Школа безумия

Кортни взяла инициативу на себя. Взяв в одну руку программку, она наклонилась, чтобы быстро обнять миссис Кэмпбелл. Та сначала растерялась, не понимая, кто эта молодая женщина, но затем, судя по ее лицу, все же узнала Кортни.

Она выдавила грустную улыбку.

– Кортни Салливан, верно?

Кортни с серьезным лицом кивнула и взмахом руки указала на меня.

– Мы приехали вместе. Я была потрясена, услышав о случившемся. Примите наши глубочайшие соболезнования.

Взгляд миссис Кэмпбелл упал на меня.

– Привет, Эмили.

Она сказала это тихо, почти равнодушно, и я почувствовала, как глубоко внутри меня что-то увяло.

Я поспешила изобразить печальную улыбку:

– Здравствуйте, миссис Кэмпбелл.

Она протянула руку, давая понять, что вторые объятия ей ни к чему. Ее рука была худой, кожа похожа на бумагу.

– Мы ценим твое участие, – сказала мисс Кэмпбелл. – Когда твоя мать сказала мне, что ты можешь приехать, я не знала, чего ожидать.

А я не знала, как на это ответить, поэтому просто кивнула, пожала руку мистеру Кэмпбеллу и встала в очередь к сестре Оливии, Карен.

– Ты помнишь Эмили Беннет? – спросила у нее Кортни. – Эмили, ты помнишь Карен?

У Карен было то же круглое лицо, что и у Оливии. Она была в черном облегающем платье, длинные каштановые волосы ниспадали на плечи. В левой руке она сжимала скомканный носовой платок и, шмыгнув носом, улыбнулась нам.

– Спасибо вам обеим, что приехали. Я не уверена, что кто-то еще из школы это сделал.

Беглый взгляд показал, что большинство присутствовавших в траурном зале были старше нас – возраста родителей покойной – и в строгих деловых костюмах. Большинство, как я поняла, были сослуживцами Оливии или людьми, которые работали с мистером и миссис Кэмпбелл.

Карен указала на первый ряд, на мужчину и мальчика в серых костюмах. Это были ее муж Джерри и их сын Даллас. Джерри, в очках в роговой оправе, держал Далласа на коленях, поставив перед ним сотовый телефон, чтобы как-то отвлечь.

Карен вытерла глаза.

– Думаю, Оливия была бы очень признательна, что вы двое приехали. Для нее это значило бы все на свете.

Кортни взяла Карен за руку, ободряюще пожала ее и подошла к гробу.

Я последовала за ней, чувствуя, как у меня скрутило живот. Не то чтобы я боялась покойников. Просто Оливия была моей подругой… ну, или бывшей подругой. Мы сплетничали о мальчиках. Делились секретами. Красили друг дружке ногти.

А теперь она мертва.

По крайней мере, в гробу Оливия выглядела умиротворенной. Хотя бы это. Я вспомнила, что говорилось в посте ее матери в «Фейсбуке» о том, как сильно она страдала. Каким образом и по какой причине Оливия покончила с собой, оставалось загадкой, но она выглядела так, словно сейчас отдыхала, и это казалось самым большим, о чем только можно мечтать.

Секреты.

Одна из самых ценных валют для девочки в средней школе.

Нечто такое, что способно укрепить или разрушить дружбу. Нечто такое, чем мы все были одержимы. Мы обожали сплетничать, однако собственные секреты старались держать при себе. Что было особенно странно, когда Маккензи потребовала, чтобы мы дали клятву на крови, пообещав, что никогда никому не расскажем о том, что сделали с Грейс Фармер.

Для гарпий секреты были источником жизненной силы. Они нас питали. Делали нас сильными.

Помню, как однажды в восьмом классе – в начале учебного года, за несколько месяцев до того, как появилась Грейс, когда мне казалось, что меня вот-вот лишат статуса, – я застала Оливию в туалете рядом со спортзалом. Она заперлась в одной из кабинок и плакала так тихо, что ее плач напоминал кошачье мяуканье.

Я постучала в дверь кабинки.

– С тобой все в порядке?

Тихие рыдания прекратились, но ответила она не сразу:

– Да, все в порядке.

– Оливия.

