Мундита

Пальцы Эллен, облаченные в черный латекс, легли на родственника дарсонваля, однако Люк не был уверен, что кто-то из находящихся в лаборатории желал устроить ему процедуру. Уокер аккуратно положила руку на черный жезл и плавно провела вниз. Даже такая угроза в виде демонстрации электрооружия отзывалась внутри Эткинса восхищением, да таким, что хотелось присвистнуть. Но ошейник уже работал, поэтому он просто нервно сглотнул, засунув поглубже все свои желания.

Фонарик на ошейнике загорелся красным.

— Волнение, — донесся голос где-то слишком близко с ухом Люка.

Разряд.

Люк схватился за шею и от неожиданности повалился на колени: ноги отказывались его удерживать.

— Никаких эмоций, мистер Эткинс, — повторил профессор Аменс и, обратив взгляд к Эллен, продолжил. — Будет непросто, но оно должно того стоить. — Агент Уокер кивнула. — Удачи, мистер Эткинс. Вы в надежных руках.

========== Часть ll. Эллен Уокер — в ответе, приручает — ошейник ==========

Люк Эткинс в самом деле находился в надежных руках, однако те были облачены в ежовые рукавицы. Эллен была олицетворением дисциплины и послушания, что делало ее самым настоящим подарком с небес для «Мундиты», а не просто агентом. Эта блондинка наверняка могла бы стать идеальным воином, на лице которого при убийстве по приказу не дрогнул бы ни один мускул. В ее действиях не было и толики сострадания, что заставило Люка задуматься о ее деятельности в организации.

— Я могу обращаться на «ты»? — спросил он неожиданно холодным голосом.

Эткинс и сам не знал, что умеет общаться вот так: без шуток, участия мимики и экспрессивной окраски. За первую тренировку с Эллен он понял, что если на него когда-нибудь наденут маску, как это случалось со всеми агентами, то она не спрячет его лицо. Оно просто станет серым под стать его внутренним ощущениям, но каждое движение, отраженное на нем, будет точно запечатлено. При первом взгляде на Уокер Люк был уверен, что ее лицо замаскировано, но уже сейчас понимал, что вся та безжизненность, царившая на нем, — правда. И от этого становилось не по себе.

— Рискни, — ответила Эллен. И все-таки, несмотря на покорность и жестокость, Уокер была живой. В ее безэмоциональности не без усилий скрывалась харизма, которую ошейник почему-то не замечал, и этот когнитивный диссонанс сносил Люку крышу.

— Ты убивала по приказу Аменса? — Эткинс не впервые демонстрировал готовность идти на риск.

— Да, бывало, — буднично ответила Эллен.

Спокойствие, исходившее от нее при признании в наистрашнейшей для Люка вещи, пугало. Она может так же расправиться с ним, если тот ей надоест, и ведь бровью не поведет, когда его бездыханное тело упадет на металлический пол этой самой тренировочной комнаты. Быть может, он не первый неофит за ее практику, а непослушание, как дал понять профессор, здесь не ценят. И Эткинс, пусть и понимал ценность жизни, не желал проживать ее в страхе перед чем-то. Пусть она будет короткой, но он никогда не будет заниматься тем, что противоречит его принципам. «Мундита» умела отнимать воспоминания человека, но она не могла отнять у него себя. Этим, безусловно, занимались агенты по типу Уоркер, но они не машины. Их можно склонить к неподчинению. По крайней мере, Люк таил небольшую надежду на этот счет, хоть и понимал, что случай тяжелый: Эллен близка к автоматизму.

— И тебе их было совсем не жалко?

Поток мыслей о деятельности агентов оказался прерван сразу же после озвучивания вопроса. Эткинс ощутил сильную боль в области бедра и едва удержался от падения: нога начала отказывать в нахождении в вертикальном положении. Люк зашипел, подняв на Эллен взгляд, в котором где-то на глубине таилось раздражение за такие ее действия.

— Ненависть, — оповестил механический голос.

В этот самый момент поступил новый разряд — на этот раз в шею. Брюнет вскрикнул, не в силах терпеть, и все-таки свалился на землю, потеряв контроль над первым пораженным местом. Ощущать ток, бегущий по шее, было, мягко говоря, неприятно. Отвратительно неприятно. Что еще хуже — после боли оставался эффект некой парализации, и Эткинс понимал, что если будет получать такие разряды на завтрак, обед и ужин, то не проживет и недели.

