Страница 29 из 37
Во-первых, в рамках одной летописной статьи, как правило, объединялись известия самой разнообразной тематики. Здесь мы встретим и лаконичные записи, констатирующие единичный факт, и более пространные записи – о деяниях того или иного человека и их результатах, и развернутые, – связанные с изложением исторических событий. Среди описываемых явлений на первом месте – военные походы князей (более половины текста летописи), затем следуют известия о смерти князей (реже – об их рождении и браке), об их строительной деятельности; на втором месте – описание церковных дел; далее – сообщения о небесных знамениях (затмениях солнца и луны, землетрясениях и т.п.).
Во-вторых, материал, из которого складывалось летописное повествование, был чрезвычайно разнородным в жанровом отношении. Так, в изложении начальной русской истории встречаются топонимические предания (о происхождении географических названий – рек и гор, городов и целых регионов), исторические легенды и предания (связанные с традициями народного героического эпоса), агиографические легенды (представляющие описания жизни святых), исторические сказания и повести.
В-третьих, изложение исторических событий то и дело прерывается вставными эпизодами и притчами, не имеющими прямого отношения к древнерусской истории и не подтверждаемыми никакими фактами или свидетельствами. Все такие эпизоды имеют чисто художественное или фольклорное происхождение; их персонажи часто не имеют имен, а описываемое историческое событие никак не может быть верифицировано. Таковы, например, легенда о посещении апостолом Андреем Русской земли, рассказ о гибели старого Игоря и мести Ольги, легенда о гибели Вещего Олега от коня своего, притча о белгородском киселе, рассказ о Кожемяке и его победе над великаном-печенежином и т.п. Назначение таких эпизодов, выпадающих из исторического повествования, – собственно литературное и отчасти нравственно-философское. Они призваны обобщить представления о русском народе и его героизме, о свойствах русского национального характера и о библейских ассоциациях и параллелях с русской историей; придать начальной русской истории провиденциальный характер и всемирный смысл.
Пожалуй, лучше всего эту противоречивость и сложную организованность летописного текста объяснил акад. Д.С. Лихачев.
Жанровая и стилевая пестрота «Повести» объясняется сочетанием стилистических трафаретов (шаблонов), присущих каждому отдельному жанру, и средневекового писательского этикета100. «…Каждый род фактов следует описывать в только ему присущей манере, в выражениях, для него предназначенных. <…> Вот отчего и в летописях применяются все манеры изложения – в зависимости от того, о чем идет речь». Отсюда идет и «нанизывание» стилистических трафаретов в одной и той же летописи, что соответствует самому сводному характеру летописи101.
Объяснимы и идейно-тематическая пестрота и противоречивость «Повести». Не нужно забывать, что «Повесть» – это свод, создававшийся более полувека в нескольких литературных центрах многими летописцами. Д.С. Лихачев так характеризует это произведение: «В этом летописном своде получили свое отражение идеологии различных классов и политические концепции нескольких феодальных центров. Самое ценное для нас, – отмечает ученый, – то, что в “Повесть временных лет” вошли и народные взгляды на русскую историю, исторический фольклор, народная молва. В “Повести временных лет” отразилась идеология управляемых и эксплуатируемых наряду с идеологией управляющих и эксплуатирующих. Противоречия остались подчас непримиренными, во всей их живой обнаженности, отдельные “слои” легко вскрываемыми, архаические патриархальные воззрения – лежащими рядом с новыми феодальными представлениями, церковная идеология – рядом с языческой, светской, “дружинной”. <…> Перед нами русская история, но не в преломлении одного исторического этапа Руси и не в толковании представителя одного только феодального центра. Движение передано движением же. Русская история в передаче “Повести временных лет” сама имеет историю своего создания, и при этом не краткую»102.
