Страница 8 из 16
Лев рассматривал деньги. Купюры в Аргентине особенные, вертикальные. Надписи на них идут поперек, приходится смотреть как бы сбоку. Вот портрет ягуара в зеленых тонах. Вот синий кит. Причем живность распределяли не по весу, поэтому кит попал на двести песо, а ягуар – на пятьсот. Добавим шесть графитово-серых кондоров по полтинничку, и получится тысяча.
Эти сбережения он проел и пропил, пока гулял по Байресу – так называет аргентинскую столицу продвинутая молодежь. Зумеры считают, что произносить полностью: «Буэнос-Айрес» – зря тратить время. Ну, тоже странные. Сократили бы уже до «Бай», или «Би-Эй», но цифровое поколение не способно на радикальные шаги, предпочитает полумеры. Зато они деликатные и уважают личное пространство. Не лезут обниматься к Перелётному жениху, как пергидрольные домохозяйки из поколения икс, а тактично фотографируют с безопасного расстояния – перед фасадом Розового дворца, у обелиска на Площади Мая, на Мосту Женщины, но особенно много снимков сделали возле Флоралис Хенерика. Этот цветок из нержавеющей стали, размером с типовую московскую девятиэтажку, воистину завораживал. Скульптура не просто дышала, раскрывая гигантские лепестки, она поворачивалась вслед за солнцем, словно живой подсолнух. Лев возвращался снова и снова, чтобы увидеть, как начищенный до блеска металл отражает полуденные лучи, разбрасывая вокруг миллионы солнечных брызг, как алюминиевые тычинки синеют в надвигающихся сумерках, как внутри сомкнувшегося бутона, обращенного на закат, разгорается красное зарево. Здесь, у подножия цветка, выпавшего из петлицы Пантагрюэля, легко почувствовать себя крошечным червячком и ужаснуться, ощущая неимоверную пустоту бездушной Вселенной. А вот пописать, к примеру, сложно, даже если приспичит.
Люди вокруг и все щелкают вспышками.
7358 пользователей отметили
Льва Мартынова на своих фото
Ровно в девять вечера он подошел к Ла Бомбонере. С высоты птичьего полета стадион напоминал конфетную коробку, а внутри, на футбольном поле, громоздилась раскрытая вафельница – сцена с огненно-рыжим задником, встопорщенным будто ирокез Джигурды. Но на уровне мостовой все выглядело куда прозаичнее: армия в черных кожаных доспехах штурмует средневековый замок. Передовые отряды бьются локтями о железные ограждения и пытаются удерживать хоть какую-то стройность в рядах, чтобы атаковать ворота и прорваться к местам, указанным в билетах, но засадные полки напирают сзади, создают сумятицу и хаос, мешая всем и, в первую очередь, себе. Хорошо, что не придется нырять в эту толпу. Лев постучал в дверь с цифрой 7 и сказал секретный пароль:
– Э-эм, привет, народ. Я от Кати.
Его тут же проводили за сцену. Мама дорогая! Сколько тут всего понастроили. Костюмерная со стеклянной дверью, за которой застыли два быка в униформе цвета хаки. Склад с инструментами, их стерегут четверо. Доминошная, для монтировщиков сцены, здесь охраны нет, но заходить не хочется: накурено, хоть топор вешай. Свернули за угол, тут вертолетная площадка. Правильно, не везти же супер-группу по пробкам. Секьюрити выстроились в три ряда, все с дубинками и шокерами, на случай если фанаты прорвутся. Чуть дальше – гримерки для музыкантов, святая святых, но туда только через лазерный коридор…
Из этого коридора появилась Катя, схватила за руку, потащила в темный угол.
– Рада тебя видеть, – она поцеловала Льва в губы и оттолкнула к стене. – Стой здесь! Жди сюрприза!
Смотреть концерт из правой кулисы – это не совсем то, о чем мечтали большевики. Им больше подходит левая, да и оттуда слышался бы недовольный ропот. Мимо постоянно кто-то бегает, спотыкаясь о змеящиеся провода, матерясь на разных языках, толкая в спину, в бок, в грудь, умудряясь даже над головой протиснуться с чем-нибудь тяжелым и угловатым. Из-за многоярусной колонки виднеется самый бессмысленный кусок сцены с ударной установкой, единственное, что можно разглядеть с этого ракурса – тарелки хай-хэт, которые изредка подпрыгивают на стальном стержне. Звук доносится в искаженном виде, уши сворачиваются в трубочки, а нервы во всем теле ноют и подергиваются. Но к этим неудобствам быстро привыкаешь, и даже зубная боль, вспыхивающая в такт музыке, не портит настроения.
