Когда заканчиваются сказки

Тело его содрогнулось, мышцы резко сократились, вызывая приятную истому внизу живота. С ног до головы по коже промчалась лёгкая щекотка, и в следующий миг на снег опустились серые волчьи лапы.

Волк огляделся по сторонам, втянул влажным носом холодный воздух и переступил с ноги на ногу, словно пробуя, насколько прочен снег.

Мир стал острее, ярче. А ещё лес пронизывали десятки запахов, осязаемых и чётких. Они разноцветными полупрозрачными лентами струились между деревьями, стелились по земле и вились в воздухе, сообщая Волку, кто и когда бродил по этой чаще, где протекал ближайший ручей, а где, если хорошенько раскопать снег, можно отыскать сладкую красную ягоду.

Но прежде – сбить с себя человеческий запах. Волк повалился на спину и принялся кататься по снегу. Лошадь обеспокоенно попятилась, но наброшенная на ветку узда не позволила ей сделать больше пары шагов.

Волк вывалил язык и завозился с удвоенной силой, как можно глубже зарываясь в мягкий, пушистый снег. Всё его существо переполняла бурная звериная радость.

Вскочив на ноги, Волк отряхнулся и сорвался с места. Он нёсся сквозь чащу на пределе возможностей. Наконец. Наконец он ощущал тягучее напряжение в мышцах, и ветер, что путался в шерсти, ловил окружающие запахи и звуки. Наконец он чувствовал мир полностью, по-настоящему, чуял и осязал всю его суть, а не те жалкие обрывки реальности, что были доступны ему в человеческом облике.

Лапы утопали в снегу, и приходилось подпрыгивать, вздымая белоснежные зыбкие волны и распугивая синиц. Свобода. Счастье. Свобода. Жизнь. Воля. Волк не знал всех этих слов, но чувствовал. Ему не нужны были слова, чтобы понимать, кто он, чтобы придавать себе смысл. Самого его существования уже хватало. Он был един с миром, был его частью, он и был миром. И это первобытное, неразрушимое единство становилось его силой, его счастьем и его свободой.

Атли завидовал этой волчьей способности ощущать себя счастливым и свободным, даже будучи большую часть времени запертым в человеческом теле. Возможно, дело было в том, что для Волка не существовало ни прошлого, ни будущего, только одно вечное, всепоглощающе прекрасное «сейчас». Сейчас, пока его лапы взрывают снег, пока ветер свистит в ушах, пока мышцы работают на пределе возможностей – всё остальное не важно. Момент, настоящее, миг – вот она жизнь, и, кроме этого мига, не существует больше ничего, не существовало и не будет существовать. По крайней мере, так думал Волк.

Хрустнула ветка, и Волк вскинулся, навострил уши и принюхался. Запах травы, шерсти и мускуса. Пасть наполнилась слюной, Волк замер, ожидая реакции Атли, но тот отступил в тень, позволяя золоту сознания Волка заполнить всё доступное пространство и решать самому.

Волк бесшумно двинулся навстречу запаху, туда, откуда доносился шум воды. Лапы мягко ступали на снег, обходили веточки и препятствия, не оставляя добыче и шанса услышать приближение хищника.

У ручья пил воду упитанный олень. Он ещё не успел исхудать, и круглые коричневые бока с подпалинами выглядели крайне аппетитно. Огромные ветвистые рога почти касались воды, уши беспокойно стригли воздух.

Волк замер и медленно приблизился, заходя к оленю сзади и стараясь ступать как можно тише. Это оказалось сложно, учитывая, что размером он не уступал своей добыче. Но олень был слишком поглощён утолением жажды, чтобы заметить его приближение. Ещё несколько шагов…

«Прыгай, достанешь», – подумал Атли, но Волк только дёрнул ухом, отмахиваясь от него.

Шаг. Ещё один. Приготовиться. Опустить голову. Прижать уши.

Олень вскинул голову, но слишком поздно.

Волк прыгнул. Мощные челюсти сомкнулись на беззащитной шее, и они вместе покатились по снегу.

Олень не издал ни звука, когда огромные лапы прижали его к земле, а зубы вырвали трахею.

Снег окрасился красным. А Волк, как и полагается волку, принялся утолять голод, делясь своей радостью и звериным счастьем с Атли. Хотел бы и Атли, чтобы в его жизни всё было так понятно и просто.