Несмотря на всю эту жанровую и тематическую пестроту, русская летопись обладала единством и целостностью – и как литературный текст, и как политико-идеологическая декларация. Тематика различной значимости выстраивалась в определенной ценностно-смысловой иерархии, раскрывавшей приоритетные ценности древнерусского исторического сознания. Разнообразные жанры раскрывали многомерность процесса истории, включающего дополняющие друг друга аспекты: освоение жизненного пространства, религиозное и культурное самосознание народа, различную мотивацию поведения политиков и простых людей, формы государственного устройства. События различного масштаба, поступки множества исторических персонажей, причины и следствия разных действий и обстоятельств сопрягались в едином повествовании и апеллировали к одной общезначимой идее – идее сохранения единства и целостности Русской земли перед лицом сильных внешних врагов и губительных внутренних раздоров.
Однако значение «Повести временных лет» для истории русской культуры этим не исчерпывается. Идейно-тематический и образный плюрализм, последовательно проводимые полижанровость и полистилистика, коллективное авторство и текучая поэтика, постоянно меняющая свои установки в соответствии с меняющейся идеологией, наконец, манипулирование различными жанрово-стилевыми трафаретами и общими формулами – все эти уникальные особенности многомерного литературного произведения делают его универсальным и всеобщим, адресованным любому и каждому субъекту древнерусской культуры, точнее – сразу всем без исключения, – а значит, несомненным явлением древнерусской массовой культуры и эталоном масскульта вообще.
2.3. Идеократия русского масскульта
Литературу Московской Руси XVI века обоснованно называют литературой «государственного устроения» (акад. Д.С. Лихачев). Уже в XV веке различные древнерусские авторы с разных сторон обосновывали одно и то же: необходимость централизованного правления страной как единственно надежного средства сохранить на огромной территории Русской земли порядок и справедливость. Становление русского централизованного государства (Московского княжества, а затем Московского царства) сопровождалось соответствующим литературным «обрамлением», идеологически и беллетристически обосновывающим необходимость сильной деспотической власти. Среди таких произведений, например, «Послание о Мономаховом венце» митрополита Спиридона-Саввы (1510-е годы) и созданное вскоре после него, на его основе «Сказание о князьях Владимирских». В центре обоих находится вымышленная легенда о происхождении московских князей от римского императора Августа и наследовании Владимиром Мономахом и его потомками – владимирскими князьями – традиций самодержавия от византийского императора Константина Мономаха. Эти традиции будто бы были завещаны и переданы первому последним вместе с шапкой Мономаха и святыми бармами – знаками царской власти. Тем самым древнерусская литература выступает в новой для себя роли – идеократии, осуществляя апологию абсолютной власти.
В этом же литературном ряду – «Повесть о Петре и Февронии» Ермолая-Еразма, посвященная муромскому князю и его жене, ставшими за время своего правления святыми, – сумевшими победить и сказочного летучего змея-оборотня, и реальных мятежных и честолюбивых бояр, что восстали против «самодержавства» князя. При этом герои повести, как подчеркивает автор, правили в своем городе «не яростью и страхом», а «истиной и справедливостью» и были для своих подданных «истинными пастырями», за что удостоились в своем народе чести и славы, а у Бога – святости (после пострижения они получили монашеские имена Давид и Ефросиния). Повесть была написана в конце 40-х годов XVI века в связи с канонизацией церковным собором 1547 г. муромских святых Петра и Февронии, умерших в 1228 г., – еще до монгольского завоевания и, тем более, до возникновения Московского государства. Тем не менее «Повесть о Петре и Февронии» характерна именно для московской литературы, последовательно идеализировавшей княжескую и царскую власть.
100
Понятие литературного этикета применительно к литературе Древней Руси было введено в научный обиход акад. Д.С. Лихачевым. Впервые: Литературный этикет Древней Руси (к проблеме изучения) // Труды Отдела древнерусской литературы. 1961. Т. 17. С. 5–16. В дальнейшем эти идеи получили развитие в его «Поэтике древнерусской литературы».
101
Лихачев Д.С. Великое наследие. С. 69–70.
102
Там же. С. 132.