— Не жалко. И тебя тоже, — тихо сказала Эллен, присаживаясь на корточки рядом с Люком. Он прерывисто дышал и даже слегка дернулся от рук агента, заметив приближение. Та усмехнулась. — Я применила жезл, поняв, что ты вот-вот обратишься к жалости к моим жертвам. Это эмоция, которая не должна присутствовать у уважающего себя агента, неофит Эткинс.

Голос Эллен разливался по всей комнате. Дыхание все никак не восстанавливалось, а сердце билось так часто, что отодвигало поучительную беседу Уокер на задний план. Ее голос был где-то далеко, но при этом мучительно везде. Касание тонких пальцев при таких обстоятельствах было неожиданностью для Люка. Он подскочил на месте, а его сердце внезапно замолкло: брюнет надеялся, что не потому, что остановилось. Она провела рукой по запястью Эткинса и на какое-то мгновение задержалась у лучевой артерии.

— Если не успокоишь волнение, ошейник среагирует повторно. У тебя примерно минута, — проинформировала Уокер и, отняв руку, поднялась и зашагала куда-то в сторону. Теперь Люк слышал стук каблуков о пол и испытывал некое облегчение от того, что громкость звука убывала. — Следующий урок — ненависть. Исключая то, что это яркая эмоция, сообщаю, что ни о каком здравом мышлении при ее участии речи быть не может. Агенту ни к чему любить или ненавидеть кого-то. Он должен быть равнодушен и выполнять приказ. — Эллен развернулась на сто восемьдесят градусов, отметив, что Люк осознал угрозу и все-таки нормализовал свое состояние. — Не советую меня ненавидеть, Эткинс, тебе же хуже. А меня ты этим не проймешь.

Люк смотрел в серую маску поверх лица, на котором не было и грамма сострадания. Ей действительно не жалко. Вообще. Медленно, словно боясь развалиться после недавнего электрического мероприятия, он сел на пол. Вставать не хотелось. Хотелось лишь выплеснуть все, что он думает по поводу всего сегодня перенесенного, но Люк понял, что нужно все-таки как-то себя беречь. Он обязательно обойдет систему, но не сейчас: необходимы время и силы, чтобы действовать. Выше желания показать эмоции было лишь полное его отсутствие. Он устал. Его било током от ошейника во время тренировки, когда Эллен пыталась вести с ним что-то наподобие беседы, на деле же допроса в смешении с попыткой вывести его из себя. Стоит отметить, что весьма успешной. Потом она учила его азам боя, во время которого тоже нельзя было ощущать ни страха, ни волнения, ни облегчения. Было больно. Эткинс в жизни бы не подумал, что так много чувствует. Это все было чем-то таким же неотъемлемым, как, например, процесс дыхания, ведь без эмоций существовать попросту невозможно.

— Это не жизнь, — сказал Люк, вновь спрятавшись за маской безразличия.

— «Мундита» — это больше, чем просто жизнь, — мгновенно отреагировала Уокер. — В рамках работы в ней агент лучше понимает себя и хорошо контролирует эмоции. Это не бездумная трата внутренней энергии из-за каждой мелочи. Если агент позволит ошейнику ударить его, значит случай важный. Думаю, если бы все люди были так приручены, то было бы меньше разногласий и больше толка.

— Значит, и тебя может ударить? — сделал вывод Эткинс.

Он впервые увидел, чтобы Эллен замялась при ответе: обычно это было бездумно и четко, словно каждая ситуация была заведомо проложена в ее голове. Здесь этого не случилось. Но девушка все-таки ответила.

— Да, — что поражало Люка, она всегда отвечала по делу. Даже сейчас, когда они вышли на тонкий лед, она не применила никаких «наверное», «думаю», «теоретически». Уокер была воином без брони, и это выражало каждое ее действия и каждая озвученная ею фраза.

Эткинс поставил перед собой задачу докопаться до разгадки этого удивительного случая. Он почти готов был сдаться, просто позволить себе плыть по течению, пока не подвернется случай, но сейчас в его глазах снова заплясал интерес. Каждая из тренировок будет болезненной, но если однажды он все-таки сможет докопаться до истины и увидеть, как этот треклятый ошейник ударит Эллен, то он готов перенести хоть в два раза больше тока. Главное — дожить до этого дня, в который свершится его личная победа. Впрочем, как известно, пока есть цель — есть смысл жизни.