Сватовство

Почему мужчины не способны разобраться в таких женщинах, как Руфь? Почему они теряют рассудок, когда дело касается женщин? Длинные ноги, волнующая грудь, акры волос, и пожалуйста — женщина может получить любого, кого захочет.

Меня нервировало, что меня так тянет — серьезно тянет — к этому огромному глупому ковбою, в то время как он смотрит на меня так, будто хочет накормить крысиным ядом.

Я держалась прилично и весь завтрак, в то время как Руфь и глупец делали друг другу сладкие глаза, стараясь разгадать значение замечаний наподобие «Передайте мне мед». Скучнее ничего не может быть, как находиться рядом с влюбленными, поглощенными друг другом. Они находят забавное в каждом слове, а любой жест одного — это в глазах другого воплощение красоты, их ничто не интересует кроме них самих.

Я потихоньку ела свой завтрак и наблюдала, как глядит ковбой на Руфь: он был безнадежен. А вот Руфи то и дело надменно поглядывала на дуэт Мэги — Вини с выражением триумфа, как будто говоря «глядите, что я могу делать». Возможно, она уже видела захватывающую финальную сцену, когда она скажет ему «прощай навек», заливаясь слезами. Но бедный глупый Тэггерт глядел так, как будто хотел быть передником, повязанным вокруг совершенной талии Руфи, и держать ее у плиты. В какую-то минуту я получила огромное удовольствие, воображая Руфь в кухне: пол, покрытый линолеумом, занавески из льна в клетку, запах жареного лука, горячая говядина на столе, три хнычущих малыша, цепляющихся за ее опухшие, красные, небритые ноги.

Я опомнилась, когда Сэнди, глядя на меня, засмеялся так, будто он точно знал, о чем я думала. Мне пришлось подмигнуть ему и горячо поприветствовать стаканом апельсинового сока.

Между тем наступило послеобеденное время, а я, наплевав на все, вела себя так хорошо, что даже испытывала некое самодовольство.

Мы сели на лошадей и поехали по маршруту. На лошади я сидела пару раз и прежде, но с уверенностью могу сказать, что верховая езда большого ума не требует. Я, конечно, не имею в виду выездку или скачки с препятствиями, которые требуют многих лет практики и тренировки, но сидение на этом хорошо откормленном благодушном животном, знающем дорогу, никакого мастерства не требует.

Оказалось, что Руфь и ее дуэт иного мнения. Помня о социальном положении Руфи, я была уверена, что она великая наездница, но оказалось, что этого животного она безумно боится. Боится ее больших широких ноздрей, ее морды, равно как и ее зада. Когда она взобралась на лошадь и ее глаза расширились от страха, я ее почти полюбила. Видимо, она в самом деле хочет задержаться на своей работе, если отважилась взобраться на лошадь, испытывая перед ней непреодолимый страх.

Близился вечер. Мы, уставшие и, по большей части, молчаливые, спешились. Руфь ехала позади Тэггерта, все время разговаривая с ним. Некто из дуэта попыталась рассказать мне о вегетарианской диете, но, когда я пояснила, что не ем ничего, кроме мяса, и к тому же в больших количествах, она заткнулась и больше со мной не разговаривала. Тишина леса вокруг, Сэнди, едущий на лошади следом за мной, доставляли мне большую радость.

После того как мы спешились и большинство разбрелось по лесу, я взглянула на Руфь и увидела странное выражение ее глаз. Она совершенно безвольно опустила руки, и я поняла, что она устала так, как никогда в жизни не уставала. Мне не известно было, о чем она думает, — да и думала ли она о чем-либо в ту минуту? Но она страдала от непривычной усталости, и причиной ее страдания была мирно жующая лошадь. Трясущимися от усталости руками она закурила сигарету. Потом, с видом злобного ребенка, неожиданно вдавила сигарету в гладкую шею лошади.

Все произошло в мгновение ока. Лошадь заржала-заплакала, шарахнулась и сбила Руфь с ног. Не раздумывая, я сразу же побежала, пытаясь встать между Руфью и лошадью, но лошадь взбесилась — ей было больно. Изо всех сил я держала поводья левой рукой, а правой водила над ожогом, стараясь внушить лошади, что она в безопасности и никто ее больше не тронет. Во время этой суматохи Руфь уползла, как змея, каковой и была, и оставила меня с лошадью наедине.

