Калевала

46. Вяйнемёйнен покидает Калевалу

Жила в светлой Калевале девица-красотка Марьятта. Выросла она при отце с матерью и была отменной скромницей, так что иной раз являла стыдливость сверх меры: питалась рыбой и мягкой сосновой корой, но не ела яиц, потому что топтал курицу петух, и не брала в рот овечьего мяса, раз была овца под бараном. Посылала мать Марьятту доить коров, но так отвечала ей дочка: «Никогда не возьмусь я за вымя той коровы, что поиграла с быком, а у телок молока не бывает». Запрягал отец Марьятте жеребца в сани, но не хотела она ехать на жеребце, приводил брат кобылу, но говорила стыдливая девица: «Не поеду я на кобыле, с жеребцом игравшей, — запрягите мне лучше жеребенка, что родился по осени».

Так и жила Марьятта чистою девицей, кроткой и прекраснокудрой, — в доме же была ее работа выгонять в поле стадо и ухаживать за ягнятами да ярками.

Раз взошла Марьятта со стадом на холм, на лесную ягодную поляну, и присела послушать, как кличет в лесу серебристая кукушка. Чуть примолкла птица, и спросила красотка кукушку, как спрашивают все девицы:

— Скажи мне, птица с серебристым горлом, долго ли буду я незамужней пастушкой бродить со стадом по лесным полянам и рощам? Год ли, два? Пять или десять? А может, совсем уж недолго осталось?

Но промолчала кукушка, а вместо нее окликнула Марьятту с пригорка ягодка-брусника:

— Сорви меня, девица! Многие женщины хотели полакомиться мною, но взять никто не сумел. Сорви, иначе съест меня червяк или улитка!

Чтобы увидеть ягоду и выбрать ее нежными пальцами со стебля, прошла Марьятта немного по тропе, глядь — брусника на большом камне под деревом: вроде бы и на ягоду похожа, вот только выросла странно — с земли ее не взять — высоко, а с дерева — слишком низко. Подняла девица прутик и сбила им ягоду на землю. С земли прыгнула брусника сама Марьятте на башмачок, с башмачка вскочила на колено, оттуда — на оборку платья, потом — на медный поясок, с пояса — на грудь, с груди прыгнула на подбородок, а с подбородка — прямо в нежные губы: скользнула брусника девице в рот, покатилась по языку в горло и прошла во чрево. От этой брусники понесла красавица Марьятта, и отяжелела ее утроба.

Вскоре пришлось девице оставить пояса и тайком ото всех ходить в баню. Глядя на это, задумалась мать: отчего это дочка Марьятта гуляет в платьях без пояса и украдкой во мраке бегает в баню? А тут как раз подоспел десятый месяц и настало время красавице рожать.

Стало чрево томить деву сильною мукой, и обратилась Марьятта к матушке:

— Согрей мне, дорогая, в бане потеплее местечко, чтобы смогла я родить и обмыть дитятю!

Но ответила ей гневно мать:

— Прочь ступай, блудница Хийси! Ничем тебе не помогу, пока не скажешь, с кем лежала! Холостой он молодец или женатый муж?

— Не зналась я ни с женатым, ни с холостяком, — сказала бедная Марьятта. — Сорвала я на пригорке бруснику, проглотила ее и отяжелела.

Не поверила ей мать, и пошла тогда Марьятта к отцу — просить его о бане. Но разгневался отец пуще матери и сказал грозно дочери:

— Уходи прочь, блудница! Ступай, презренная, рожать в медвежью берлогу, чтобы растерзал там тебя когтями зверь!

— Нисколько я не блудница и презирать меня не за что, — ответила достойно дева. — А рожу я великого героя, который будет сильнее даже самого Вяйнемёйнена!

Не зная, в какую дверь ей стучать, послала Марьятта добрую служанку Пилтти в деревню, чтобы попросила она соседей о бане, где смогла бы бедняжка разрешиться от бремени.

— Но к кому мне бежать? — спросила Пилтти. — У кого искать помощи?

— Беги прямо к Руотусу, чей дом стоит над речкой Сарой! — сказала мучимая родами Марьятта.

Скора была девочка Пилтти и без приказания: подобрав передник и платье, поспешила она к Руотусу — только шишки поскакали из-под ног.

В полотняной рубашке сидел хозяин за столом и ел пирог, запивая его медом.

— Что скажешь, негодная служанка? — спросил спесиво Руотус.

— Пришла я просить о горячей бане, — сказала хозяину Пилтти, — где могла бы одна несчастная разрешиться от бремени.

Вошла тут перевалкой в горницу жена Руотуса, уперла руки в бока и спросила:

— А для кого нужна баня?

— Для Марьятты, — ответила Пилтти.

— Нет у нас для чужих бани, — сказала злая жена Руотуса. — Стоит у соснового леса на пожоге хлев — пусть там и рожает блудница: надышит там лошадь пару — в нем и попарится!

Поспешила Пилтти обратно и, рассказав Марьятте, что не нашла в деревне для нее бани, передала слова хозяйки Руотуса. Заплакала горько красавица Марьятта о своей доле и, подобрав подол и прикрыв живот веником, мучимая болями в лоне, как последняя рабыня, поспешила в темный хлев на краю соснового леса. Дойдя до места, попросила она лошадь надышать посильнее, чтобы сделался в хлеву теплый пар, как в бане, и смогла бы дева родить дитя в тепле и покое. Стала лошадь дышать на страдающее чрево, и сделалось в хлеву жарко, словно в бане, а пар сгустился в капли и закапал со стропил. Довольно покупалась стыдливая девица в этой влаге и родила на свет сыночка. Обмыв младенца, спеленала его Марьятта в яслях на сене, а после взяла на колени и дала ему грудь.

Так качала она его и кормила, гладила по головке и расчесывала волосики — так баюкала нежно дорогое дитя, пока, для себя незаметно, не уснула. Когда же вновь проснулась Марьятта, то увидела, что исчез с ее колен ребенок и не видно его нигде рядом. Принялась девица искать милого сыночка, золотое свое яблочко: заглянула под сани и за жернов, посмотрела в траве и за деревьями — но нет его нигде. Пошла она по горам и рощам, по пескам и полянам, раздвигая на пути каждый куст, но нигде не отыскала и следа пропавшего ребенка.

Увидев звезду на небе, спросила ее с поклоном Марьятта:

— Не знаешь ли ты, куда подевался мой сынок, где скрылось мое золотое яблочко?

— Если б знала, то не сказала, — ответила звезда, — ведь это он, сынок твой, сделал так, чтобы в холоде и темноте блистала я на небе.

Ни с чем отправилась дальше Марьятта. В то время по воздушной дуге вышел навстречу ей месяц, и спросила его дева:

— Не видал ли ты моего сыночка? Не знаешь ли, где он скрылся?