Страница 20 из 32
Молодь была очарована рассказом Валана и, раскрыв рты, внимала каждому слову.
– У каждого охотника свой путь в единстве, – продолжал наставления мудрец. – Как говорил Азис, звёздное небо душе его, единство – в наших головах и в мыслях наших. Что представишь в забвении, то и увидишь Её глазами. И возникнет перед взором стезя по Её обители да стихии представленные и творения… – Валан задумался на миг, а дозорные, заслышав речи об Азисе, вопрошающе уставились на старца, ожидая, что тот о старом шамане расскажет что-нибудь ещё, но Валан продолжил вещать о единстве. – Как я и сказал – творения Её из частиц света складываются. И частицы одних творений отличны от других, и хранят они в себе прану изначальной жизни – пламя. И чтобы прана частиц в пламя обратилась, надобно в единстве из каждой частицы воплощения приглядевшегося, будь то травинка или целый куст, а может цветок какой или тварь примитивная, стрекоза, например, прану изъять. Из всех частиц воплощения изъять, до последней! Ни одной крупицы не оставить! Так и соберётся из них стихия пламени в одно целое – в пламень. И тому, кто пламень в единстве познал да призвал её гравировкой внушительной, будет видим пламень глазами Заврини. И все стойкие следопыты, – старец махнул в сторону Хорда и некоторых бывалых, сидящих поодаль, – кто прану изъял однажды, могут пламень один одного лицезреть! – мудрец единства поднял указательный палец, дабы обозначить важность следующего уточнения. – Но если гравировка не тебе принадлежит, а другому охотнику, то чтобы в ней пламень воплотить, нужно послание высеченное и важное того охотника воспринять и разумом, и духом! – закончил пояснения Валан, а молодь тотчас принялась шушукаться, пытаясь уловить истину из всей этой вереницы неясностей, сказанной мудрецом.
– А почему пламя только глазами Заврини углядеть можно-то, а людскими – нет? – поинтересовался Ренри – отпрыск одного из главарей Большой Охоты.
Скулы старого шамана растянулись в едва заметную улыбку, и он ответил:
– Потому что Пангея сотворила Заврини по своему подобию – по подобию мыслить и созидать. А дабы мыслить и созидать, Она в чрево ящера – Разавра бездушного – свою стихию изначальной жизни запечатлела. И не просто запечатлела, а в ока прижила, дабы были Заврини связаны с Нею Её глазами, дабы разумными были и видели истину, и жизнь творить могли. Вот и видно то пламя, что вождь ваш Рошан Её взором добыл, зраком охотника – воплощением Заврини! – пояснил старец-мудрец. – Так наши пращуры ведали нашим предкам, и я вам сейчас говорю, дабы истина никуда не делась – не растворилась в бытии.
Дети мало что поняли из услышанного, но лица их изображали восторг.
– А как выглядят Её глаза? – выкрикнул кто-то из юнцов, а среди старших сородичей послышались усмешки.
– Её глаза увидеть невозможно! – незамедлительно ответил Валан. – Только смотреть ими дано… – Валан задумался на миг. – И помните! – тут же добавил он. – Когда прану изымать возьмётесь в первом единстве своём и в пламя воплощать, главное, не спутайте частицы с чуждыми им претворениями других частиц!
– А что будет, если спутать? – спохватью поинтересовался Унга.
– Да, да, а что будет? – загалдели юные потомки.
Валан нахмурился:
– Иначе – смешается прана чуждых воплощений и растворится в пустошах представленного. И придётся по новой частицы собирать и прану из них изымать.
– А если и вовсе не получится собрать? – перебил Ронин.
– Что значит – вовсе? – ещё пуще насупился старый шаман. – Не было сроду ещё охотника такого, который, предавшись первому единству, прану в пламень обратить не смог. То ли дело это пламя на высеченной гравировке повторить в действительности, да заставить символ в истинную стихию воплоти…
– Слишком рано ты им, Валан, ведаешь об этом, – прервал Радон. – Пусть сначала орудия охоты держать научатся правильно.
– У-у-у, – загудели дети, не одобряя говор старшего дозорного.
Радон улыбнулся.
– Ничего не рано! – продолжал настаивать старый шаман. – Пусть знают! Чего уж тут. Кому их ещё учить? Варн единству не научит! Научил уже – без глаза теперь ходит!
Варн недоумённо посмотрел на старого шамана, а взрослые и молодь переглянулись.
– Ну будет тебе, Валан! – Хорд вступился за отпрыска. – Старый ворчун. Смотри – язык у тебя отсохнет!
– Ладно, ладно, – успокоился шаман и обратился к Унге: – Вот ты, юнец, какой путь выбрал? Шамана или охотника?
– Эм-м… – задумался Унга.