Ковбой ломился через леса, подобно снежному человеку; взглянув на него, я увидела, что он движется прямо на меня, а его лицо искажено яростью. «Сейчас-то с чего? — подумала я. — Сейчас-то почему он взъярился на меня?»

Руфь, как положено, опять бросилась в сильные защищающие руки ковбоя, громко всхлипывая, но следя при этом за гримом на глазах, и умоляла спасти ее. Тэггерт держал ее, а глядел на меня — я все еще утешала бедную лошадь. Интересно было узнать, что Руфь могла ответить, если бы мне пришло в голову рассказать всем, что она сделала.

— Вы должны были позвать меня, — процедил Тэггерт сквозь стиснутые зубы.

У меня в голове мгновенно пронеслась тысяча слов. Я могла сказать ему правду о его возлюбленной, могла объяснить, что если бы я позвала его, да еще ждала, когда он появится, на прелестном лице Руфи мог бы появиться след от подковы в самой серединке. В конце концов я не стала себя выгораживать, а только сказала:

— Вы совершенно никчемный человек, вот что. Прямо-таки ежедневно путаетесь под ногами.

Отпустила поводья и двинулась в лес. Есть ли на свете гнев более холодный, более глубокий, чем гнев, охватывающий вас, когда вас обвинили незаслуженно? Я себя чувствовала так, словно была головешкой из костра, который горел весь день. Еще немного — и я могла бы вызвать лесной пожар. Я стояла в лесу, ничего не видя, со стиснутыми кулаками, и чувствовала себя мученицей. И это было несправедливо.

Я не сержусь долго, и этот раз не был исключением. Через несколько минут я пришла в себя, нарыв мой лопнул. Я все еще стояла, сотрясаясь от волнения и опустошенности, слезы застилали мне глаза.

Услышав, что кто-то подошел ко мне сзади, я вытерла глаза тыльной стороной ладони и, оглянувшись, увидела лицо Сэнди, полное участия.

— Не знаю, что творится с Кейном, — сказал он. — Обычно он так себя не ведет. Обычно он…

Правило номер один в доме моего отца было: «Никогда не показывай, что ты страдаешь. Если поймут, что тебе больно, заставят страдать еще больше».

Изо всех сил я постаралась улыбнуться и говорить легкомысленно.

— Это все из-за меня. Я всегда глажу мужчин против шерсти. Если бы я испуганно вопила в ужасе, закрыв лицо руками, он бы, наверное, угостил меня бренди и пирожком.

Сэнди весело засмеялся.

— Возможно. — Он помолчал немного, а потом спросил: — Руфь… Какая она?

Я ничего не сказала, только отвела глаза. Должна ли я ему рассказать об ожоге сигаретой?

— Кейн… — нерешительно начал Сэнди. — Я думаю, ему нужна жена.

Я опять представила Руфь на кухне и развеселилась. Но я не собиралась врать этому человеку: он очень добр ко мне и не заслуживает, чтобы я его обманывала.

— И он думает взять Руфь в жены? Руфь любит завоевывать, но, как только выиграет, ищет новую цель. — Я подумала о ковбое, орущем на меня из-за спасения Руфи, да не один раз, а дважды. — Я думаю, они друг друга стоят. И надеюсь, что она разобьет его сердце.

Сэнди помолчал.

— Так, — протянул он через минуту, — а вы замужем?

Я знала, он прежде всего думает о Кейне, который ему как сын. Господи! Почему каким-то людям достается любовь без всяких заслуг, а других не любят? С трудом сдерживая слезы, резко спросила:

— Это что, предложение?

Когда Сэнди заговорил, то был совершенно серьезен:

— Если бы я был на десять лет моложе, я уговаривал бы вас выйти за меня так настойчиво, что вы бы в конце концов согласились. Я бы все сделал, чтобы избавить вас от одиночества!

Я засмеялась немного натянуто, не сумев скрыть, что была польщена.

— Вы на мне не можете жениться, — сказала я честно, — я слишком много знаю, для того чтобы выйти замуж. Мужчинам нравятся женщины беспомощные или те, которые, по крайней мере, знают, как это изобразить. — Вроде Руфи… Она может, а я нет. Я чересчур откровенна и всегда забываю это скрыть.