Страница 14 из 20
Да-да, Дэнчик, помнишь, я вертела задом перед сотнями других мужиков, так ты это называл? И я была в этом одной из лучших!
Кто ты и кто я, да?
Нет, это не напоминание – по крайней мере, не для моего дорогого муженька, ему мне доказывать нечего. Для меня – о да. Мне не помешает вспомнить, кто я такая.
– Я не могу до тебя дозвониться вторую неделю, – уже на русском и с укоризной роняет Эрик, начиная творить какую-то непонятную мне пока что дичь, – но теперь ты просто обязана со мной пообедать, ciliegina3. Не отвертишься.
Ох-х, спасибо, Змей, ты просто волшебник.
Морда Назарова перекашивается еще сильнее.
Ну просто картина маслом, век бы любовалась. Или нет…
– Ты угощаешь? – мило улыбаюсь я, поворачиваясь и любуясь куда более приятным лицом Эрика. – Разумеется, как я могу тебе отказать.
Прощелыга-Змей оттопыривает локоть.
– Показывай, где тут у вас прилично кормят, ciliegina, – фыркает он удовлетворенно, – только не вздумай вести меня в пиццерию, ты знаешь, я их терпеть не могу.
Предложенный локоть я цапаю с большой охоткой.
– Настя! – Назаров преодолевает свой ступор, уже когда я почти прикоснулась к ручке входной двери. – У тебя рабочий день, вообще-то.
Вспомнил? Надо же, а я думала, так и простоит с окаменевшей мордой до вечера.
– У меня плавающий обеденный перерыв, Денис Викторович, – я даже не поворачиваюсь к нему лицом, – и если вы вдруг решили, что вправе его для меня запретить, повнимательнее почитайте Трудовой Кодекс, пожалуйста.
Дверь я закрываю спокойненько, воздержавшись от того, чтобы ею хлопнуть со всей дури, как хотелось десять минут назад.
Все вышло гораздо лучше, чем я ожидала.
– Спасибо, что подыграл, – это я произношу уже в лифте, на всякий случай – когда съехались створки, – импровизация это и вправду твой конек.
– Обращайся, крошка, – Эрик сверкает ослепительно-белой яркой улыбкой, а потом двигается ко мне, буквально зажимая меня между стеной и своим телом, – а теперь давай обсудим обещанный мне приз. Сегодня вечером, у меня. С меня ужин, с тебя вино, хотя… Нет, у вас паршивое вино, это я тоже возьму на себя. Просто надень стринги на свою шикарную попку. Вряд ли они есть у тебя в запасе, ты же играешь в скромницу. Так что купи их ради меня, договорились? Или мне все-таки помочь тебе выбрать?
На самом деле это не мужчина, это какой-то инкуб во плоти. Демон похоти и разврата. Никем другим ему просто не полагается быть. Потому что – даже с учетом того, что мои мысли заняты совсем не тем, и внутри меня происходит целое цунами из невырвавшихся наружу эмоций, даже так – у меня начинают пылать щеки и в животе начинает что-то шебуршиться. Уж очень вкрадчивый и эротичный Змей выбрал тон. Вот только не надо лезть к женщине в трусы, когда она не в настроении.
– Но-но, – фыркаю я, слушая, как медленно притихает горечь в моей груди, – я обещала тебе шанс на выигрыш. А не прыгнуть в твою постель прямо сегодня. Я, так и быть, рассмотрю твою кандидатуру поближе. Вот сейчас рассматриваю. Нет, ты не в моем вкусе. Все, мы в расчете. Arrivederci!
Я не дожидаюсь, пока итальянец поймет, что именно я сказала – ныряю под его рукой и выскакиваю из лифта, так кстати распахнувшего свои двери.
– Ах, ты, маленькая бестия, – судя по возмущенному возгласу Эрика за моей спиной – он уже настроился на быструю победу и не ожидал от меня такой изворотливости.
А если судить по быстрым шагам за моей спиной – лучше бы мне прибавить скорости, а то меня догонят. И, кажется – еще и покарают!
Я пролетаю двор на одном адреналине. Всему виной джинсы, которые я сегодня надела – маленький бунт против вечного назаровского «моя жена не будет ходить в штанах, она должна быть похожей на женщину». Вот только…
Ой, какая я все-таки оптимистка – надеялась от него убежать.
