вошла в Северное море, двигаясь шестью эшелонами. «Мы находились в душевном смятении, – пишет Новиков. – Сотни глаз пристально смотрели по сторонам, подозрительно провожали каждый встречный пароход, стараясь определить, не враг ли это приближается … Офицеры и команда с минуты на минуту ждали нападения»216. С наступлением темноты огней на кораблях зажигать не стали, спать улеглась только часть команды – остальные дежурили у заряженных орудий. Однако ночью ничего подозрительного в море замечено не было.
День пятницы 8 (21) октября прошел без всяких происшествий, хотя русские корабли встретили множество иностранных рыболовных и коммерческих судов. Стремясь миновать оживленные торговые пути, адмирал повел эскадру не прямо на Ламанш, а взял на 50—60 миль севернее, в направлении Доггер-банки, на которой постоянно, круглый год шел лов трески, палтуса и сельди, и в этом, вероятно, заключался его главный промах217. Вечером отставший из-за поломки машины транспорт «Камчатка» по радио сообщил флагману, что его атакуют «около восьми» миноносцев, один из которых подошел «ближе кабельтова и более», т.е. почти вплотную, на расстояние менее 180 метров. На «Суворове» предположили, что противник, сбитый с толку более ранним, чем намечалось, уходом эскадры от Скагена, пустился вдогонку и в темноте ошибочно принял эту плавучую мастерскую за боевой корабль. Вместе с тем, полученное известие было до такой степени невероятно, вспоминал летописец эскадры, «что в первый момент вызвало только недоумение. В самом деле: если даже на нашем пути действительно были японцы, то разве только обладая даром ясновидения они могли признать в одиноко идущей “Камчатке” корабль, принадлежащий к русской эскадре. Порукой тому служила ее внешность коммерческого парохода (и к тому же пребезобразного!) … Какой смысл было нападать на нее? Разве ее потопление могло бы остановить движение эскадры?»218.
Несмотря на эти сомнения, по отряду был дан сигнал командующего «Ожидать атаки миноносцев с кормы», на судах пробили боевую тревогу. Затем «Камчатка» телеграфировала, что уходит от вражеских миноносцев 12-узловым ходом. Это выглядело еще более невероятно: на флагмане знали, что в действительности она и на двух-то машинах едва тянула 10 узлов (12 узлов составляли «паспортную» скорость этого 7200-тонного транспорта), почему и отстала; во-вторых, оторваться от миноносцев даже со скоростью 12 узлов было невозможно – любой из них был способен двигаться по крайней мере вдвое быстрее. На «Суворове» заподозрили, что в его радиопереговорах участвует противник. Эти подозрения переросли в уверенность, когда «Камчатка», получив курсоуказание, тем не менее, стала настойчиво интересоваться координатами отряда броненосцев Рожественского. Запрашивать подобные сведения в открытом эфире вблизи противника было по меньшей мере легкомысленно. В ответ флагман запросил у «Камчатки» полные фамилию, имя и отчество одного из ее офицеров. Переговоры тотчас прекратились, и в 23:20 плавучая мастерская уже шифром телеграфировала, что нападавшие скрылись. Зато корабли одного из передовых отрядов вскоре передали, что «заметили четыре подозрительных миноносца без огней»219.
Прошло еще полтора часа, и уже глубокой ночью вахтенные «Князя Суворова», который возглавлял последний (шестой) отряд эскадры, разглядели «быстро надвигающиеся расходящимися курсами силуэты малых судов без всяких огней». Очевидно, это были те самые миноносцы, которых незадолго перед тем видели впереди, а еще раньше на «Камчатке». Рассмотрев их в ночные бинокли и осветив прожекторами, «Суворов», а за ним и остальные три броненосца отряда открыли огонь. Миноносцы шли на предельной скорости – это было заметно по тому, как низко стлался дым их коротких труб. В тот момент броненосцы Рожественского находились в нейтральных водах – на Доггер-банке, вблизи флотилии английских рыбацких баркасов. Эти маленькие парусно-паровые однотрубные пароходики неспешно (со скоростью 2—2,5 узла) маневрировали, рыбацкий «адмирал» с траулера “Ruff” зеленой ракетой дал сигнал к заброске сетей. Неподалеку, примерно в двух тысячах метров слева от колонны броненосцев, но невидимые в темноте и тумане попутным броненосцам курсом шли крейсера «Дмитрий Донской» и «Аврора» отряда младшего флагмана контр-адмирала О.А. Энквиста. Об их присутствии на «Суворове» не подозревали – по плану этот отряд должен был находиться в 50-ти милях впереди (он замедлил ход, поджидая «Камчатку»), да и бортовых огней по-прежнему не зажигал.
213
Новиков Н.В. Указ. соч. С. 100, 103. Того же, что Новиков, мнения придерживаются В.Ю. Грибовский, В.П. Познахирев, И.Н. Кравцев, многие другие отечественные и все известные нам зарубежные исследователи. Разновидностью этой точки зрения является версия, изложенная авторами многотомных «Очерков истории российской внешней разведки», а вслед за ними и Е.Ю. Сергеевым (в вышеупомянутой англоязычной книге 2007 г. издания). Ни словом не помянув Гартинга в деле охраны 2-й Тихоокеанской эскадры (что само по себе требует большого искусства), всю ответственность за «гулльский инцидент» они возложили на Мануйлова, который, напомним, добыл некоторые документы, раскрывавшие замыслы японцев на этот счет. «Какой-либо реальной угрозы эскадре Рожественского со стороны японцев в европейских водах, конечно, не было и быть не могло (! – Д.П.), – утверждают специалисты по истории российской внешней разведки. – “Информация” Мануйлова, по всей видимости, представляла собой его собственную выдумку или ловко подсунутую дезинформацию противника, которая чуть не привела к разрыву дипломатических отношений с Великобританией» (Очерки истории российской внешней разведки. Т. 1. С. 211—212). Таким же фантастическим является сообщение Е.Ю. Сергеева о том, будто с японской стороны главным наблюдателем «всех маневров русской флотилии» после ее выхода из Либавы был… полковник М. Акаси (см.: Sergeev E.Y. Russian Military Intelligence in the War with Japan, 1904—05: Secret Operations on Land and at Sea. London; New York, 2007. P. 142). Его деятельности в России и Западной Европе посвящена следующая глава этой книги, здесь же отметим, что делами 2-й эскадры он вообще не занимался.
214
Лукин А. «Гулльский инцидент» и охранка // Последние новости. 1935. 16 сент.
215
Новиков-Прибой А. Цусима. Фрунзе, 1984. С. 76.
216
Там же. С. 77.
217
«Извиняет» Рожественского только то, что невозможно было заранее предугадать, в какой части этой обширной отмели (свыше 500 км в длину и около 70-ти в ширину) в тот момент находились рыбаки.
218
Семенов В.И. Указ. соч. [Ч. 1—2]. С. 253.
219
Политовский Е.С. Указ. соч. С. 9.