Стриптиз

– Дэви еще не знает об этом, – сказал Крэндэлл.

– Ну и не говори ему, – посоветовал Молдовски.

– Он воображает, что массы его просто боготворят.

– Вот и поддерживай в нем эту убежденность. Нам нужен кандидат, который верит в свои силы.

– Это уж точно, – вздохнул Крэндэлл. – Он до такой степени верит в свои силы, что я уже не успеваю контролировать его. – И он вручил Молди последний счет конгрессмена из «Клубничной поляны». В конце его один из братьев Линг собственноручно приписал: «40 долларов за испорченные пирожные».

– А где же в это время был ты? – поинтересовался Молдовски.

– Он вышел через заднюю дверь, Малкольм. Крис Рохо прислал за ним машину.

– Я спрашиваю, где был ты.

– Спал в гостиной.

– Хорошо же ты выполняешь свою работу!

– Кончай издеваться, – огрызнулся Крэндэлл. – Хочешь сам попасти его сегодня вечером? Я готов заплатить, чтобы посмотреть, как ты будешь это делать.

Молдовски не на шутку разозлился, узнав, что Дилбек снова начал предаваться своим привычным развлечениям. По всей видимости, этот идиот так и не извлек никакого урока из того, что произошло в «И хочется, и можется».

– Может, подсыпать ему что-нибудь в еду? – предложил Эрб Крэндэлл. – Я уж подумываю о слабительном.

– Лучше снотворное.

Молди прямо-таки бесила непробиваемая глупость конгрессмена Дилбека. Неужели он не понимает, на какой опасной грани балансирует? Джерри Киллиан исчез, но появятся другие Киллианы – другие шантажисты, если он не прекратит шататься по стрип-заведениям.

– Есть и еще кое-что, – сказал Крэндэлл.

Молдовски резким движением ослабил узел галстука, словно предвидя, что еще минута – и ему просто не хватит воздуха.

– Погоди, сейчас я сам попробую угадать: он связался с несовершеннолетней? С девицей из католической школы?

– Ты сам просил меня держать тебя в полном курсе его дел.

– Ну так выкладывай! Хуже, думаю, уже не будет.

Крэндэлл сунул в рот карамельку от кашля.

– Сегодня утром был очень странный звонок.

– Куда – по домашнему номеру или в вашингтонский офис?

– В вашингтонский офис. Отвечала одна из секретарш. – Рассказывая, Крэндэлл переваливал леденец то за одну, то за другую щеку. – Звонила женщина.

– Вот это да!

– Сказала, что она приятельница Джерри Киллиана.

У Молди отвисла челюсть.

– Ты что, разыгрываешь меня, Эрб? Шутишь?

– А ты что – видишь, что я смеюсь?

– Что еще? – рявкнул Молдовски. – Что еще она сказала?

– Вот в том-то вся и загвоздка, Малкольм. Она не назвала себя. Номера тоже не оставила. А вообще, по словам секретарши, весьма корректная дама. Сказала, что позвонит в другой раз, когда у конгрессмена будет время поговорить с ней.

Молдовски быстрым движением пригладил волосы. Только по этому признаку Крэндэлл понял, насколько он взвинчен. Безупречные манеры являлись одной из фирменных составляющих стиля работы Молди.

– Ты говорил об этом Дэви? – спросил он.

– Конечно, нет.

– Которая из секретарш отвечала на звонок?

– Старшая – Бетт Энн. Не дергайся, она вообще не в курсе. Для нее имя Киллиана ровным счетом ничего не значит. – Крэндэлл шумно разгрыз остатки леденца, проглотил его и запил коньяком. – Малкольм, пора бы уже тебе ввести в игру меня.

– Лучше порадуйся, что я до сих пор этого не сделал.

– Ты говорил, что твои люди устроят все как надо.

Молдовски, стоя у окна, созерцал океанский простор.

– Я думал, что да, – ответил он, не оборачиваясь.

Когда запищал пейджер сержанта Эла Гарсиа, его владелец сидел на морозильной камере для мяса, жуя резинку и заполняя какие-то официальные бланки. Внутри морозильной камеры находились Айра и Стефани Фишмен, восьмидесяти одного года и семидесяти семи лет соответственно, компактно сложенные, как садовая мебель. Они покинули этот мир практически один за другим, с разницей в два дня, в июле месяце первого года президентства Джералда Форда. Их единственная дочь Одри поместила умерших родителей в промышленного размера холодильник глубокой заморозки марки «Сиэрз», купленный специально для этой цели. Айра и Стефани получали от службы социального обеспечения в общей сложности тысячу семьсот долларов в месяц. Одри, уже давно не имевшая ни работы, ни перспектив получить ее, решила, что не стоит торопиться с уведомлением правительственных или каких бы то ни было других официальных органов о смерти родителей. Друзья и знакомые считали, что старики, утомленные флоридской жарой, снова вернулись в родные места, на Лонг-Айленд. Никто, кроме Одри, не знал, что Айра и Стефани в полной сохранности покоятся под тремя дюжинами замороженных обедов от фирмы «Соунсон», состоящих главным образом из стейков по-сэйлсберийски. Чеки от службы социального обеспечения продолжали исправно поступать, и Одри обналичивала их в течение долгих семнадцати лет.

Ей удавалось сохранять свою тайну вплоть до дня, о котором идет речь. В это утро она рано встала и, как обычно, поехала на церковном автобусе играть в бинго. Около полудня юный бродяга по имени Джонни Уилкинсон разбил окно ее спальни и забрался в дом в надежде разжиться наличными, оружием, кредитными карточками и стереоаппаратурой. Любопытство (а возможно, голод) заставило его заглянуть в большой холодильник, и последовавшие затем вопли ужаса донеслись до ушей проходившего мимо почтальона. Одри, вернувшись, застала свой домик битком набитым полицейскими. Ее немедленно взяли под стражу, но детективы не были уверены в том, какие обвинения можно ей предъявить.

Произвести аутопсию не представлялось возможным ранее, чем через несколько дней, когда замороженная чета достаточно оттает, но сержант Гарсиа полагал, что Фишмены умерли от естественных причин. В штате Флорида не существовало специального закона, запрещающего гражданам замораживать своих умерших родных, однако Одри допустила серьезные нарушения, не сообщив властям о кончине родителей и храня мертвые тела в пределах жилой зоны. Что же касается обмана службы социального обеспечения, тут речь шла о преступлении федерального масштаба. Все это никак не входило в круг вопросов, которыми обычно занимался Эл Гарсиа, и не представляло для него интереса. Поэтому он даже обрадовался, когда его пейджер запищал.