Музыканты отработали ровно два часа, поклонились и ушли. Жаль, в противоположную кулису. Но все понимали: это еще не конец. Десять минут гремели аплодисменты и крики: «Хотим больше! Хотим больше!» Первым вернулся барабанщик, притворяясь, что ищет забытые палочки. Он сделал удивленное лицо в стиле «А чё это вы здесь делаете?!» С минуту постоял, глядя на бушующее море, затопившее танцевальный партер. Сел и исполнил зажигательное соло. Встал, поклонился: хватит вам? «Нет!» – хрипели сорванные глотки многотысячного зрительного зала. – «Хотим больше!»
Ударник пожал плечами и свистнул. Этого сигнала только и ждали остальные. Выпорхнули бэк-вокалистки, прискакала ритм-секция, неспешно вышли гитаристы и в конце, ломаясь, как шарнирная кукла, появился солист.
– Окей, – просто сказал он, и зал мгновенно затих.
Исполнили на бис пять вселенских хитов, а потом волшебный голос, который только что объяснялся в симпатиях к дьяволу, запел о райских кущах:
Песня была написана задолго до рождения Льва и на концертах не звучала больше четверти века. Зачем же они откопали это старье?
А, понятно зачем.
– У вас есть мечты, я знаю, – прокричал солист в микрофон. – Вы верите, что эти мечты когда-нибудь исполнятся. Случится ли это именно с вами? Только если повезет. Потому что вы просто верите, но ничего не делаете. А мечты надо воплощать в жизнь. Это простая истина, хотя мало кто ее понимает. Я хочу поблагодарить хорошего парня, который готов ради своей мечты облететь всю планету. Мне шепнули по секрету, что он сегодня на нашем концерте. Хэй, ребята, думаю, вы поддержите, если я скажу: «Удачи тебе, Перелётный жених!»
Зал взорвался оглушительным «Да-а-а!»
Льва вытолкнули на сцену. Это сделала Катя, а может, кто-то из прокуренных монтировщиков, он не заметил. Вывалился из-за громадной колонки – и прямо в Зазеркалье. Сделал пару шагов. Глаза слепили разноцветные лучи прожекторов, направленные в одну точку, а у этой точки дрожали колени, пересох язык и путались мысли. Зрителей не разглядеть, но это к лучшему – иначе сердце взорвется. В юности Льва часто преследовали кошмарные сны, будто он голышом стоит на людной площади, прохожие глумливо хохочут, кричат презрительно – не разобрать слов, но вроде бы обсуждают «сморщенного малыша». Сейчас все наяву, и то, что одежда не исчезла, вообще не успокаивает. С трудом передвигая ватные ноги, Лев приковылял на авансцену. Динозавры рока приветливо кивнули, похлопали в ладоши и разошлись по гримеркам. Он остался на сцене один и, не понимая, что принято делать в таких случаях, просто поднял вверх обе руки и помахал публике. Не плачь по мне, Аргентина! Запомни молодым и красивым, ну или, ладно, таким, какой есть.
Полчаса спустя, а может, через год – чувство времени подводило, как и остальные пять, – Лев вернулся за кулисы. Он не соображал, где находится, кто его тормошит, чей голос пытается пробиться через фантомные звуки недавней овации и что плещется в стакане, который незаметно сунули ему в руку. С последним разобраться проще всего. Сделай глоток и узнаешь. Хм-м…
Как ни странно, вода.
Без газа.
Теперь сосредоточимся на голосе. Женский. Чуть пьяненький. Громыхает, как реактивная артиллерия.
– Катюша, – Лев потер виски, – прости, я ничего не понял.
– А что непонятного я сказала?
– Все. В смысле все, что ты сказала, звучало в моей голове как «бу-бу-бу».
– А, тебя контузило на сцене, – усмехнулась девушка. – С непривычки это случается. Прикинь, именно так на людей обрушивается слава.