Калевала

31. Куллерво узнает, что родные его живы

Поспешил золотоволосый Куллерво, стройный юноша в синих чулках, прочь из дома Ильмаринена, пока не узнал кузнец о гибели жены, пока не вскипел великой злобой к рабу и не пожелал с ним посчитаться. Направился Куллерво в лес, потому что некуда было больше податься бездомному сироте, — но легки были его думы, и веселилась душа раба от того, что исполнил он месть и наказал насмешницу: на весь лес трубил он в свой рог, и откликались дали на злорадное веселье Куллерво.

Долетели до кузни звуки рожка из леса, и бросил Ильмаринен работу, вышел на двор посмотреть, отчего стоит в бору такой шум, — и тут увидел он растерзанную зверьми жену и стал от горя недвижим. Всю долгую ночь провел кузнец на дворе в стенаниях, много пролил слез по любимой жене, по красе земли и моря, и было его сердце чернее угля, а мысли — как деготь.

Куллерво же до ночи шел по частому лесу, а как стемнело, сел усталый на землю и принялся вновь горевать о своей сиротской доле: у всякого есть родина и есть свое жилище, а для него родина — темный лес, поляна — дом, очагом ему служит ветер, а дождь ему — вместо бани! Еще до рождения потерял он отца, отняли его в детстве от матери — жив ли кто из его родных? Или весь погиб великий род Калерво? Или все, что получил он с рождением, — это башмачки изо льда и снежные рукавицы, чтобы ступить ему в гололед на шаткий мостик и упасть в гнилую болотную воду? Долго сетовал на судьбу Куллерво, пожаловался он и Укко на свое несчастье: что вырос он без отца и без матери, что одинока его жизнь, как у чайки над утесом, что всем поровну сияет на небе солнце и только одному ему оно не светит и не греет душу… Но ничего не ответил великий Укко, видно, думал свою думу, где вместо мыслей у него — леса, озера и звезды, и тогда решил в отчаянии Куллерво пойти в землю Унтамо и отомстить врагу за раны отца, за слезы матери и за свое злое несчастье.

— Подожди же, Унтамойнен, губитель моего рода! — воскликнул Куллерво с ненавистью. — Разорю я твой дом и сожгу дотла широкий двор!

Под утро шла мимо лесная старушка и, услышав гнев Куллерво, спросила его:

— Куда собрался ты, сынок? В какие края спешишь на битву?

— Ведет меня месть на чужбину, в селение Унтамо, — ответил Куллерво. — Хочу я отплатить ему за свой несчастный род — за смерть отца, Калерво, за слезы родимой матери в пепел обращу я его жилище!

— Нет, не погиб еще ваш род, — сказала старушка, — спасся отец твой Калерво и жива-здорова мать.

Обрадовался Куллерво и бросился к старушке с расспросами:

— Скажи мне, милая, где живут они? Где отыскать мне отца с матушкой?

— Живут они нынче на краю лапландской земли, — сказала лесная старушка, — у озер, богатых рыбой.

— Как достигнуть мне той земли? Как отыскать туда дорогу?

— Путь туда не близкий — сначала три дня иди лесом вдоль реки, — ответила старушка, — потом сверни на север и встретишь на дороге гору — обойди ее вдоль подошвы слева и придешь к другой реке. Ступай по берегу и, как минешь три порога, на конце косы у длинного мыса увидишь рыбачью хижину — там живут твои отец и мать, там сестры твои и братья.

Быстро собрался Куллерво в дорогу. А в пути все случилось, как сказала лесная старушка: три дня шел он лесом, а потом, свернув на север, повстречал гору. Обогнул Куллерво ее подошву слева и вышел к речному потоку. Держась берега реки, прошел он три порога и вскоре на конце песчаной косы увидел рыбачью хижину. Поспешил Куллерво в избушку и бросился на грудь отцу и матери со словами:

— Вернулось ваше дитя, которого в раба обратили мужи Унтамо!

— Живой ты явился, сынок! — не сдержала слез мать. — А я тебя уж не ждала и, как по мертвому, по тебе рыдала! Было у меня два сына и две дочки — пропали из них старшие, но вот сыночек возвратился, а дочки так и нет!

— Как же пропала сестра? — спросил Куллерво. — Где она погибла?

— Ушла она в лес по ягоды, — "горько вздохнула мать, — хотела набрать под горой малины и там исчезла, а как погибла — никто не знает: может, утонула в болоте или растерзали ее волки. Неделю ходила я по лесу, звала с горы дочку, но не нашлась она, а дубравы мне велели, чтобы не кликала я ее попусту, — не вернется она больше в жилище матери и к отцовской пристани…