– Вот! – поспешно возгласил мудрец. – Чтобы шаманом стать, нужно понимать, чего ты хочешь. Чего узнать желаешь у Пангеи? Что увидеть норовишь? А это не так просто, мой юный друг, – молвил старец. – Настанет время – охотником будь и не бойся. Первое единство принимай и помни, что я говорил в эту ночь. Глядишь – окрепнешь, и шаманом быть тебе.
Подростки зашептались между собой, обсуждая напутствия старого мудреца.
– А почему ты не пошёл в Храм смотреть на звёзды? – неожиданно спросил Унга.
Валан нахмурился и оглядел других старцев.
– Я давно не молод, мой мальчик, а единство отнимает много сил. И что там, среди звёзд, творится? Никому не ведомо… Боюсь, если я загляну туда, то моё сознание не вернется обратно, и стану я ношей для племени…
***
– Валан, а скажи, – Эльна несмело подсела поближе к мудрецу, – почему?.. Почему у нас нет глаз Заврини, – девочка указала на себя и на других детей, – а у взрослых есть?
– Да, Валан, почему так?
– Мы тоже хотим смотреть взором охотников!
Юнцы и девы обиженно зашумели, а взрослые сородичи дружно рассмеялись. Неподдельное чувство досады молоди из-за неспособности воплощать глаза Заврини не могло не вызывать улыбку у бывалых соплеменников. Но этот недостаток имел своё начало, и помнили об этом начале многие.
– Было это в далёкие времена, когда предок мой и ваш, Алак, последний, перенявший глаза рептилий по роду своему, по происхождению, ещё охотиться мог и Лунами восторгаться, – внезапно начал свой сказ старый шаман. – Ока Заврини передались Алаку и его сородичам по крови от пращуров, а пращурам от прапращуров, а прапращурам от Заврини, и воплощать глаза рептилий сородичи и Алак могли с рождения. Но кровь наша и плоть меняются с прожитыми лунами, как и звёзды в поднебесье. В чём-то мы становимся лучше и сильнее, а в чём-то слабее. Вот и появились тогда на свет от потомков Алака слепые охотники, и я среди них. И ока предков нам были неведомы.
– Вы совсем ничего не видели, что ли? – недопоняв, спросил Ронин.
– Да нет же! Слепые – значит, глаз Заврини у нас сроду не было. Так-то мы видели, как сейчас видишь ты, юноша, и остальные.
Ронин кивнул.
– И никто тогда не знал, почему так произошло, – продолжил Валан. – И вздумали наши родичи, что болезнь у нас невиданная, и пошёл старый Алак у Пангеи ответов искать. Долго он был в единстве с Ней, а когда вышел, то ослаб сильно и в слабость погрузился от стройного месяца до полной Луны. Тогда все огорчились этому. Думали – помрёт. А охотились в те времена только дети Алака и братьев его, кто с глазами Заврини с рождения бегал, да некоторые родичи, кто силы свои не потерял за луны прожитые. Юнцы, мальцы, да я в их числе, в поселении сидели. И молодые охотники тоже – взглядом суровым людским сторожили стойбище от ящеров. Да, Хорд? – мудрец обратился к бывалому ловчему.
– Да, помню то время, – подтвердил Хорд. – Боялись тогда сородичи без глаз на промысел ходить. Любая ящерица за тридевять оврагов замечала люд, травоядные совсем не подпускали к себе, а хищники да Разавры с открытой пастью в те времена таились в зарослях повсюду – заползай, не бойся!
– Куда заползай? – переспросил Унга.
Старцы еле сдержали улыбки, а молодые дозорные залились смехом.
– Куда-куда? В пасть к Хамелеону! – воскликнул Хорд. – Говорю тебе – без глаз охотника опасно было выходить из стойбища!
Дети хихикая, зашумели.
– Тяжело было в те луны прокормить наше племя, – продолжил Валан свой сказ. – Ещё не ведали первые люди, что пламя Пангеи из праны творится, и Большой Охоты не было вовсе. И вот тогда-то сородич мой – Лассо, молодой совсем, который лассо придумал для травли – впервые на охоте и познал глаза предков. Осмелел он тогда, не хотел мириться со слепотой и пошёл в одиночку на вольный промысел! Следил он, значит, за Полосунами, а те – прохвосты умные и зрячие. Видят они Лассо издалека, да каждый шаг его знают наперёд. А у Лассо через заросли ничего разглядеть не получается, пока в упор к ящерам не подойдёт. Дождутся ящеры, когда он их обнаружит, и тут же наутёк – шагов на сто. И так целый день – туда-сюда. Лассо-то понял, что рептилии за нос его водят, а он им носом сделать ничего не может. Стало Лассо печально от этого. Как ни старался он, как ни щурился – не мог углядеть проныр первее.