Калевала

Подумав, решила Лоухи, что мало будет напустить на похитителей туман, и стала заклинать дальше:

Надышала дева тумана густую мглу на море, плотно застлала воздух, чтобы не мог Вяйнемёйнен понять, куда ему плыть средь широких вод. Простояв три дня и три ночи посреди морских потоков, не стерпел Вяйнемёйнен пустого ожидания и воскликнул:

— Даже слабейший из героев тумана не убоится и в слепоте его не согласится погибнуть!

С теми словами выхватил старец свой огневой клинок и рассек плотную мглу — от такого удара поструился по мечу сок тумана, а сам он поспешно воспарил к небу. И расчистились воды, и прояснели широкие дали.

Но не успели гребцы разогнать лодку, как послышался у медного борта страшный шум, и взлетели вверх столбом брызги и пена. Выглянув за борт, побледнел как снег отважный Ильмаринен и в ужасе закрыл лицо руками. Бросился мудрый Вяйнемёйнен к краю лодки и увидел Ику-Турсо, поднявшего страшную голову из моря. Схватил богатырский старец Турсаса крепко за уши и спросил:

— Посеял ты уже однажды злой дуб, зачем теперь вышел из моря пред очами человека?

Попробовал было вырваться из рук Вяйнемёйнена Ику-Турсо, но напрасно. Однако не дал он ответа, и тогда, встряхнув его хорошенько, вновь спросил песнопевец:

— Зачем поднялся ты из вод перед сынами Калевалы?

Но пришлось Вяйнемёйнену еще раз хорошенько встряхнуть Турсаса за уши, прежде чем дал он ответ.

— Вышел я из вод, чтобы погубить героев Калевалы и вернуть в Похьолу Сампо, — сказал Ику-Турсо. — Но если оставишь ты мне, Вяйнемёйнен, мою жалкую жизнь и отпустишь в бездонные глуби, то — клянусь! — никогда уже больше не явлюсь я пред очами человека!

Тотчас отпустил мудрый старец Ику-Турсо в море, велев ему на прощание не подниматься из глубин и не показываться людям от сего дня и довеку. С тех пор не смеет Турсас выходить из моря, и ни один человек не видел его больше ни при свете солнца, ни при сиянии месяца.

Только сел Вяйнемёйнен у руля править лодкой дальше, как налетел вдруг на челн встречный ветер и разразилась на море страшная буря. Встали вокруг пенные волны выше мачты, загудел воздух от напора ветров, что дули разом со всех сторон и хлестались песком, принесенным с далеких прибрежий, — никогда прежде не доводилось сынам Калевалы бывать в такой буре, а тут еще захлестнула лодку волна и смыла за борт многострунный короб Вяйнемёйнена, его звучное кантеле. Подхватил кантеле Ахто и унес в глубины на веселье девам Велламо. Навернулись на глаза Вяйнемёйнена слезы, и сказал он скорбно:

— Пропала отрада души — утонула радость старца! Никогда уже больше не вернется ко мне щучье кантеле!

А буря все не утихала, по-прежнему швыряли лодку водяные валы и захлестывали пенящиеся гребни, и тогда посетовал Ильмаринен:

— Горе мне! Зачем вышел я в море на этих дрожащих досках?! Знавал я злые дни на просторах вод, но не видел бури страшнее этой — видно, не пощадит нас нынче ветер и не пожалеют волны!

— Не годится нам горевать, — сказал мудрый Вяйнемёйнен, — не поможет в несчастье плач! И начал старец усмирять бурю заклятием:

И поумерилась ярость бури, стали смиряться ветры — позади остался ужас стихии. Тут взял веселый Лемминкяйнен те бруски и доски, которые запасливо захватил в поход, и достроил на сажень борта у лодки, чтобы не перехлестнули их волны. И так, подправленный на славу, поспешил челн по спинам водяных валов дальше.