Еще секунда молчания, затем щелкнул замок и дверь открылась. Оливия стояла передо мной и вытирала глаза.

– Эмили?

– Что случилось?

– Ничего.

– Скажи мне.

– Я же сказала, ничего.

Я скрестила на груди руки, пытаясь одарить ее взглядом, которым в совершенстве владела Элиза, когда она хотела, чтобы кто-то прекратил маяться ерундой. Элиза научилась этому взгляду у отца, который имел дело в суде с преступниками и адвокатами, пытавшимися втюхать ему всякий вздор.

Оливия снова вытерла глаза и громко шмыгнула носом.

– Просто оставь меня в покое, хорошо?

В иной ситуации я бы ее послушала, кивнула головой, извинилась, выскочила из туалета и вела бы себя так, как будто всего этого никогда не было. Но Оливию что-то явно беспокоило, и я сочла своим долгом вмешаться, как обычно это делали Элиза или Маккензи.

Сначала я подумала, что, возможно, это связано с едой – я видела накануне, как Оливия таскает из рюкзака печенье, – но страдание на ее лице было другим, поэтому я задала первый вопрос, который пришел в голову:

– Тебя кто-то обидел?

– Нет! Никто меня не обижал, – поспешно ответила она и сделала большие глаза.

– Тогда в чем дело?

Должно быть, Оливия поняла, что я не собираюсь уступать, или же ей действительно хотелось кому-нибудь рассказать, потому что она вздохнула.

– Просто… – начала она, сдерживая слезы. Ее взгляд метался по туалету, лишь бы не смотреть на меня. – Мои родители…

– Что твои родители?

– Я подслушала их вчера вечером. Они ругались. Они… – ее голос сорвался, и она снова расплакалась. – Думаю, они разведутся.

Я не знала, что сказать. В нашей школе были и другие девочки, чьи родители развелись, но из наших родителей этого пока никто не сделал. До того момента мне и в голову не могло прийти, что мои родители могут расстаться. Да, они иногда ссорились, иногда весь семейный ужин могли не разговаривать друг с другом, но их любовь была настолько чистой, что сама мысль о разводе разбила бы мне сердце.

Я представила себе, что узнай я, что мои родители говорят о разводе, я бы тоже заперлась в туалетной кабинке и тоже разревелась.

– Только никому не говори, – сказала Оливия, в упор на меня глядя. – Карен не знает, и я не хочу, чтобы она знала. Обещай мне, что ты не скажешь другим девочкам. Пожалуйста, пообещай.

Секрет. Только наш вдвоем секрет.

– Обещаю.

И я сдержала свое обещание, гордая и верная, пока через две недели мы все не оказались в доме Маккензи. Оливия еще туда не приехала, и Маккензи огляделась по сторонам так, будто в ее спальне собралась толпа, затем подалась вперед и понизила голос:

– Она взяла с меня обещание никому не рассказывать, но угадайте, что происходит с родителями Оливии.

– Что? – спросила Дестини.

– Они разводятся!

Маккензи почти взвизгнула, как будто не могла сдержать возбуждения, а остальные девочки ахнули, даже я, так как знала, что обязана это сделать.

Как оказалось, это было неправдой. Хотя родители Оливии обсуждали такую возможность, в конце концов они решили остаться вместе. Но в тот день я изобразила удивление, как будто ничего не знала. Как будто это не было секретом, которым Оливия поделилась со мной. и только мы двое знали о нем, и никто другой.

Потому что оно и не было.

Суматоха началась в середине церемонии. Карен рассказывала историю о своей свадьбе, о том, как Оливия, будучи подружкой невесты, страшно нервничала, боясь произносить речь, но в конце концов прекрасно с ней справилась, заставив всех смеяться и плакать.

Когда Карен дошла до той части, где Оливия читала написанное для молодоженов стихотворение, в коридоре послышались голоса, напряженные и сердитые. Дверь в задней части зала открылась, и внутрь шагнул крупный мужчина лет тридцати с небольшим. Он был лыс, с густой бородой, в темных брюках, рубашке и галстуке. Как только он появился, мистер Кэмпбелл вскочил и грозно указал на него пальцем.

– Тебе здесь не рады.

Он не повысил голоса, но холодная ярость его слов заставила всех обернуться на дальний конец комнаты.