Когда Атли вернулся в гарнизон, в кабинете его уже ждали. У дверей стоял царский стражник. Он поклонился и открыл дверь.

Царевич Дарен развалился в кресле у стола и лениво листал книгу. Русые волны волос закрывали уши и часть лица, губы едва заметно шевелились, проговаривая написанное на странице. Ноги в высоких сапогах он вытянул и забросил одну на другую. Алый, подбитый мехом плащ небрежно лежал на спинке кресла. Заслышав Атли, Дарен вскинул голову, зелёные глаза его сверкнули в свете свечей, а губы изогнулись в приветливой улыбке. Взгляд скользнул по лицу Атли, и тот тряхнул головой – в зеркало он не смотрелся, но подозревал, что после нескольких часов в лесной чаще успел знатно перемазаться и меньше всего сейчас походил на принца и капитана Гвардии. Но всё же Атли открылся в ответной улыбке – Дарену он всегда был рад.

– Здравствуй, братец! – воскликнул Дарен, и глаза его засветились восхищением и завистью. – Никак бегал по лесу волком?

– Хочешь в следующий раз пойти со мной? – Атли прошёл за стол и опустился в кресло у окна.

Дарен рассмеялся как мальчишка.

– Не оставляешь попыток сделать из меня оборотня? – подмигнул он, достал из рукава шёлковый платок и постучал себя пальцем по левой щеке. – Вот, держи, у тебя кровь.

Атли потёр платком щёку, и белый шёлк окрасился в красный. Шутливого настроения Дарена Атли не разделял, наоборот, сделался серьёзным. Волки не любят шуток, не с ними.

– Пусть ваш род и потерял способность обращаться в медведей, – сказал он, – но Волк должен быть где-то внутри. Кровь не обманешь.

Атли замолчал и выжидающе уставился на Дарена. Мать царевича – принцесса Сольвейг – была оборотнем, Волчицей, сестрой самого короля Вегейра, и Атли ни за что не поверит, что её способности не передались их с Радомиром сыну.

Дарен снова запрокинул голову на спинку кресла и шумно выдохнул. Лицо его одновременно выражало досаду и надежду.

– Как бы я хотел, чтобы это было правдой, Атли, – протянул он, глядя в потолок. – Но, боюсь, мои предки так ненавидели магию, что сначала Велес отобрал у нас медведей, а теперь и ваш Великий Волк побрезговал иметь со мной дело.

Он потёр лицо руками, вздохнул и встрепенулся, будто стряхивая с себя мысли.

– Но напомни, братец, мне вернуться к этому разговору, когда наши дела станут… попроще.

– Так ты ко мне по делу? Я уж думал, в кои-то веки поболтать заглянул, – мрачно пошутил Атли, убирая платок Дарена в карман. – Как отец?

– Уже неделю не просыхает. Никогда его таким не видел. Иронично, что он всю свою жизнь ни во что не ставил женщин, но теперь не может взять себя в руки из-за одной из них.

– Будем честны, ты ему добавил сверху. – Атли склонил голову набок. – Закрутив с Рогнедой.

Дарен смутился, щёки вспыхнули стыдливым румянцем.

– Ты знаешь, что всё было не так просто, Атли. И что я бы никогда не прикоснулся к ней, если бы не… – Дарен осёкся и посмотрел в сторону, а Волк внутри Атли почувствовал горький, похожий на полынь запах вины. – Если бы ты знал, братец…

– Я знаю, что сделал тебе огромное одолжение, не отправив её на плаху, Дарен.

– Ты ещё не нашёл Финиста? – спросил Дарен, и его слова больно укололи Атли.

Финист – продажный Сокол, вор и убийца, успевший, помимо всего прочего, за мешочек золота покуситься на жизнь царской невесты и, когда правда всплыла наружу, сбежавший, воспользовавшись неразберихой в Гвардии. Что ж, такие ублюдки встречались даже в Вольской Гвардии. Атли должен был поймать его, арестовать и публично казнить, но и думать забыл об этом деле под валом других проблем.

– Дарен… – начал было он.

– Он хладнокровно убил её, Атли! Вогнал нож под рёбра и сбежал как ни в чём не бывало. И ты бы даже не узнал об этом, если бы не я. Нельзя спустить ему это с рук.

Атли тяжело вздохнул и потёр переносицу. Усталость, отступившая на несколько часов, навалилась на плечи с новой силой, отзываясь гулом в ушах.