Змей настигает меня уже за аркой, ловит за руку и дергает к себе так резко, что мне было проще расстаться с кистью, чем оказать внятное сопротивление.
Будь я на каблуках и не будь я в прошлом танцовщицей – я бы потеряла равновесие и упала бы на него. В его длинные руки да на широкую грудь, разумеется. Идеальный расчет с точки зрения Эрика.
Только ноги бывшей чемпионки – никогда не забывают как стоять. Даже дома, у раковины я мыла посуду в первой позиции. Устояла я и сейчас. Четко развернув под нужным углом стопы, выгнув спину назад, чтобы не дай бог не смазать расстояния между мной и Змеем.
Близости между нами не случается.
Только глаза у Змея вспыхивают ярче. Он понял.
– Танцовщица, – хищно улыбается он так, будто только что поймал меня с поличным, – что ж ты сразу не сказала, ciliegina, что ты танцуешь? Ведь у нас получается гораздо больше общего, чем мне казалось раньше.
Мое сердце колотится где-то в горле – от быстрого забега, от этой слишком быстро прокрутившейся ситуации, да и от разоблачения тоже, да. Понял-то он понял. Только все равно не узнал.
Что у нас может быть общего, Змей, если у тебя на уме кроме секса и нет ничего? И все это – лишь бы побыстрее меня уломать, ни для чего больше.
– Я танцевала, – я хотела всего лишь его поправить, прояснить ситуацию, но голос почему-то вдруг начинает дрожать, – давно… Бросила…
Я не плакала тогда, когда читала переписку Назарова и Земцовой.
Я не плакала, осознав, что в мой день рождения мой муж подарил мне свой первый левак, хоть мне при этом открытии и хотелось ослепнуть.
А сказав эти четыре слова, я вдруг понимаю, что мир попросту тонет за водопадом моих раскаленных, совершенно неостановимых слез.
Я бросила.
Бросила танцевать.
Бро-си-ла!!!
Интересно, кто-нибудь раньше рыдал с такой отдачей в рубашку Эрика Лусито? Да? Нет? Впрочем, какая разница. Он ведь сам виноват – сам подставляет мне свое плечо сейчас…
9. Эрик и Настя. Светлая сторона Змея
– Вот дьявол…
Рыдающие женщины давно не были для Эрика Лусито слабостью. Слезы вообще были универсальным женским методом решения проблем, а уж каким удобным средством манипуляции…
Он был бы идиотом, если бы не научился их игнорировать.
Только вот в чем была принципиальная разница? Женщина, что рыдает и говорит, что ты разбил ей сердце, указав на дверь утром – понятна, как конфетный фантик. И ты видишь все: и излишний драматизм, и всю постановочность этой сцены, и мозжечком чувствуешь, в какие именно места тебе пытаются надавить.
А что делать с женщиной, которая плачет из-за чего-то своего, да так глубоко, так надрывно, будто ей сообщили о смерти любимого брата, не меньше.
Это выбивает из колеи и делает землю под ногами какой-то зыбкой.
А еще – это сбивает даже самый железобетонный настрой, заставляет притухнуть кипящий в крови азарт охотника.
Ну и хорошо, а то уж очень однозначно реагировала на эту девушку физиология Катанийского Змея.
– Ну что ты, ciliegina? —тихонько шепчет Эрик, осторожно проводя ладонью по подрагивающим лопаткам девушки. – Не плачь, ничего страшного ведь. Многие бросают. Не всем это дано и об этом печалиться не стоит.
Что уж говорить, некоторые – просто исчезают, даже если дано. И держись за этот мираж после этого всеми когтями собственных воспоминаний, убеждай себя, что она – была. По-настоящему была. Не привиделась. Хотя в какой-то момент начинаешь сомневаться и в этом.
Просто таких как она не бывает. Не было. И не будет, видимо. Кем же она может быть кроме как сном?
Настя нервно всхлипывает, хотя это больше похоже на похороненный в слезах язвительный смешок. Чему она смеется – она не поясняет. Как и прекращать плакать, уже глуше, тише, но все так же горько…
Эрик оглядывается. Он не так хорошо представлял, где находится, но… Есть! Взгляд все-таки цепляется за нужную вывеску. Не так уж он ошибся с местной географией. Ну, или этих кофеен в этом квартале две, что в принципе, тоже сейчас вполне устроит.
3
ciliegina – вишенка (ит.)